Граф ростопчин в войне и мире. Значение ростопчин федор васильевич (растопчин) в краткой биографической энциклопедии. Глава десятая граф ростопчин - две противоположные точки зрения
Война началась, или Афиши графа Ростопчина
Растопчин афишкою клич кликнул, но никто не бывал на Поклонную гору для защиты Москвы
(Из дневника Д.М. Волконского)
22 июня 1812 года в «Московских Ведомостях» за № 50 москвичи прочитали высочайший рескрипт на имя председателя Государственного Совета, генерал-фельдмаршала, графа Николая Ивановича Салтыкова. Этим посланием государь Александр I уведомил своих соотечественников, что французские войска вошли в пределы Российской Империи и что французам объявлена война:
«Граф Николай Иванович!
Французские войска вошли в пределы НАШЕЙ Империи. Самое вероломное нападение было возмездием за строгое наблюдение союза. Я для сохранения мира истощил все средства, совместные с достоинством Престола и пользою МОЕГО народа. Все старания МОИ были безуспешны. Император Наполеон в уме своем положил твердо разорить Россию. Предложения самые умеренные остались без ответа. Внезапное нападение открыло явным образом лживость подтверждаемых в недавнем еще времени миролюбивых обещаний.
И потому не остается МНЕ иного, как поднять оружие и употребить все врученные МНЕ Провидением способы к отражению силы силою. Я надеюсь на усердие МОЕГО народа и храбрость войск МОИХ. Будучи в недрах домов своих угрожаемы, они защитят их с свойственною им твердостью и мужеством. Провидение благословит праведное НАШЕ дело. Оборона Отечества, сохранение независимости и чести народной принудило НАС препоясаться на брань. Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве МОЕМ. Пребываю вам благосклонный. Вильна, Июня 13-го 1812 года».
В дальнейшем газеты регулярно печатали сводки с фронта, «Известия из главной квартиры», приносящие нелицеприятные вести о том, что «Великая армия» Наполеона, перешедшая Неман 12 июня 1812 года, все ближе продвигалась к Москве. И одного лишь сбора средств московским дворянством и купечеством на помощь армии было уже недостаточно. Ростопчин решает, что наиболее важным делом для него является распространение среди населения уверенности в том, что положение на фронте не так критично, что француз к Москве не подойдет: «Я чувствовал потребность действовать на умы народа, возбуждать в нем негодование и подготовлять его ко всем жертвам для спасения отечества.
Переправа наполеоновской армии через Неман в 1812 году .
Литография с оригинала Л.С. Марен-Лавиня. 1822–1826 гг.
С этой-то поры я начал обнародовать афиши, чтобы держать город в курсе событий и военных действий.
Я прекратил выпуск ежедневно появлявшихся рассказов и картинок, где французов изображали какими-то карликами, оборванными, дурно вооруженными и позволяющими женщинам и детям убивать себя». Ну что же, адекватная оценка противника – факт отрадный, если он сопровождается и другими мерами, способствующими отражению столь великой опасности, как покорение Москвы.
До нашего времени дошло два десятка афиш или, как они официально именовались, «Дружеские послания главнокомандующего в Москве к жителям ее». Они выходили почти каждый день, начиная с 1 июля по 31 августа 1812 года, а затем с сентября по декабрь того же года. Вот первая афиша:
«Московский мещанин, бывший в ратниках, Карнюшка Чихирин, выпив лишний крючок на тычке, услышал, что будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился и, разругав скверными словами всех французов, вышед из питейного дома, заговорил под орлом так: «Как! К нам? Милости просим, хоть на святки, хоть и на масляницу: да и тут жгутами девки так припопонят, что спина вздуется горой. Полно демоном-то наряжаться: молитву сотворим, так до петухов сгинешь! Сидитко лучше дома да играй в жмурки либо в гулючки. Полно тебе фиглярить: ведь солдаты-то твои карлики да щегольни; ни тулупа, ни рукавиц, ни малахая, ни онуч не наденут. Ну, где им русское житье-бытье вынести? От капусты раздует, от каши перелопаются, от щей задохнутся, а которые в зиму-то и останутся, так крещенские морозы поморят; право, так, все беда: у ворот замерзнуть, на дворе околевать, в сенях зазябать, в избе задыхаться, на печи обжигаться. Да что и говорить! Повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову положить. Карл-то шведский пожилистей тебя был, да и чистой царской крови, да уходился под Полтавой, ушел без возврату. Да и при тебе будущих-то мало будет. Побойчей французов твоих были поляки, татары и шведы, да и тех старики наши так откачали, что и по сю пору круг Москвы курганы, как грибы, а под грибами-то их кости. Ну, и твоей силе быть в могиле. Да знаешь ли, что такое наша матушка Москва? Вить это не город, а царство. У тебя дома-то слепой да хромой, старухи да ребятишки остались, а на немцах не выедешь: они тебя с маху сами оседлают. А на Руси што, знаешь ли ты, забубенная голова? Выведено 600 000, да забритых 300 000, да старых рекрутов 200 000. А все молодцы: одному Богу веруют, одному царю служат, одним крестом молятся, все братья родные. Да коли понадобится, скажи нам батюшка Александр Павлович: «Сила христианская, выходи!»– и высыпет бессчетная, и свету Божьяго не увидишь! Ну, передних бей, пожалуй: тебе это по сердцу; зато остальные-то тебя доконают на веки веков. Ну, как же тебе к нам забраться? Не токмо что Ивана Великаго, да и Поклонной во сне не увидишь. Белорусцев возьмем да тебя в Польше и погребем. Ну, поминай как звали! По сему и прочее разумевай, не наступай, не начинай, а направо кругом домой ступай и знай из роду в род, каков русский народ!» Потом Чихирин пошел бодро и запел: «Во поле береза стояла», а народ, смотря на него, говорил: «Откуда берется? А что говорит дело, то уж дело?» 1 июля 1812 года.
Афиша эта больше похожа на рассказик в былинном стиле, рассчитанный на те слои населения, которые с трудом могли ее прочитать, а потому способны были лишь слушать, собравшись кучками на московских перекрестках. Таким способом московский генерал-губернатор «успокаивал» народ, одновременно завоевывая дешевый авторитет в бедных слоях населения. Следующая порция «успокоительного лекарства» от Ростопчина относится к 9 августа 1812 года:
«Слава Богу, все у нас в Москве хорошо и спокойно! Хлеб не дорожает, и мясо дешевеет. Однако всем хочется, чтоб злодея побить, и то будет. Станем Богу молиться да воинов снаряжать, да в армию их отправлять. А за нас пред Богом заступники: Божия Матерь и московские чудотворцы; пред светом – милосердный государь наш Александр Павлович, а пред супостаты – христолюбивое воинство; а чтоб скорее дело решить: государю угодить, Россию одолжить и Наполеону насолить, то должно иметь послушание, усердие и веру к словам начальников, и они рады с вами и жить, и умереть. Когда дело делать, я с вами; на войну идти, перед вами; а отдыхать, за вами. Не бойтесь ничего: нашла туча, да мы ее отдуем; все перемелется, мука будет; а берегитесь одного: пьяниц да дураков; они, распустя уши, шатаются, да и другим в уши врасплох надувают. Иной вздумает, что Наполеон за добром идет, а его дело кожу драть; обещает все, а выйдет ничего. Солдатам сулит фельдмаршальство, нищим – золотые горы, народу – свободу; а всех ловит за виски, да в тиски и пошлет на смерть: убьют либо там, либо тут. И для сего и прошу: если кто из наших или из чужих станет его выхвалять и сулить и то и другое, то, какой бы он ни был, за хохол да на съезжую! Тот, кто возьмет, тому честь, слава и награда; а кого возьмут, с тем я разделаюсь, хоть пяти пядей будь во лбу; мне на то и власть дана; и государь изволил приказать беречь матушку Москву; а кому ж беречь мать, как не деткам! Ей-Богу, братцы, государь на вас, как на Кремль, надеется, а я за вас присягнуть готов! Не введите в слово. А я верный слуга царский, русский барин и православный христианин. Вот моя и молитва: «Господи, Царю Небесный! Продли дни благочестиваго земного царя нашего! Продли благодать Твою на православную Россию, продли мужество христолюбиваго воинства, продли верность и любовь к отечеству православнаго русскаго народа! Направь стопы воинов на гибель врагов, просвети и укрепи их силою Животворящаго Креста, чело их охраняюща и сим знамением победиша».
Назвав французских солдат карликами, Ростопчин вновь дал обывателям повод для невероятных слухов; один из москвичей писал: «Слышавши, что пленные неприятели находятся за Дорогомиловской заставой, мне хотелось удостовериться, действительно ли, как носились слухи, что неприятельские солдаты не походят на людей, но на страшных чудовищ? Недалеко от села Филей находилось сборище народа, в виде кочующего цыганского табора, состоящее из двухсот пленных неприятелей разных племен, наречий, состояний, окруженное конвоем из ратников с короткими пиками и несколькими на лошадях казаками. Мундиры на пленниках были разноформенные; некоторые из них были ранены и имели повязки на разных частях тела; они, издали завидев приближавшихся к их стану любопытных зрителей, показывая руками на небо и на желудок, кричали: «Русь! Хлиба!» Одни из них, свернувшись в клубок, спали на траве, другие чинили платье, третьи жарили картофель на разложенном огне; но были и такие, которые, со злобою косясь на зрителей, что-то себе под нос ворчали. Русские со свойственным им добродушием и христианскою любовью к ближнему, исполняя Евангельские заповеди – «за зло плати добром врагу твоему, алчущего накорми, жаждущего напои, нагого одень», – раздавали пленным хлеб и деньги.
В близком расстоянии от пленных, в обширной крестьянской избе помещалось человек до тридцати штаб– и обер-офицеров неприятельской армии; здесь царствовало веселье, сопровождаемое разными оргиями: одни пили из бутылок разные заморские вина, шумели между собою и во все горло хохотали, другие играли в карты, кричали и спорили; некоторые, под игравшую флейту, выплясывали французскую кадриль; прочие, ходя, сидя, лежа курили трубки, сигары или распевали, каждый на свой лад, разноязычные песни.
Русские, смотря на иностранное удальство, говорили: «Каков заморский народ! Не унывают и знать не хотят о плене; как званые гости на пир пожаловали, пляшут себе и веселятся. Недаром ходит молва в народе: «Хоть за морем есть нечего, да жить весело».
А тем временем Наполеон все ближе приближался к Москве, и те самые заморские гости, что и в плену веселятся, обещали устроить москвичам отнюдь не радостную жизнь. Об этом в афише ни слова. Но ведь московское дворянство узнавало о положении на фронте не по рассказам графа: все, кому было куда выехать и, главное, на чем, активно собирали вещи и выезжали из Первопрестольной.
Выезд из Москвы стал следствием все сильнее проявлявшегося у населения того самого «скрытого чувства патриотизма», о котором пишет Лев Толстой в романе «Война и мир». Оставление жителями Москвы, вопреки уговорам московского градоначальника, по убеждению Толстого, произошло вследствие этого «скрытого патриотизма», присущего различным слоям русского общества и заставившего людей выезжать с тем, что они могли с собой захватить, бросая свои дома и имущество. Покидали первопрестольную потому, что для «русских людей не могло быть вопроса: хорошо или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего». И благодаря тому, что жители покинули Москву, «совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшею славою русского народа».
«Скрытое чувство патриотизма» Лев Толстой противопоставил высокопарным речам и шумливым афишам Ростопчина, ставшим для писателя олицетворением крикливого и показного патриотизма.
