Предмет и содержание лирики д давыдова. Карьера военного и литературное творчество. Предварительная подготовка к уроку

В историю русской литературы вошел как создатель жанра "