Жизнь в Москве переменилась, – писал Александр Пушкин в «Рославлеве»: «Вдруг известие о нашествии и воззвание государя поразили нас. Москва взволновалась. Появились простонародные листки графа Растопчина; народ ожесточился. Светские балагуры присмирели; дамы вструхнули. Гонители французского языка и Кузнецкого моста взяли в обществах решительный верх, и гостиные наполнились патриотами: кто высыпал из табакерки французский табак и стал нюхать русский; кто сжег десяток французских брошюрок, кто отказался от лафита и принялся за кислые щи. Все закаялись говорить по-французски; все закричали о Пожарском и Минине и стали проповедовать народную войну, собираясь на долгих отправиться в саратовские деревни».
Итак, написание простонародных листков или афиш – одно из тех дел, которыми активный градоначальник запомнился москвичам и вошел в историю. Слишком необычно это было – начальник Москвы лично занимался их написанием, развивая свой литературный дар.
Петр Вяземский вспоминал: «Так называемые «афиши» графа Ростопчина были новым и довольно знаменательным явлением в нашей гражданской жизни и гражданской литературе. Знакомый нам «Сила Андреевич» 1807 года ныне повышен чином. В 1812 году он уже не частно и не с Красного крыльца, а словом властным и воеводским разглашает свои Мысли вслух из своего генерал-губернаторского дома, на Лубянке».
Сам Ростопчин сетовал, что в это время он совершенно выбился из сил: «Столько было дел, что не доставало времени сделаться больным, и я не понимаю, как мог я перенести столько трудов. От взятия Смоленска до моего выезда из Москвы, то есть, в продолжение двадцати трех дней я не спал на постели; я ложился, ни мало не раздеваясь, на канапе, будучи беспрестанно пробуждаем то для чтения депешей, приходящих тогда ко мне со всех сторон, то для переговоров с курьерами и немедленного отправления оных. Я приобрел уверенность, что есть всегда способ быть полезным своему Отечеству, когда слышишь его взывающий голос: жертвуй собою для моего спасения. Тогда пренебрегаешь опасностями, не уважаешь препятствиями, закрываешь глаза свои на счет будущего; но в ту минуту, когда займешься собою и станешь рассчитывать, то ничего не сделаешь порядочного и входишь в общую толпу народа».
Прочитав это, поневоле задаешься вопросом: и откуда только Ростопчин брал время на сочинение афишек? Над этим размышляли и его современники, и даже родственники. Один из них, Николай Карамзин, свояк графа, живший у него в доме, даже предлагал Ростопчину писать за него. При этом он шутил, что таким образом заплатит ему за его гостеприимство и хлеб-соль. Но Ростопчин отказался. Вяземский отказ одобрил, ведь «под пером Карамзина эти листки, эти беседы с народом были бы лучше писаны, сдержаннее, и вообще имели бы более правительственного достоинства. Но зато лишились бы они этой электрической, скажу, грубой, воспламеняющей силы, которая в это время именно возбуждала и потрясала народ. Русский народ – не Афиняне: он, вероятно, мало был бы чувствителен к плавной и звучной речи Демосфена и даже худо понял бы его». Лев Толстой назвал язык афишек «ерническим».
А Карамзин гостил у Ростопчина почти до последнего дня: «Наконец я решился силою отправить жену мою с детьми в Ярославль, а сам остался здесь и живу в доме у главнокомандующего графа Федора Васильевича, но без всякого дела и без всякой пользы. Душе моей противна мысль быть беглецом: для этого не выеду из Москвы, пока все не решится», – писал он брату 27 августа.
Из написанных Ростопчиным афиш до наших дней дошло содержание минимум двадцати прокламаций. Писал он их быстро. Например, когда граф узнал, что в Москву 11 июля 1812 года должен пожаловать император с проверкой, он тотчас сел за написание соответствующей афиши. После чего уже весь город знал о предстоящем приезде государя. Ростопчину не откажешь в деловой хватке – приезд императора, а точнее, его «пропагандистское обеспечение» сыграло свою решающую роль в огромном патриотическом подъеме, наблюдавшемся в Москве.
Вид Императорского дворца в Кремле до пожара 1812 года .
Исторические этюды о Москве . – Лондон, 1813 .
Приезд Александра I
Это был тот самый визит Александра I в Первопрестольную, во время которого чуть было не задавили маленького Петю Ростова, решившегося в тайне от родителей пойти в Кремль, чтобы вместе со всем народом поглазеть на царя-благодетеля.
Александр I .
Худ. С. Спрингегат. 1817 г.
Вместе с государем 11 июля в Москву прибыла представительная делегация: обер-гофмаршал граф Толстой, генерал от артиллерии граф Аракчеев, генерал-адъютант, министр полиции Балашов, вице-адмирал, государственный секретарь Шишков, генерал-адъютант князь Волконский, генерал-адъютант граф Комаровский. Александр обратился к москвичам со следующим манифестом:
«Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России! Он идет разорять любезное наше Отечество. Хотя пылающее мужеством ополченное Российское воинство готово встретить и низложить дерзость его и зломыслие, однако ж, по отеческому сердоболию и попечению нашему о всех верных наших подданных, не можем мы оставить без предварения их о сей угрожающей им опасности, да не возникнет из неосторожности нашей преимущества врагу. Того ради, имея в намерении для надежнейшей обороны собрать новые внутренние силы, наипервее обращаемся мы к древней столице предков наших, Москве: она всегда была главою прочих городов Российских; она изливала всегда из недр своих смертоносную на врагов силу; по примеру ея из всех прочих окрестностей текли к ней, наподобие крови к сердцу, сыны отечества для защиты оного. Никогда не настояло в том вящей надобности, как ныне. Спасение веры, престола, царства того требуют. Итак, да распространится в сердцах знаменитого дворянства нашего и во всех прочих сословиях дух той праведной брани, какую благословляют Бог и Православная наша церковь; да составит и ныне сие общее рвение и усердие новые силы, и да умножатся оные, начиная с Москвы, во всей обширной России! Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую мнит он низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
Портрет российского императора Александра I. Худ . С. Щукин. 1808 г.
Ростопчин выехал встречать царя в Перхушково, а вслед за своим градоначальником по Смоленской дороге потянулись десятки тысяч москвичей. Александр остался доволен тем, как приняла его Москва: огромное количество народа пришло засвидетельствовать свою преданность и уверенность в скорой победе над врагом под его мудрым руководством. Особое благоволение проявил царь к Ростопчину, организовавшему встречу на высоком уровне. В своих мемуарах граф подчеркивает: «В одном из домов была приготовлена закуска». Больше часа просидели они за столом, в конце беседы государь посмотрел на Ростопчина и сказал, что на его эполетах чего-то не хватает, а именно царского вензеля, отличительного знака, свидетельствовавшего о принадлежности к свите Его Императорского Величества. «Мне любо быть у вас на плечах», – подытожил Александр.
Похоже, что в душе и Александра, и Ростопчина поселились спокойствие и уверенность в неизбежности скорой победы над Наполеоном. Уже за полночь, получив указание от царя вернуться в Москву, в хорошем расположении духа направлялся граф в Первопрестольную. Но вот какое странное ощущение посетило его: толпы людей вдоль дороги, ожидавшие въезда в город государя, а главное – священники с горящими свечами и крестами для благословления царя – все это на минуту напомнило Ростопчину… похороны. Но мысли эти довольно скоро оставили графа, ведь предстоящие в Москве с участием государя события навевали совершенно иное, благостное настроение.
Александр пробыл в Москве неделю, успев за это время пообщаться с представителями различных сословий и получить мощную народную поддержку. Простой люд собрался в Кремле и бурно приветствовал своего государя, вышедшего на Красное крыльцо. Император потонул в людском море, слух его услаждался отовсюду раздававшимися возгласами, называвшими его спасителем и отцом родным. А во время молебна в Успенском соборе царь услышал, что он – Давид, которому предстоит одолеть Голиафа – Наполеона. Москвичи побогаче – дворяне и купцы – пообещали царю собрать деньги, что и выполнили вскоре – пожертвовав почти два миллиона рублей.
Таковой представлялась внешняя сторона дела, но была и другая, потаенная. Предварительно Ростопчин провел большую подготовительную работу с представителями богатых сословий Москвы. Для того, чтобы никому в голову из дворян не пришло задавать государю неприятные вопросы о «средствах обороны», Ростопчин решил припугнуть их: рядом со Слободским дворцом, где 15 июля проходила встреча с государем, он велел поставить полицейских и запряженные телеги (для будущих арестантов), готовые отправиться в дальнюю дорогу. После того, как слух об этом дошел до участников собрания, желающих задавать «нехорошие» вопросы, не нашлось.
Недаром, участник тех событий Д.Н. Свербеев сказал, что «восторженность дворянства была заранее подготовлена гр. Ростопчиным». Также продуктивно поработали и с купцами. Ближайший помощник Ростопчина, гражданский губернатор Н.В. Обрезков, обрабатывал купцов, «сидя над ухом каждого, подсказывая подписчику те сотни, десятки и единицы тысяч, какие, по его умозаключению, жертвователь мог подписать».
Очевидец событий рассказывает: «15 дня. В сей день собраны были дворянское и купеческое сословия в залах Слободского Дворца. Я сам был там лично. По прибытии Государя Императора в залу, в которой собралось дворянство и по прочтении воззвания к первопрестольной столице Москве, оное общим согласием положило обмундировать и вооружить с одной Московской губернии, для отражения врага, восемьдесят тысяч воинов. Государь, приняв сие пожертвование с душевным умилением, изрек дворянству: «Иного я не ожидал и не мог от вас ожидать. Вы оправдали мое о вас мнение». Потом Государь Император вошел в залу, в которой ожидали его купечество и мещанство, и я туда пошел, чтобы слышать, что они будут говорить; и по прочтении того же воззвания, они общим голосом отвечали: «Мы готовы жертвовать тебе, отец наш, не только своим имуществом, но и собою». И тут же началась подписка денежного пожертвования».
Александр I. Худ. И.Ф. Югель с оригинала И.Ф. Болта. 1814(?) г.
А в это время подробности царского визита в Первопрестольную обсуждали в… ставке Наполеона: «Дворяне, принадлежавшие к самым знаменитым семьям, жили там (в Москве – А.В.) в своем кругу и как бы вне влияния двора. Они были менее царедворцами и поэтому более гражданами. Оттого-то государи так неохотно приезжали туда, в этот обширный город дворян, которые ускользали от их власти благодаря своему происхождению, своей знатности и которых они все-таки вынуждены были щадить.
Необходимость привела Александра в этот город. Он отправился туда из Полоцка, предшествуемый своими воззваниями и ожидаемый населением. Прежде всего, он появился среди собравшегося дворянства. Там все носило величественный характер: собрание и обстоятельства, вызвавшие его, оратор и внушенные им резолюции. И не успел он кончить своей речи, как у всех вырвался единодушный общий крик. Со всех сторон раздавались слова: «Государь, спрашивайте что угодно! Мы предлагаем вам все! Берите все!»
Александр говорил потом речи и купцам, но более кратко. Он заставил прочесть им то воззвание, где Наполеон назывался коварным Молохом, который с изменой в душе и лояльными словами на устах явился, чтобы стереть Россию с лица земли!
Говорят, что при этих словах на всех мужественных, загорелых лицах, которым длинные бороды придавали древний вид, внушительный и дикий, появилось выражение сильной ярости. Глаза засверкали, и руки вытянулись, потрясая кулаками, а заглушенные восклицания и скрежетание зубов указывали силу возмущения. Результат не замедлил сказаться. Их старшина, избранный ими, оказался на высоте: он первый подписал 50 тысяч рублей, две трети своего состояния, и на другой же день принес это.
Купцы разделяются на три класса, каждому из которых было предложено определить размеры своих взносов. Но один из них, причисленный к последнему классу, объявил вдруг, что его патриотизм не подчиняется никаким границам. Он тут же наложил на себя контрибуцию, далеко превышающую предложенную сумму. Другие тоже последовали его примеру, в большей или меньшей степени.
Волконский Д.М. 1815 г .
Говорят, что этот патриотический дар Москвы достигал двух миллионов рублей. Другие губернии повторили, точно эхо, этот национальный крик, раздавшийся в Москве», – писал адъютант Наполеона Филипп Поль де Сегюр.
О приезде государя говорили и на улицах, и в дворянских салонах: «Принесли указ городу Москве о предстоящей опасности и о скорейшем вооружении всякого звания людей. Сие известие всех поразило и произвело даже в народе самые неприятные толки, – записывал в эти дни князь Д.М. Волконский. – Вместе с сим узнали, что и государь едет сюда из армии. Все же сии известия привез сюда ген. – адъютант князь Трубецкой. Я тотчас поехал к Растопчину, узнал, что государь будет к вечеру в Кремлевский дворец, но что наши армии ничего не потеряли и баталии не было; не менее все встревожено в городе».
Глинка С.Н.
Худ. (Н.В.?) Лангер. Около 1820 г.
В том, что «баталии не было», убедил Волконского Ростопчин, но лишь после разговора с государем стало понятно истинное положение вещей: «12-го поутру я поехал во дворец. Государь был у молебну в Соборе. Народу стечение ужасное, кричали «Ура» и теснились смотреть его. Приехали с ним Аракчеев, Балашов, Шишков… Я с ним говорил наедине; начальные меры, кажется, были неудобны, растянуты войска и далеко ретировались, неприятель пробрался к Орше и приблизился к Смоленску, но с малою частью, и отступил, но силы его превосходны и, кажется, явно намерен идти на Москву. Многие уже испугались, приехали из деревень, а из армии множество обозов воротились, порох даже из Смоленска привезли сюда».
Отметим, что, судя по разговору Волконского с государем, перспективы сражения за Москву стали очевидны для приближенных к императору вельмож уже к середине июля. Неслучайно присутствовавший на собрании в Слободском дворце С.Н. Глинка, который, по выражению Петра Вяземского, был «рожден народным трибуном, но трибуном законным, трибуном правительства», в конце своей речи произнес: «Мы не должны ужасаться; Москва будет сдана». Тем самым он огорошил аудиторию: «Едва вырвалось из уст моих это роковое слово, некоторые из Вельмож и Превосходительных привстали. Одни кричали: «Кто вам это сказал?» Другие спрашивали: «Почему вы это знаете?» Не смущаясь духом, я продолжал: «Милостивые Государи! Во-первых: от Немана до Москвы нет ни природной, ни искусственной обороны, достаточной к остановлению сильного неприятеля. Во-вторых: из всех отечественных летописей наших явствует, что Москва привыкла страдать за Россию. В-третьих (и, дай Бог, чтобы сбылись мои слова), сдача Москвы будет спасением России и Европы».
Таким образом, у московских властей было еще некоторое время для анализа самых различных вариантов развития событий и принятия соответствующих мер. Одна из этих мер была озвучена – создание Комитета по организации московской милиции или народного ополчения под председательством Ростопчина. В ополчение принимались все, кто мог носить оружие: отставные офицеры, сохранявшие прежний чин, гражданские чиновники, получавшие чин рангом меньше, а также крепостные, отпущенные хозяевами на войну, но не все, а каждый десятый, правда, с провиантом на три месяца. Первым, кто вступил в ополчение, стал тот же Глинка, удостоенный государем за свою откровенность еще и ордена св. Владимира IV степени. А еще ему вручили триста тысяч рублей на организацию ополчения. Ростопчин так и сказал ему: «Развязываю вам язык на все полезное для отечества, а руки на триста тысяч экстраординарной суммы».
Но не все было гладко. Князь Д.М. Волконский писал: «15-го в Слободском дворце дворяне и купечество собрались. Приехал Ростопчин и с ним статс-секретарь Шишков, прочли указ о необходимости вооружения, о превосходстве сил неприятеля разнодержавными войсками. Тут же согласились дать по 10-ти человек со ста душ. Сей ужасный набор начнут скоро только в здешней губернии, а купцы, говорят, дают 35 миллионов.
…Граф Мамонов не токмо формирует полк, но и целым имением жертвует. Демидов также дает полк, и все набирают офицеров. Народ весь в волнении, старается узнать о сем наборе. Формировать полки хотят пешие и конные, принимать людей без меры и старее положенного, одежда в смуром кафтане по колено, кушак кожаный, шаровары, слабцан, а шапочка суконная, и на ней спереди под козырьком крест и вензель государя. Открываются большие недостатки в оружии, в офицерах способных, и скорость время едва ли допустят успех в порядочном формировании полками. Тут же в собрание приехал государь и, изъяснив еще причины, утвердил сие положение. Прочли штат сих полков и разъехались».
В приведенном свидетельстве обращает на себя внимание словосочетание «ужасный набор». Ужасным, т. е. довольно ощутимым он был не только для дворянского бюджета, но и для крестьян, часть которых и вправду не очень-то хотела воевать. В следующие дни князь Волконский отметит: «Тут начался набор в Московское ополчение 10-го человека. Крестьяне жалко унылы, я их старался ободрять… Был на сходке крестьян при выборе людей на ополчение, жалкие сцены видел. Отдача обходится, говорят, свыше 60 р., мужики же здесь очень бедны…»
А вот еще один интересный момент: «22-го (октября – А.В.) приказчик мой поехал в Ярославль и повез Макарку отдать в ополчение за пьянство». Из кого же состояло ополчение, если туда отдавали за пьянство?
Видимо, и в окружении Александра I не все разделяли его патриотический оптимизм: «Вот еще одно обстоятельство, которое случилось во время пребывания Государя в Москве и о котором умолчать я почел бы преступлением. Дворянство Рязанской губернии, в которой имел я небольшую деревню, узнав о воззвании Императора к первопрестольной столице Москве, немедленно выслало своих депутатов, состоящих из уездных предводителей дворянства, с тем чтобы они, по приезде в Москву, повергнув себя к стопам Государя, донесли Его Величеству, что Рязанское дворянство готово поставить на защиту Отечества шестьдесят тысяч воинов, вооруженных и обмундированных. Сам же губернский предводитель сего дворянства, Лев Дмитриевич Измайлов, в числе депутатов, по болезни своей, не был.
Балашов А.Д.
Худ. С.П. Шифляр с оригинала А.Г. Варнека. Около 1815 г.
Депутаты, частью мне знакомые люди, по приезде в Москву остановились в доме губернского своего предводителя Измайлова, что у Мясницких ворот, и на другой день явились к министру полиции, генерал-адъютанту Балашову, прося его, чтоб он доложил об них Государю Императору.
Значение РОСТОПЧИН ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ (РАСТОПЧИН) в Краткой биографической энциклопедии
РОСТОПЧИН ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ (РАСТОПЧИН)
Ростопчин или Растопчин (граф Федор Васильевич, 1763 - 1826) - известный русский государственный деятель. С 10-летнего возраста числился в лейб-гвардии Преображенском полку; в 1792 году получил звание камер-юнкера, "в ранге бригадира". В 1786 - 1788 гг. Р. путешествовал за границей и слушал лекции в Лейпцигском университете; в 1788 году участвовал в штурме Очакова; в 1791 году ездил с А.А. Безбородко в Турцию для переговоров о мире. При Екатерине II он не занимал высокого поста, зато поразительно быстро возвышался при Павле I ; в течение трех лет (1798 - 1800) он был сделан кабинет-министром по иностранным делам, третьим присутствующим в коллегии иностранных дел, графом Российской империи, великим канцлером ордена св. Иоанна Иерусалимского, директором почтового департамента, первоприсутствующим в коллегии иностранных дел и, наконец, членом совета императора. Вместе с тем Павел I очень часто награждал его деньгами и населенными имениями. С 1801 до 1810 года Р. жил в Москве в отставке; в 1810 году назначен обер-камергером, а через два года, переименованный в генерал от инфантерии - главнокомандующим в Москве. Много содействовал набору и снаряжению в поход 80 000 добровольцев; побуждал дворян и купечество к пожертвованиям; поддерживал в народе бодрость и доверие, обращаясь к нему с своими знаменитыми афишами или объявлениями, написанными простонародным языком, весьма живо и метко. Он старался выставить французов в презрительном виде, восхвалял "простые русские добродетели", преувеличивал известия о победах наших войск, опровергал слухи об успехах неприятельского нашествия. Отчасти с намерением скрыть истину, отчасти вследствие незнания истинных планов Кутузова, он еще накануне Бородинской битвы говорил в своих афишах о невозможности для французов приблизиться к Москве и удерживал желавших выехать из нее. Когда после Бородинской битвы и совета в Филях нужно было очищать Москву, Р. много потрудился при перевозке казенного имущества и жителей, но в то же время немало содействовал истреблению Москвы огнем, не желая, чтобы она нетронутой досталась французам. Живя, во время пребывания Наполеона в Москве, то во Владимире, то в с. Красной Пахре, Р. своими посланиями поднимал крестьян против французов. После ухода Наполеона он много сделал для устройства столицы и ее жителей. 30 августа 1814 года он был уволен от звания главнокомандующего и назначен членом Государственного совета, но жил большей частью в Париже и только в 1823 году поселился в Москве. Озлобленный против Р., Наполеон называл его зажигателем и сумасшедшим; современники говорили, что "в нем два ума, русский и французский, и один другому вредит". Сам про себя он писал: "сердцем прям, умом упрям, на деле молодец". Несомненно, Р. был умный человек, хорошо сознававший слабые стороны увлечения всем французским в тогдашнем русском обществе и видевший недостатки политики Александра I после 1815 года; но в то же время он был крайний консерватор и ревностный защитник крепостного права, нередко прибегал к насильственным, мало извинительным мерам, был запальчив и мстителен (например, по отношению к М.М. Сперанскому). Кроме упомянутых афиш, которых известно более 16 и которые в 1889 году изданы А.С. Сувориным, Р. принадлежит целый ряд литературных произведений; из них многие изданы Смирдиным в 1853 году; в 1868 году М. Лонгинов составил полный список трудов Р., вместе с невошедшими в смирдинское издание. Главнейшие труды Р.: "Materiaux en grande partie inedits, pour la biographie future du C-te Th. R." (Брюссель, 1864; русский перевод во второй книге "Девятнадцатого века" Бартенева, "Записки" писаны долго спустя после описываемых происшествий, вследствие чего выраженный в них взгляд часто не вяжется с действительностью), "Правда о московских пожарах" (Париж, 1827), "Последние дни жизни императрицы Екатерины II и первый день царствования Павла I" ("Чтения Московского Общества Истории и Древностей", 1860, кн. III), "Вести, или Убитый живой" (комедия), "Ох французы!" (повесть, в "Отечественных Записках", 1842, кн. 10; и комедия, и повесть написаны с целью возбудить национальное чувство русских), "О Суворове" ("Русский Вестник", 1808, ¦ 3), "Путешествие по Пруссии" ("Москвитянин", 1849, кн. I), "Записка о мартинистах", представленная в 1811 году великой княгине Екатерине Павловне" ("Русский Архив", 1875, ¦ 9); "Стихотворная автобиография" (ib., 1873, ¦ 5) и другие. Обширная переписка Р. с императором Александром I, Бантыш-Каменским, Воронцовым, Румянцевым и многими другими напечатана в "Русском Архиве" (более всего за 1873 и 1875 годы), "Архиве князя Воронцова", "Архиве исторических и практических сведений о России", Калачова, "Русской Старине" (1893 год - переписка с Александром I) и другие. Р. имел обширную библиотеку и архив, которыми разрешал свободно пользоваться многим ученым. О Р. см. в "Записках" А. Брокера, А. Булгакова, Ф.Ф. Вигеля, С. Глинки, М.А. Дмитриева, Е. Комаровского, О. Мертвого, К.К. Павловой и других; А. Брокер "Ф.В. Ростопчин. Биографический очерк" ("Русская Старина", 1893, I); Segur "Vie du comte Rostopchine, gouverneur de Moscou en 1812" (П., 1872); М. Лонгинов "Материалы для биографии и перечень сочинений графа Ростопчина" ("Русский Архив", 1868; ¦ 4 - 5); Дубровин "Москва и граф Ростопчин в 1812 году" ("Военный Сборник", 1863, ¦ 7 и 8); Ореус "1812 год в записках Р." ("Русская Старина", т. LXIV); М. Богданович "История царствования императора Александра I" (т. III, 1869); Шильдер "Александр I". В. Р-в.
Краткая биографическая энциклопедия. 2012
Смотрите еще толкования, синонимы, значения слова и что такое РОСТОПЧИН ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ (РАСТОПЧИН) в русском языке в словарях, энциклопедиях и справочниках:
- РАСТОПЧИН в Энциклопедии русских фамилий, тайн происхождения и значений:
- РАСТОПЧИН в Энциклопедии фамилий:
История возникновения старинных русских фамилий Растопчин и Ростопчин имеет две версии. Растопщик, растопник - ‘растопляющий что-либо; истопник’. Растопча, растопша - … - РОСТОПЧИН
или Растопчин (граф Федор Васильевич, 1763?1826) ? известный русский государственный деятель. С 10-летнего возраста числился в лейб-гвардии преображенском полку; в … - РАСТОПЧИН в 1000 биографий знаменитых людей:
Федор Васильевич, граф, (1763 - 1826) - был в 1812 г. главнокомандующим Москвы и играл во время французского нашествия роль … - ФЕДОР
"ФЁДОР Л́ИТКЕ", линейный ледокол рос. арктич. флота. Построен в 1909, водоизмещ. 4850 т. В 1934 (капитан Н.М. Николаев, науч. руководитель … - ФЕДОР в Большом российском энциклопедическом словаре:
ФЁДОР КРЕСТЬ́ЯНИН, см. Крестьянин … - ФЕДОР в Большом российском энциклопедическом словаре:
ФЁДОР ИВ́АНОВИЧ (1557-98), рус. царь с 1584; последний царь из династии Рюриковичей. Сын царя Ивана IV Грозного. Правил номинально. С … - ФЕДОР в Большом российском энциклопедическом словаре:
ФЁДОР БОР́ИСОВИЧ (1589-1605), рус. царь в апр.- мае 1605. Сын Бориса Годунова. При приближении к Москве Лжедмитрия I свергнут в … - ФЕДОР в Большом российском энциклопедическом словаре:
ФЁДОР АЛЕКС́ЕЕВИЧ (1661-82), рус. царь с 1676. Сын царя Алексея Михайловича и М.И. Милославской. Пр-во Ф.А. осуществило ряд реформ: введено … - ФЕДОР в Большом российском энциклопедическом словаре:
ФЁДОР II, см. Теодрос II … - РОСТОПЧИН в Большом российском энциклопедическом словаре:
РОСТОПЧ́ИН Фёд. Вас. (1763-1826), граф (1799), гос. деятель, генерал от инфантерии (1812). В Отеч. войну 1812 моск. ген.-губернатор, выпускал антифранц. … - ФЁДОР в Словаре для разгадывания и составления сканвордов:
Мужское … - ФЕДОР в словаре Синонимов русского языка:
имя, … - ФЁДОР в Полном орфографическом словаре русского языка:
Фёдор, (Фёдорович, … - РОСТОПЧИН в Современном толковом словаре, БСЭ:
Федор Васильевич (1763-1826) , российский государственный деятель, граф (с 1799), генерал от инфантерии (1812). В Отечественную войну 1812 московский генерал-губернатор, … - РОСТОПЧИН ИЛИ РАСТОПЧИН
(граф Федор Васильевич, 1763—1826) — известный русский государственный деятель. С 10-летнего возраста числился в лейб-гвардии преображенском полку; в 1792 г. … - ФЁДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ в Цитатнике Wiki:
Data: 2009-09-03 Time: 18:06:14 Навигация Тема = Фёдор Достоевский Викитека = Фёдор Михайлович Достоевский Викисклад = Фёдор Михайлович Достоевский Фёдор … - ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ МЕНЯЕТ ПРОФЕССИЮ в Цитатнике Wiki.
- ФЕЛИЦЫН СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Фелицын Сергей Васильевич (1883 - 1937), священник, священномученик. Память 2 декабря, … - УШАКОВ ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Ушаков Федор Федорович (1745 - 1817), адмирал, святой праведный. Память 23 июля, … - ТРОИЦКИЙ ПЕТР ВАСИЛЬЕВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Троицкий Петр Васильевич (1889 - 1938), псаломщик, мученик. Память 31 декабря и … - РУМПЕЛЬ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Румпель Иван Васильевич (1926 - 2002), чтец, регент. Родился 7 июня 1926 г. в … - РОЗОВ КОНСТАНТИН ВАСИЛЬЕВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Розов Константин Васильевич (1874 - 1923), архидиакон. Родился 10 февраля 1874 года в … - ПЕТРОВ НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Петров Николай Васильевич, имя нескольких лиц: Петров Николай Васильевич (1874 - 1956), прот., проф. Петров … - НЕДОСЕКИН ФЕДОР ГЕОРГИЕВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Федор Георгиевич Недосекин (1889 - 1942), священник, священномученик. Память 17 апреля. … - ДОСТОЕВСКИЙ ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Достоевский Федор Михайлович (1821 - 1881), великий русский писатель. Родился в Москве 30 октября … - ГОРЮНОВ НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Горюнов Николай Васильевич (1880 - 1938), протодиакон, священномученик. Память 9 марта, … - БОЛОТОВ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Болотов Василий Васильевич (1853 - 1900), историк Церкви, филолог, член-корреспондент Императорской Академии Наук по … - АКЧУРИН СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Акчурин Сергей Васильевич (1722 - 1790), обер-прокурор Святейшего Cинода. Родился в семье секретаря … - СКОПИН-ШУЙСКИЙ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ
Скопин-Шуйский (Михаил Васильевич, 1587 - 1610) - князь, знаменитый деятель в Смутное время. Рано лишившись отца, Василия Федоровича, который при … - КУКОЛЬНИК НЕСТОР ВАСИЛЬЕВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Кукольник, Нестор Васильевич - известный писатель (1809 - 1868), сын В.Г. Кукольника. Учась в нежинской гимназии высших наук (лицей … - ДОСТОЕВСКИЙ ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Достоевский, Федор Михайлович - знаменитый писатель. Родился 30 октября 1821 г. в Москве в здании Мариинской больницы, где отец его … - ВЕРЕЩАГИН НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Верещагин (Николай Васильевич), брат художника Василия Васильевича Верещагина, современный сельский хозяин-практик, известный своими трудами по улучшению отечественного молочного хозяйства … - РОСТОПЧИН ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ в Большом энциклопедическом словаре:
(1763-1826) российский государственный деятель, граф (с 1799), генерал от инфантерии (1812). В Отечественную войну 1812 московский генерал-губернатор, выпускал антифранцузские листовки … - САПОЖНИКОВ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Василий Васильевич , советский ботаник и географ. Ученик К. А. Тимирязева. В 1884 окончил Московский … - РОСТОПЧИН ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ в Большой советской энциклопедии, БСЭ:
Федор Васильевич , русский государственный деятель, граф (с 1799). В 1798-1801 фактический руководитель … - РАСТОПЧИН НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ в Большой советской энциклопедии, БСЭ:
Николай Петрович (22.11.1884, Боровичи, ныне Новгородской области, - 1.10.1969, Москва), участник революционного движения в России, советский партийный деятель. Член Коммунистической … - ДОКУЧАЕВ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ в Большой советской энциклопедии, БСЭ:
Василий Васильевич , русский естествоиспытатель, основатель современного научного генетического почвоведения … - БРЕДИХИН ФЕДОР АЛЕКСАНДРОВИЧ в Большой советской энциклопедии, БСЭ:
Федор Александрович , русский астроном, академик Петербургской АН (1890; член-корреспондент 1877). В 1855 окончил Московский университет, … - КАРАМЗИН НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
знаменитый русский литератор, журналист и историк, род. 1 декабря 1766 г. в Симбирской губ. Он вырос в деревне отца, симбирского … - КАРАМЗИН НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ в Энциклопедии Брокгауза и Ефрона:
? знаменитый русский литератор, журналист и историк, род. 1 декабря 1766 г. в Симбирской губ. Он вырос в деревне отца, … - ФЕДОР ИВАНОВИЧ в Словаре Кольера:
(1557-1598) (Федор I), русский царь (1584-1598), последний представитель династии Рюриковичей. Родился 31 мая 1557, второй сын царя Ивана IV Грозного … - ФЕДОР АЛЕКСЕЕВИЧ в Словаре Кольера:
(1661-1682) (Федор III), русский царь, старший сын царя Алексея и его первой жены Марии Милославской. Родился 30 мая (9 июня) …
- 30 августа (11 сентября )
Известен также как писатель и публицист патриотического толка, вслед за Фонвизиным высмеивавший галломанию . Член Государственного совета (с 1814). С 1823 г. в отставке, уехал жить в Париж . Автор мемуаров .
Владелец подмосковной усадьбы Вороново . Отец французской писательницы графини де Сегюр и литератора, мецената, коллекционера А. Ф. Ростопчина (мужа писательницы Евдокии Ростопчиной).
Юность
Представитель дворянского рода Ростопчиных , сын ливенского помещика отставного майора Василия Фёдоровича Ростопчина (1733-1802) от брака с Надеждой Александровной Крюковой. Вместе с младшим братом Петром (1769-1789) получил домашнее образование. Десяти или двенадцати лет зачислен на службу в Преображенский полк . В 1782 году получил чин прапорщика, в 1785 - подпоручика.
Когда из газет известно стало, что борец совершенно выздоровел, Ростопчину вздумалось брать у него уроки; он нашел, что битва на кулаках такая же наука, как и бой на рапирах.
Потом я ездил верхом с Ростопчиным в Гринвич , знаменитый инвалидный дом для моряков , где, как известно, находится и славная обсерватория ; это было накануне нашего Рождества, и по дороге мы нашли луга, так зелёные, как у нас летом.
Мемуары Комаровского
Начало карьеры
В первый год русско-турецкой войны Ростопчин находился при главной квартире русских войск во Фридрихсгаме, участвовал в штурме Очакова , после чего целый год служил под командованием А. В. Суворова ; участвовал в сражении под Фокшанами и битве при Рымнике . После окончания турецкой кампании принял участие в военных действиях в Финляндии в ходе войны со Швецией .
В 1790 году умер покровитель Ростопчина в армии, принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбургский . Примерно тогда же в морском бою погиб его единственный брат. В ходе шведской кампании военная карьера Ростопчина, командовавшего гренадерским батальоном, складывалась неудачно, и он начал попытки пробиться ко двору, в первое время безуспешные [ ] .
В качестве протоколиста он принял участие в Ясской мирной конференции , по окончании которой, в декабре 1791 года, был направлен в Санкт-Петербург и представлен к званию камер-юнкера «в чине бригадира» (14 февраля 1792).
Озлобленный на Ростопчина граф Панин впоследствии говорил, что тот играл при дворе Екатерины роль буффона ; с лёгкой руки императрицы к Ростопчину пристало прозвище «сумасшедший Федька». Позже он был прикомандирован к «малому двору» престолонаследника, великого князя Павла Петровича , при котором находился почти неотлучно и чьё расположение сумел завоевать.
При дворе Павла I
В 1793 году Ростопчин был прикомандирован к «малому» павловскому дворцу в Гатчине.
7 ноября 1796 года, после смерти Екатерины II, император Павел Петрович назначил бригадира Ростопчина генерал-адъютантом при Его Императорском Величестве . За следующие несколько дней он был: пожалован в генерал-майоры (8 ноября 1796 года) и награждён орденом св. Анны 2-й, а затем и 1-й степени. Среди поручений, данных ему новым императором, была новая, прусского образца, редакция Военного устава, в которую он внёс ряд изменений, уменьшавших, в частности, полномочия фельдмаршалов за счёт усиления роли инспекторов войск - также одна из его новых обязанностей. В апреле он получил от Павла орден Александра Невского и поместье в Орловской губернии с более чем 400 душами крепостных.
Ростопчин, при поддержке ряда других придворных, вёл борьбу против партии императрицы Марии Фёдоровны ; борьба велась с переменным успехом: 7 марта 1798 года «генерал-адъютант Ростопчин по прошению его уволняется со службы», лишается всех должностей и высылается в его подмосковное имение Вороново , но в августе возвращается в столицу в чине генерал-лейтенанта и возглавляет Военный департамент . Другим противником, с которым Ростопчин вёл последовательную борьбу, были иезуиты , по отношению к которым он провёл через Павла несколько жёстких законов.
17 октября 1798 года Ростопчин был назначен исполнять обязанности кабинет-министра по иностранным делам, а 24 октября стал действительным тайным советником и членом Коллегии иностранных дел . В декабре он был произведён в командоры ордена св. Иоанна Иерусалимского (с 30 марта 1799 года Великий канцлер и кавалер Большого креста этого ордена), а в феврале получил графский титул. В сентябре того же года Ростопчин, к тому моменту кавалер ордена Андрея Первозванного , против своей воли занял место первоприсутствующего Иностранной коллегии, заполняя вакуум, образовавшийся после смерти князя Безбородко . В этом качестве Ростопчин способствовал сближению России с республиканской Францией и охлаждению отношений с Великобританией. Его меморандум, подтверждённый Павлом 2 октября 1800 года , определил внешнюю политику России в Европе до самой смерти императора. Союз с Францией, по мысли Ростопчина, должен был привести к разделу Османской империи , которую он (как указывает Русский биографический словарь) первым назвал «безнадёжным больным », при участии Австрии и Пруссии. Для осуществления морского эмбарго против Великобритании Ростопчину было поручено заключить военный союз со Швецией и Пруссией (позже, уже после его ухода с поста, к союзу присоединилась Дания). Он также подготовил почву для присоединения Грузии к Российской империи . В качестве главного директора Почтового департамента (пост, занимаемый им с 24 апреля 1800 года) Ростопчин санкционировал расширение в России сети почтовых станций; при нём были введены новые сборы с почтовых отправлений и налажена пересылка денег почтой за границу. С 14 марта 1800 года Ростопчин входил в Совет при императоре.
Роль в Отечественной войне
По мере того, как развивались военные действия, Ростопчин пришёл к идее массового распространения в Москве печатных листовок, сводок и пропагандистских прокламаций, написанных простым народным языком, который он отработал за время своих литературных опытов. Сведения с театра военных действий московский главнокомандующий получал через своего представителя в штабе Барклая-де-Толли начиная со 2 августа. Ростопчинские листовки разносились по домам и расклеивались на стенах наподобие театральных афиш, за что и были прозваны «афишками» - название, под которым они остались в истории. Афишки часто содержали подстрекательскую агитацию против проживавших в Москве иностранцев, и после нескольких случаев самосуда ему пришлось разбирать дела всех иностранцев, задержанных по подозрению в шпионаже, лично. В целом, однако, в период его управления в Москве царило тщательно охраняемое спокойствие.
После публикации манифеста 6 июля о созыве народного ополчения Ростопчин лично контролировал сбор губернского ополчения , проходивший не только в Москве, но и шести соседних губерниях. От императора он получил общие указания по укреплению Москвы и по эвакуации из неё государственных ценностей в случае необходимости. Всего за 24 дня Ростопчин сформировал в Первом округе 12 полков общей численностью почти в 26 тысяч ополченцев. Среди прочих оборонительных приготовлений этого периода можно отметить финансирование проекта изобретателя Франца Леппиха по сооружению боевого управляемого аэростата , предназначавшегося для бомбардировки вражеских войск и высадки десанта. Несмотря на большие средства, затраченные на проект Леппиха (более 150 тысяч рублей), этот проект оказался несостоятельным.
В последнюю декаду августа, по мере приближения военных действий к Москве, Ростопчин был вынужден перейти к плану по эвакуации государственного имущества. За десять дней было вывезено в Вологду, Казань и Нижний Новгород имущество судов, Сената , Военной коллегии, архив министерства иностранных дел, сокровища Патриаршей ризницы, Троицкого и Воскресенского монастырей , а также Оружейной палаты. Были вывезены также 96 пушек. Однако эта операция была начата слишком поздно, и часть ценностей эвакуировать не успели. С 9 августа в Москву стали приходить обозы с ранеными. По приказу московского главнокомандующего под госпиталь были отведены казармы, расположенные в бывшем Головинском дворце, и сформирован штат врачей и фельдшеров. По просьбе возглавившего русскую армию Кутузова были ускорены работы по починке и доставке в войска оружия, а также провианта, а ополченцы сосредоточены под Можайском . Кутузов также возлагал надежды на вторую волну ополчения, так называемую Московскую дружину, которую Ростопчин собирался организовать, но так и не успел в связи с массовым бегством населения из города. Сам Ростопчин слал Кутузову тревожные письма, допытываясь о его планах относительно Москвы, но ответы получал уклончивые, что продолжалось даже после Бородинского сражения , когда стало ясно, что Москву оборонять тот не собирается. После этого Ростопчин наконец выслал из Москвы и свою семью.
31 августа Ростопчин впервые встретился на военном совете с Кутузовым. По-видимому, уже в этот день он предложил Кутузову план сжечь Москву вместо того, чтобы сдавать её неприятелю. Эту же идею он повторил принцу Евгению Вюртембергскому и генералу Ермолову . Когда на следующий день он получил от Кутузова официальное уведомление о готовящейся сдаче Москвы, он продолжил эвакуацию города: был отдан приказ об уходе из города полиции и пожарной команды и о вывозе трёх находившихся в Москве чудотворных икон Богородицы (Иверской , Смоленской и Владимирской). На пяти тысячах подвод были эвакуированы 25 тысяч находившихся в Москве раненых. Тем не менее в городе остались от двух (по словам самого Ростопчина) до десяти (по словам французских очевидцев) тысяч раненых, которых не удалось вывезти. Многие из них погибли в Московском пожаре , за что современники и часть историков склонны возлагать ответственность на Ростопчина. Утром ему пришлось также решать вопрос эвакуации экзарха Грузии и грузинских княжон, брошенных в Москве начальником кремлёвской экспедиции П. С. Валуевым . Своё московское имущество стоимостью около полумиллиона рублей Ростопчин сознательно оставил на разграбление французам, опасаясь обвинений в преследовании личных интересов, и покинул город, имея при себе (по его собственным воспоминаниям) 130 000 рублей казённых денег и 630 рублей собственных. Также ему удалось вывезти портреты своей жены и императора Павла и шкатулку с ценными бумагами.
Перед отъездом Ростопчин вышел к остававшимся в Москве жителям, собравшимся перед крыльцом его дома, чтобы услышать от него лично, действительно ли Москва будет сдана без боя. По его приказу к нему доставили двух забытых в долговой тюрьме заключённых : купеческого сына Верещагина, арестованного за распространение наполеоновских прокламаций, и француза Мутона, уже приговорённого к битью батогами и ссылке в Сибирь. Ростопчин обрушился на первого с обвинениями в измене, объявил, что Сенат приговорил его к смерти и приказал драгунам рубить его саблями. Затем израненного, но ещё живого Верещагина, по свидетельствам очевидцев, бросили на растерзание толпе. Француза же Ростопчин отпустил, велев идти к своим и рассказать, что казнённый был единственным предателем среди москвичей. В Русском биографическом словаре высказывается предположение, что этими действиями он одновременно подогревал ненависть москвичей к захватчикам и давал понять французам, какая участь может их ждать в занятой Москве. Тем не менее впоследствии император Александр, в целом довольный действиями Ростопчина накануне падения Москвы, кровавую расправу над Верещагиным счёл ненужной: «Повесить или расстрелять было бы лучше».
В первую же ночь после захвата Москвы французами в городе начались пожары, к третьему дню охватившие его сплошным кольцом . Поначалу Наполеон и его штаб были склонны винить в этом своих же мародёров, но после того, как были пойманы несколько русских поджигателей и было обнаружено, что все средства тушения пожаров вывезены из Москвы, мнение французского командования изменилось. Наполеон также отдавал себе отчёт, что в любом случае первое обвинение в пожаре Москвы будет обращено к нему, и в своих прокламациях позаботился о том, чтобы отвести от себя подозрения, обвинив в поджоге Ростопчина, которого называл Геростратом . Уже к 12 сентября назначенная им комиссия подготовила заключение, признающее виновными в поджоге русское правительство и лично московского главнокомандующего. Эта версия приобрела популярность как за границей, так и в России, хотя сам Ростопчин на первых порах публично отрицал свою причастность к поджогу, в том числе и в письмах к императору Александру и к собственной жене. В дальнейшем он, однако, перестал отрицать её, хотя и не подтверждал, так как эта точка зрения окружала его ореолом героя и мученика. Только в вышедшем в 1823 году сочинении «Правда о Московском пожаре» он вновь категорически отверг версию, связывающую его имя с этим событием.
Оставаясь после падения Москвы при армии, Ростопчин продолжал сочинять листовки и лично ездил по деревням, ораторствуя перед крестьянами. Он призывал к полномасштабной партизанской войне. Проезжая во время перемещений армии своё поместье Вороново, он распустил крепостных и сжёг свой дом вместе с конским заводом. После ухода французов из Москвы он поспешил вернуться туда и наладить полицейскую охрану, чтобы предотвратить разграбление и уничтожение немногого уцелевшего имущества. Ему также пришлось заниматься вопросами доставки продуктов и предотвращения эпидемий в сожжённом городе, для чего были организованы экстренный вывоз и уничтожение трупов людей и животных. За зиму только в Москве были сожжены более 23 000 трупов и ещё более 90 000 человеческих и конских трупов на Бородинском поле. Были начаты работы по восстановлению застройки города и, в особенности, Кремля, который уходящие французы попытались взорвать. В начале следующего года по представлению Ростопчина в Москве была создана Комиссия для строения, которой были выделены пять миллионов рублей. Ранее казной были выделены два миллиона рублей для раздачи пособий пострадавшим, но этой суммы оказалось мало, и московский главнокомандующий стал объектом обвинений и упрёков со стороны обделённых. Эти нарекания, а также распространившееся мнение о том, что именно он является виновником Московского пожара, возмущали Ростопчина, которому казалось, что его заслуги несправедливо забыты и все помнят только неудачи.
В первые же месяцы по возвращении в Москву Ростопчин приказал восстановить надзор за масонами и мартинистами и учредил комиссию по расследованию случаев сотрудничества с французами (см. Московский муниципалитет (1812)). Ему было поручено также организовать в Московской губернии новый рекрутский набор, при котором, однако, следовало учитывать потери, уже понесённые при создании ополчения. В Москве предписывалось собрать всю оставленную французами артиллерию, из которой планировалось создать после победы памятник «для уничижения и помрачения самохвальства» агрессора. К этому моменту у московского главнокомандующего начались проблемы со здоровьем, выразившиеся уже в сентябре 1812 года в повторяющихся обмороках. Он страдал от разлития желчи, стал раздражителен, исхудал и полысел. Александр I, вернувшись из Европы, принял в конце июля 1814 года отставку Ростопчина.
Дальнейшая судьба
После получения отставки Ростопчин некоторое время провёл в Санкт-Петербурге, но, столкнувшись с враждебностью двора, вскоре уехал. В мае 1815 года он покинул Россию с целью пройти в Карлсбаде курс лечения от развившегося геморроя , но в итоге провёл за рубежом восемь лет - до конца 1823 года . Благодаря репутации знаменитого героя войны за границей к нему относились с восхищением, к которому примешивалось чувство неблагодарности со стороны соотечественников [ ] . Во время пребывания за рубежом он был удостоен аудиенций у королей
Личное дело
Федор Ростопчин
Федор Васильевич Ростопчин (1763- 1826) родился в селе Косьмодемьянское Орловской губернии в семье помещика отставного майора Василия Фёдоровича Ростопчина. Вместе с младшим братом Петром получил домашнее образование.
В возрасте десяти или двенадцати лет был зачислен на службу в Преображенский полк. В 1782 году получил чин прапорщика, в 1785 — подпоручика.
Два года - с 1786 по 1788 провел в Европе. Посетил Германию, Англию и Голландию; слушал лекции в Лейпцигском университете. В Лондоне пристрастился к боксу, ходил на поединки знаменитых английских боксёров и даже брал уроки.
Вернулся в Россию к началу русско-турецкой войны. Первый год войны Ростопчин находился при главной квартире русских войск во Фридрихсгаме, участвовал в штурме Очакова, после чего год прослужил под командованием А. В. Суворова; участвовал в сражении под Фокшанами и битве при Рымнике.
После окончания турецкой кампании участвовал в военных действиях в ходе войны со Швецией, во время которой находился при принце Нассау для дипломатической переписки: с этого времени он был замечен императрицей Екатериной II, которая «часто изволила веселиться его разсказами и удостоивала его чести участвовать в отборном ея обществе».
В 1790 году умер покровитель Ростопчина в армии, принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбургский - дальний родственник Екатерины II и генерал её армии. Примерно в это же время в морском бою погиб его единственный брат. Да и военная карьера Ростопчина, командовавшего гренадерским батальоном, в ходе шведской кампании, складывалась не слишком удачно. Ростопчин решил оставить военную службу и пробиться ко двору.
В качестве протоколиста он принял участие в Ясской мирной конференции, по окончании которой был направлен в Санкт-Петербург и в феврале 1792 года представлен к званию камер-юнкера «в чине бригадира».
Озлобленный на Ростопчина граф Панин впоследствии говорил, что тот играл при дворе Екатерины роль буффона; с лёгкой руки императрицы к Ростопчину пристало прозвище «сумасшедший Федька».
В 1793 году он был прикомандирован к «малому двору» престолонаследника, великого князя Павла Петровича в Гатчине, при котором находился почти неотлучно и чьё расположение сумел завоевать.
В феврале 1794 года Ростопчин женился на Екатерине Протасовой, племяннице камер-фрейлины императрицы Анны Протасовой. В том же году конфликт с сослуживцами из окружения великого князя привёл к годичной ссылке Ростопчина в родовое имение, где родился его первенец Сергей. Эта короткая опала ещё больше расположила к нему Павла, которому, по его собственным словам, Ростопчин стал необходим, как воздух. В 1796 году, незадолго до смерти Екатерины II, он был удостоен ордена Анны III степени.
После смерти Екатерины II император Павел I после восшествия на престол в ноябре 1796 года назначил Ростопчина флигель-адъютантом. За следующие несколько дней он был произведён уже в генерал-майоры и награждён орденом св. Анны 2-й, а затем и 1-й степени. Среди поручений, данных ему новым императором, была новая, прусского образца, редакция Военного устава, в которую он внёс ряд изменений, уменьшавших, в частности, полномочия фельдмаршалов за счёт усиления роли инспекторов войск — также одна из его новых обязанностей. В апреле следующего года он получил от Павла орден Александра Невского и поместье в Орловской губернии с более чем 400 душами крепостных.
Ростопчин с переменным успехом вёл борьбу против партии императрицы Марии Фёдоровны. В марте 1798 года он потерпел в этой борьбе временное поражение - был лишён всех должностей и выслан в свое подмосковное имение Вороново, но уже августе возвратился в столицу в чине генерал-лейтенанта и возглавил Военный департамент.
В течение трех следующих лет он был сделан кабинет-министром по иностранным делам, действительным тайным советником, третьим присутствующим в коллегии иностранных дел, графом Российской империи, великим канцлером ордена св. Иоанна Иерусалимского, директором почтового департамента, первоприсутствующим в коллегии иностранных дел и, наконец, членом совета императора.
Другим противником, с которым Ростопчин вёл последовательную борьбу, были иезуиты, по отношению к которым он провёл через Павла несколько жёстких законов.
Против своей воли заняв место первоприсутствующего Иностранной коллегии, Ростопчин способствовал сближению России с республиканской Францией и охлаждению отношений с Великобританией. Его меморандум, подтверждённый Павлом 2 октября 1800 года, определил внешнюю политику России в Европе до самой смерти императора.
Союз с Францией при участии Австрии и Пруссии, по мысли Ростопчина, должен был привести к разделу Османской империи, которую он первым назвал «безнадёжным больным». Для осуществления морского эмбарго против Великобритании Ростопчину было поручено заключить военный союз со Швецией и Пруссией (позже к союзу присоединилась Дания). Он также подготовил почву для присоединения Грузии к Российской империи.
В качестве главного директора Почтового департамента Ростопчин санкционировал расширение в России сети почтовых станций; при нём были введены новые сборы с почтовых отправлений и налажена пересылка денег почтой за границу. С 14 марта 1800 года Ростопчин входил в Совет при императоре.
В феврале 1801 года Ростопчин был вторично отставлен от службы и уехал в Москву. Предполагается, что эта опала стала результатом деятельности графа Палена, в это время готовившего заговор против Павла, увенчавшийся убийством Павла уже через три недели.
При новом императоре Александре I Ростопчин, известный личной преданностью Павлу, долгое время не мог продолжать политическую карьеру.
Лишь в 1809 году он предпринял попытку возвращения ко двору, заручившись поддержкой княгини Дашковой и великой княгини Екатерины Павловны, сестры Александра I. Ему было дозволили предстать перед императором, после чего он получил поручение провести ревизию московских богоугодных заведений.
Обстоятельный отчёт произвёл хорошее впечатление, но просьба Ростопчина позволить ему вернуться к активной деятельности удовлетворена не была: 24 февраля 1810 года он получил чин обер-камергера, но ему велено было числиться «в отпуску».
Только назревающая война с французами привела к призванию Ростопчина, как одного из идеологов течения «старых русских», особенно влиятельного в старой столице.
24 мая 1812 года Ростопчин был назначен военным губернатором Москвы, спустя пять дней произведён в генералы от инфантерии и назначен главнокомандующим Москвы.
На новом посту он развил бурную деятельность, в том числе и карательную, причём для репрессивных мер было достаточно даже подозрений. При нём был установлен тайный надзор за московскими масонами и мартинистами, которых он подозревал в подрывной деятельности. В целом, однако, в период его управления в Москве царило тщательно охраняемое спокойствие.
После публикации манифеста 6 июля о созыве народного ополчения Ростопчин лично контролировал сбор губернского ополчения, проходивший не только в Москве, но и в шести соседних губерниях. От императора он получил лишь общие указания по укреплению Москвы и по эвакуации из неё государственных ценностей в случае необходимости.
Всего за 24 дня Ростопчин сформировал в Первом округе 12 полков общей численностью почти в 26 тысяч ополченцев.
Сведения о продвижении наполеоновских войск в глубь страны Ростопчин получал через своего представителя в штабе Барклая-де-Толли начиная со 2 августа. Именно ему принадлежит идея выпуска и распространения в Москве печатных листовок, сводок и пропагандистских прокламаций, написанных простым народным языком. Ростопчинские листовки разносились по домам и расклеивались на стенах наподобие театральных афиш, за что и были прозваны «афишками» — и так и остались в истории под этим названием.
Когда французы подошли вплотную к Москве, Ростопчин начал эвакуацию государственного имущества. В последнюю декаду августа всего за десять дней было вывезено в Вологду, Казань и Нижний Новгород имущество судов, Сената, Военной коллегии, архив министерства иностранных дел, сокровища Патриаршей ризницы, Троицкого и Воскресенского монастырей, а также Оружейной палаты. Были вывезены также 96 пушек. Однако эвакуация была начата слишком поздно, и часть ценностей вывезти не успели. Когда в Москву стали приходить обозы с ранеными, Ростопчин распорядился отвести под госпиталь казармы в бывшем Головинском дворце и сформировать штат врачей и фельдшеров. Возглавивший русскую армию Кутузов возлагал надежды на вторую волну ополчения, так называемую Московскую дружину, которую Ростопчин собирался организовать, но так и не успел в связи с массовым бегством населения из города. Сам Ростопчин слал Кутузову тревожные письма, допытываясь о его планах относительно Москвы, но ответы получал уклончивые, что продолжалось даже после Бородинского сражения, когда уже стало ясно, что Москву оборонять тот не собирается. После этого Ростопчин наконец выслал из Москвы и свою семью.
Получив на следующий день от Кутузова официальное уведомление о готовящейся сдаче Москвы, Ростопчин продолжил эвакуацию города: был отдан приказ об уходе из города полиции и пожарной команды и о вывозе трёх находившихся в Москве чудотворных икон Богородицы - Иверской, Смоленской и Владимирской.
На пяти тысячах подвод были эвакуированы 25 тысяч находившихся в Москве раненых. Тем не менее в городе остались от двух (по словам самого Ростопчина) до десяти (по словам французских очевидцев) тысяч раненых, которых не удалось вывезти. Многие из них погибли в Московском пожаре, за что современники и часть историков склонны возлагать ответственность на Ростопчина.
Перед отъездом Ростопчин вышел к остававшимся в Москве жителям, собравшимся перед крыльцом его дома, чтобы услышать от него лично, действительно ли Москва будет сдана без боя. По его приказу к нему доставили двух заключённых: купеческого сына Верещагина, арестованного за распространение наполеоновских прокламаций, и француза Мутона, уже приговорённого к битью батогами и ссылке в Сибирь. Ростопчин обвинил первого в измене, объявил, что Сенат приговорил его к смерти и приказал драгунам рубить его саблями. Затем израненного, но ещё живого Верещагина, по свидетельствам очевидцев, бросили на растерзание толпе. Француза же Ростопчин отпустил, велев идти к своим и рассказать, что казнённый был единственным предателем среди москвичей.
В Русском биографическом словаре высказывается предположение, что этими действиями он одновременно подогревал ненависть москвичей к захватчикам и давал понять французам, какая участь может их ждать в занятой Москве. Тем не менее, впоследствии император Александр, в целом довольный действиями Ростопчина накануне падения Москвы, кровавую расправу над Верещагиным счёл ненужной: «Повесить или расстрелять было бы лучше».
2 сентября 1812 года части императорской армии Наполеона Бонапарта вступили в Москву, оставленную без боя Кутузовым. Оставаясь после падения Москвы при армии, Ростопчин продолжал сочинять листовки и лично ездил по деревням, ораторствуя перед крестьянами и призывая к полномасштабной партизанской войне. Проезжая во время перемещений армии своё поместье Вороново, он распустил крепостных и сжёг свой дом вместе с конским заводом.
Сразу после ухода французов из Москвы, Ростопчин вернулся в разоренный город, чтобы наладить полицейскую охрану, чтобы предотвратить разграбление и уничтожение немногого уцелевшего имущества. Ему также пришлось заниматься вопросами доставки продуктов и предотвращения эпидемий в сожжённом городе, для чего были организованы экстренный вывоз и уничтожение трупов людей и животных. За зиму только в Москве были сожжены более 23 000 трупов и ещё более 90 000 человеческих и конских трупов на Бородинском поле. Были начаты работы по восстановлению застройки города и, в особенности, Кремля, который уходящие французы попытались взорвать.
По представлению Ростопчина в Москве была создана Комиссия для строения, которой были выделены пять миллионов рублей. Ранее казной были выделены два миллиона рублей для раздачи пособий пострадавшим, но этой суммы оказалось мало, и московский главнокомандующий стал объектом обвинений и упрёков со стороны обделённых. Эти нарекания, а также распространившееся мнение о том, что именно он является виновником Московского пожара, возмущали Ростопчина, которому казалось, что его заслуги несправедливо забыты и все помнят только неудачи.
У него начались проблемы со здоровьем, выразившиеся уже в сентябре 1812 года в повторяющихся обмороках. Он страдал от разлития желчи, стал раздражителен, исхудал и полысел. Александр I, вернувшись из Европы, принял в конце июля 1814 года отставку Ростопчина.
В мае 1815 года он покинул Россию с целью пройти в Карлсбаде курс лечения от геморроя, но в итоге провёл за рубежом восемь лет — до конца 1823 года. Во время пребывания за рубежом он был удостоен аудиенций у королей Пруссии и Англии. С 1817 года Ростопчин осел в Париже, выезжая периодически в Баден для лечения, а также в Италию и Англию.
Жизнь за границей не принесла радости. Старший сын вёл в Париже разгульную жизнь, попав даже в долговую тюрьму, и Ростопчину пришлось уплатить его долги. Жена, Екатерина Петровна, перешла в католицизм и обратила в эту веру дочерей, а младшая дочь Елизавета серьёзно заболела. Все эти обстоятельства заставили Ростопчина возвратиться на родину.
Отправив дочь в отстроенное Вороново, сам Ростопчин задержался в Лемберге, где прошёл очередной курс лечения, и вернулся в Москву в сентябре 1823 года. По возвращении он, подал прошение о полной отставке, удовлетворённое в декабре. В отставку вышел в чине обер-камергера.
1 марта 1825 года дочь Ростопчина его любимица Елизавета скончалась в Москве от чахотки. Это горе окончательно подорвало здоровье отца: в дополнение к геморрою и разлитию жёлчи у него развилась астма. 26 декабря его разбил паралич; он почти потерял способность двигаться и не мог говорить, хотя оставался в полном сознании. Он прожил ещё почти месяц, составив новое завещание, в котором лишал наследства жену в пользу младших детей и сына.
Чем знаменит
Федор Ростопчин — известный русский государственный деятель, фаворит императора Павла и руководитель его внешней политики, а позже московский градоначальник и генерал-губернатор Москвы во время наполеоновского нашествия.
Именно Ростопчина считают организатором Московского пожара 1812 года. Предположительно, в ходе своей первой встречи с Кутузовым он предложил ему план сжечь Москву вместо того, чтобы сдавать её неприятелю. Эту же идею он повторил принцу Евгению Вюртембергскому и генералу Ермолову.
В первую же ночь после захвата Москвы войсками Наполеона в городе начались пожары, к третьему дню охватившие его сплошным кольцом. Поначалу французы были склонны винить в этом своих же мародёров, но после того, как были пойманы несколько русских поджигателей, а также было обнаружено, что все средства тушения пожаров вывезены из Москвы, мнение французского командования изменилось.
Наполеон, понимая, что в первым в сожжении Москвы обвинят именно его, в своих прокламациях позаботился о том, чтобы отвести от себя подозрения, обвинив в поджоге Ростопчина, которого называл Геростратом, зажигателем и сумасшедшим. Уже к 12 сентября назначенная им комиссия подготовила заключение, признающее виновными в поджоге русское правительство и лично московского главнокомандующего. Эта версия приобрела популярность как за границей, так и в России, хотя сам Ростопчин на первых порах публично отрицал свою причастность к поджогу, в том числе и в письмах к императору Александру и к собственной жене. В дальнейшем он, однако, перестал отрицать её, хотя и не подтверждал, так как эта точка зрения окружала его ореолом героя и мученика. Только в вышедшем в 1823 году в Париже сочинении «Правда о Московском пожаре» он вновь категорически отверг версию, связывающую его имя с этим событием.
О чем надо знать
Федор Ростопчин известен также как писатель и публицист патриотического толка, вслед за Фонвизиным высмеивавший галломанию.
Помимо уже помянутых афиш, ему принадлежит целый ряд литературных произведений, многие из которых были написаны за время опалы и вынужденного бездействия после смерти Павла I. При этом Ростопчин не считал себя профессиональным литератором и сочинял между делом. Известно, что проживая в своём имении Вороново и в Москве, он написал большое количество сатирических комедий, которые самолично уничтожал после прочтения в кругу близких друзей.
В качестве публициста он стяжал громкую известность благодаря успеху своего памфлета «Мысли вслух на Красном крыльце» (1807), в котором содержалась резкая критика склонности русских к французомании и прославлялись исконные русские доблести.
Самыми известными произведениями Ростопчина являются «Правда о московских пожарах», «Последние дни жизни императрицы Екатерины II и первый день царствования Павла I», комедия «Вести или убитый живой» и большая повесть «Ох французы!».
Последняя была напечатана в «Отечественных записках» в 1842 году и преследовала цель изобразить идеальную русскую семью, построенную на старозаветных национальных началах в противоположность модным увлечениям и французским распущенным нравам.
Сохранилась также обширная переписка Ростопчина с императором Александром I, Бантышем-Каменским, Воронцовым, Румянцовым и многими другими деятелями той эпохи.
Прямая речь
О себе: «Сердцем прям, умом упрям, на деле молодец».
Екатерина II о Федоре Ростопчине: «У этого молодаго человека большой лоб, большие глаза и большой ум!».
Из статьи о Ростопчине в ЭСБЕ: «Несомненно, Р. был умный человек, хорошо сознававший слабые стороны увлечения всем французским в тогдашнем русском обществе и видевший недостатки политики Александра I после 1815 г.; но в то же время он был крайний консерватор и ревностный защитник крепостного права, нередко прибегал к насильственным, мало извинительным мерам, был запальчив и мстителен».
Историк М.В. Горностаев о Ростопчине : «Кипучая патриотическая деятельность Ростопчина во время наполеоновского нашествия могла бы стать образцом ревностного служения на благо Отечества, однако была негативно оценена отечественными историками и к сегодняшнему дню практически забыта».
5 фактов о Федоре Ростопчине
- В изданных Смирдиным в 1853 году «Сочинениях Ростопчина» год его рождения был указан 1765. 1763 год выбит на надгробном камне на Пятницком кладбище.
- В числе приготовлений к обороне Москвыстопчин финансировал проект Леппиха по сооружению боевого управляемого аэростата, предназначавшегося для бомбардировки вражеских войск и высадки десанта. Однако несмотря на большие средства - более 150 тысяч рублей, затраченные на проект, он оказался несостоятельным.
- Покидая Москву, Ростопчин сознательно оставил на разграбление французам своё московское имущество стоимостью около полумиллиона рублей, опасаясь обвинений в преследовании личных интересов. По его собственным воспоминаниям, он уехал из города, имея при себе 130 000 рублей казённых денег и 630 рублей собственных. Также ему удалось вывезти портреты своей жены и императора Павла и шкатулку с ценными бумагами.
- Ростопчин был счастлив в браке. Он женился на 19-летней фрейлине Екатерине Протасовой, дочери калужского губернатора, рано оставшейся сиротой. У них было восемь детей - 4 сына и 4 дочери. Брак был счастливым до того момента, как жена Ростопчина тайно от него перешла в католичество и способствовала переходу в католичество младшей дочери Елизаветы. «Только два раза ты сделала мне больно», — писал жене Ростопчин незадолго до смерти. Оба случая касались смены вероисповедания жены и дочери.
- Перед смертью Ростопчин распорядился, чтобы распорядился, чтобы его похоронили рядом с дочерью Елисаветой. Он хотел, чтобы его положили в гроб в простом платье без орденов, чтобы могила его была совсем простая и чтобы ее покрывала мраморная доска с вырезанным именем, без обозначения чинов. На его могильном памятнике написано «Среди моих детей покоюсь от людей».
Материалы о Федоре Ростопчине
Из всех московских генерал-губернаторов, деятельных, праздных, ленивых, глупых и образованных, чаще всего москвичи вспоминают графа Ростопчина, который, пробыв военным губернатором Москвы два года, оставил по себе чрезвычайно сильные воспоминания.
Характеристики Ф.В. Ростопчина встречаются самые разные, одни говорят о его страстной и маниакальной натуре, другие - о тщеславии и желчности, третьи - о храбрости и честности, но по существу их сближает одно: все они выделяют быстроту и остроту его ума, а также некую «раздвоенность» его натуры - он был и русским, и французом одновременно, происходя притом их татарского рода. П.А. Вяземский в своих мемуарных заметках описывает Ростопчина так: «Он был коренной русский, истый москвич, но и кровный парижанин. Духом, доблестями и предубеждениями был от того закала, из которого могут в данную минуту явиться Пожарские и Минины; складом ума, остроумием был он, ни дать ни взять, настоящий француз. Он французов ненавидел и ругал на чисто французском языке…».
Притом тот же П.А. Вяземский приводит такой диалог, состоявшийся между Павлом I и Ростопчиным: император спросил, почему же Ростопчин, хотя и татарского происхождения, но не является князем. На что последний ответил: «А потому, что предок мой переселился в Россию зимою. Именитым татарам-пришельцам летним цари жаловали княжеское достоинство, а зимним жаловали шубы». Под одним из портретов своих Ростопчин оставил надпись на французском:
Родился я татарином
И захотел стать римлянином;
Французы сделали меня варваром,
А русские - Жоржем Данденом.
Как всегда едкий историк Е.В. Тарле дает Ростопчину нелестную характеристику: «Это был человек быстрого и недисциплинированного ума, остряк (не всегда удачный), крикливый балагур, фанфарон, самолюбивый и самоуверенный, без особых способностей и призвания к чему бы то ни было».
Афиши
Конечно, самой известной частью деятельности нового генерал-губернатора было распространение листовок с воззваниями к народу, полное название которых звучало как «Афиши 1812 года, или дружеские послания от главнокомандующего в Москве к жителям ее». С лета 1812 года Ростопчин начинает распространять афиши (они развешивались на улицах). Периодичность издания афиш зависела от остроты политического момента: наиболее часто они появлялись непосредственно перед сдачей Москвы, полные пафоса, что надо защитить столицу и ни в коем случае не сдать ее врагу. После сдачи Москвы Ростопчин выпускает афишу, предназначенную для жителей Московской губернии, однако затем наступает долгое вынужденное молчание, в связи с длительным отсутствием большей части аудитории этого периодического издания.
Первая же афиша задала тон всему предприятию: перед нами лубочная картинка, как некий «московский мещанин, бывший в ратниках, Карнюшка Чихирин», собирательный образ, вываливается из кабака во хмелю и отсель грозит французам. Комичность заключается в том, что этот якобы простонародный нетрезвый говор сочиняет Ростопчин, который, по едкому замечанию Тарле, дома с женой, офранцуженной католичкой, «говорил только по-французски, со своими друзьями тоже говорил по-французски, русской литературы он совсем не знал, и хотя умер в 1826 г., нет никаких признаков, чтобы он подозревал, например, о существовании Пушкина или Жуковского». Тарле продолжает пассаж замечанием, что эти «нелепые афиши» не производили на народ ни малейшего впечатления. Надо сказать, что русский народ, если верить Тарле, вообще мало на что обращал внимание. Например, история с воздушным шаром, появление которого предвещает Ростопчин в одной из своих афиш, тоже поразительным образом «прошла мимо» москвичей.
Перед сдачей Москвы Ростопчин пишет афиши каждый день, а то и несколько раз в день, сообщая своеобразные сводки с полей сражения, согласно которым на одного убитого русского приходится как минимум 600 убитых французов, а также очень своеобразно успокаивая и ободряя горожан, например, следующими сентенциями: «светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственныя места закрыли: дела прибрать надобно; а мы своим судом с злодеем разберемся!»
Помимо издания афиш, Ростопчин изобрел и еще одно действенное казалось бы средство: он взял обыкновение гулять по Москве, заговаривая с народом. Правда, сам же он писал о неуспехе своего предприятия: «Надо быть весьма осторожным с этими людьми, потому что никто не обладает большим запасом здравого смысла, как русский человек, и они часто делали такие замечания и вопросы, которые затруднили бы и дипломата, наиболее искусившегося в словопрениях».
Афиша, изданная после сдачи Москвы и обращенная к жителям Московской губернии (от 20 сентября), существованием своим опровергает слова Тарле о том, что Ростопчин не знал ничего о русской литературе. Эта афиша написана совсем в другой стилистике, не «лубочной», она пропитана патриотическим пафосом - для создания этого эффекта Ростопчин, похоже, обращается к риторике модного тогда произведения «Слова о полку Игореве», открытого и изданного Мусиным-Пушкиным на рубеже веков. Кстати, оригинал «Слова» сгорел в том самом пожаре Москвы, что дало исследователям повод сомневаться в подлинности произведения. Эпитеты, употребляемые Ростопчиным («пустил своих ратников, как лютых зверей», «отольются волку лютому слезы горькия»), риторический образ врага («злодей француз — некрещеный враг») - все отсылает к речевым особенностям «Слова». Вот показательная цитата:
«Истребим достальную силу неприятельскую, погребем их на Святой Руси, станем бить, где ни встренутся. Уж мало их и осталося, а нас сорок миллионов людей, слетаются со всех сторон, как стада орлиныя. Истребим гадину заморскую и предадим тела их волкам, вороньям; а Москва опять украсится».
«Дело Верещагина» и бегство из Москвы
Конечно, для информационной войны нужно было показательное дело, им стало дело Верещагина: купеческий сын, друживший с сыном директора почт Ключарева, якобы, просматривая секретные документы, предназначенные для правительства, «перевел на русский язык два газетных сообщения о Наполеоне, а именно: письмо к прусскому королю и речь Наполеона к князьям Рейнского союза в Дрездене». На самом же деле Наполеон не писал этого письма и не обращался с такою речью, это была не политическая, а скорее литературная акция, так как авторство документов принадлежит самому Верещагину. Это, правда, не помешало генерал-губернатору Ключарева выслать из столицы, а Верещагина обвинить в измене и заключить в темницу до поры.
Граф Ростопчин и купеческий сын Верещагин на дворе губернаторского дома в Москве. Худ. А. Кившенко. 1893 г.
Вспомнил о несчастном Верещагине Федор Васильевич в критический для себя момент - когда потребовалось умилостивить разъяренную толпу, не выпускавшую генерал-губернатора из дома. Каролина Павлова, со слов своего отца К. Яниша, записал об этом: «Озлобленная чернь бросилась к генерал-губернаторскому дому, крича, сто ее обманули, что Москву предают неприятелю. Толпа возрастала, разъярялась все более и стала звать к ответу генерал-губернатора. Поднялся громкий крик: «Пусть выйдет к нам! Не то мы доберемся до него!» Ростопчин вышел к народу, который «встретил его сердитыми восклицаниями». Удивительно, но этот критический момент косвенно доказывает популярность афиш Ростопчина, некую насмешливую удачу его информационной войны, опровергая слова Тарле о том, что никто не обращал на афиши «ни малейшего внимания». Чтобы отвлечь внимание толпы от собственной персоны, Ростопчин велел привести из тюрьмы Верещагина и француза Мутона, приказав первого зарубить саблями и полуживого бросить толпе, представив позже это убийство как народную расправу над «злодеем», а второго - отпустить «дабы рассказал французам как у нас поступают с предателями». Поступок совершенно макиавеллистический.
История с пожаром
Еще одно темное пятно на биографии Ростопчина - это история с поджогами Москвы после вступления в город французов. Многие французские мемуаристы заверяли, что русские по приказу генерал-губернатора специально запускали с окраин зажигательные ракеты. Откуда это стало им известно - вопрос уже второстепенный, но обвинение в любом случае очень серьезное.
Граф Ростопчин (наблюдая пожар Москвы): "Все идет, как по маслу" (английская карикатура)
За три недели до вступления французов в Москву Ростопчин писал Багратиону следующее: «Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог прийти в Москву. Когда бы случилось, чтобы вы отступили к Вязьме, тогда я примусь за отправление всех государственных вещей и дам на волю каждого убираться, а народ здешний, по верности к государю и отечеству, решительно умрет у стен московских, а если бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею, обратит город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица. О сем недурно и ему дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазины хлеба, ибо он найдет уголь и золу». Здесь Ростопчин впрямую высказывает намерение поджечь Москву, чтобы она не досталась врагу. Однако действительно ли по приказу Ростопчина был подожжен город, и если это верно, ожидал ли он произведенного эффекта, остается до конца непонятным. Следует заметить, что сам Федор Васильевич полностью отрицал свою вину, возлагая ее на французов и… М.И. Кутузова, который действительно приказал перед отступлением вывезти из Москвы противопожарные средства.
После войны 1812 года Ростопчин еще неоднократно будет возвращаться к теме оставления Москвы, кропотливо собирая все свидетельства о случившемся пожаре и педантично, пункт за пунктом, их опровергая. Он даже создал таблицу опровержений бюллетеней Наполеона, изданных во время пребывания французской армии в Москве, в которых велась ответная информационная война против Ростопчина. Можно сказать, что обоим удалось эту информационную войну выиграть - каждому для своей аудитории. Ростопчин уверился в действенности свои афиш, когда народ не пускал его бежать из Москвы, в действенности же бюллетеней Наполеона он убеждался всю последующую жизнь, принужденный, живя в Париже, строчить постоянные оправдания.
| Твитнуть |
Хроника дня: Наполеон предлагает мир
Основные силы русских войск продолжали движение на запад и вышли к Подольску.
Тем временем авангард Великой армии перешел Москва-реку у Боровского перевоза и последовал за казачьей бригадой Ефремова, которую принял за арьергард русской армии. Только дойдя до Бронниц, французы раскрыли обманный маневр, но направление отхода главных сил русских по-прежнему оставалось для них загадкой.
Наполеон, все еще находившийся в Петровском замке, через начальника московского Воспитательного дома генерала И.А. Тутолмина обратился к Александру I с предложениями о мире. Несколько следующих дней французский император будет ждать ответа, но он так и не последует.
Персона: Федор Васильевич Ростопчин
Федор Васильевич Ростопчин (1763-1826)
Биография Федора Васильевича Ростопчина (иначе - Растопчина) показывает нам типичного дворянина-карьериста, использующего семейные, дружеские и служебные связи для проникновения поближе ко двору.
Федор Васильевич родился в семье орловского помещика и капитана Василия Федоровича Ростопчина, получил хорошее домашнее образование, с 12 лет был записан в Преображенский полк, в 19 лет получил чин прапорщика. В молодости своей Федор Ростопчин много путешествовал по Европе, слушал лекции в Лейпцигском университете, посещал Великобританию и Голландию.
С 1788 г. благодаря хлопотам своего покровителя князя Шаумбургского находился при А.В. Суворове, участвовал в штурме Очакова, сражении под Фокшанами, битве при Рымнике, и был произведен в капитан-поручики. В 1790 г. Ростопчин с братом отправляется на шведскую войну, но неудачи преследуют его: командование остается им недовольно, а его покровитель умирает, к тому же, в ходе шведской кампании в морском бою погибает и его младший брат.
Видя безуспешность своих попыток сделать военную карьеру, Федор Ростопчин пытается пробиться ко двору, поначалу тоже безуспешно. В итоге он становится одним из секретарей на Ясской мирной конференции с Турцией (1792 г.) со званием бригадира и чином камер-юнкера. Это позволило молодому дворянину появиться при дворе императрицы, откуда он, правда, в скорости был «сослан» к великому князю Павлу Петровичу, чье расположение Ростопчин успел завоевать.
После смерти Екатерины Павел I сделал Федора Васильевича флигель-адъютантом, затем - генерал-майором и даровал ему несколько орденов и большое поместье в Орловской губернии. При дворе Ростопчин с переменным успехом вел затяжную войну с партией императрицы Марии Федоровны с одной стороны и усилившимися иезуитами - с другой.
Пик карьеры Ростопчина пришелся на 1798-99 гг., когда он получает чин генерал-лейтенанта и должность сначала главы Военного департамента, а затем кабинет-министра по иностранным делам. На внешнеполитическом поприще именно усилиями Федора Васильевича Павел I склонился к союзу с республиканской Францией против Англии, а также созданию торгового континентального союза.
После дворцового переворота 1801 г. Ростопчин был отставлен и жил в своем подмосковном имении, где занимался литературой. В 1809 г. при поддержке княгини Дашковой и сестры императора Ф.В. Ростопчин вернулся ко двору и в 1812 г. получил назначение генерал-губернатором в Москву.
При Павле I Федор Васильевич стал министром, после смерти Павла первые десять лет правления Александра Ростопчин был в отставке, его возвращение на службу произошло незадолго до войны - в 1810 г. он стал камергером, а затем генерал-губернатором Москвы. В этой должности он пробыл до 1814 г. после чего отправился попутешествовать по «новой Европе», дабы подлечить сильно пошатнувшееся здоровье.
Восемь лет Федор Васильевич прожил с семьей за границей и только в 1823 г. вернулся в Россию. Однако здоровье не позволяло Ростопчину заниматься государственными делами. В 1825 г. умерла любимая дочь бывшего губернатора, что стало для него страшным ударом. Ф.В. Ростопчин умер в начале 1826 года в Москве, разбитый параличом и неспособный даже говорить.
1 (13) сентября 1812 года
Военный совет в Филях
Персона: Леонтий Леонтьевич Беннигсен
Военный совет в Филях: «один час решает судьбу отечества»
Загрузка...
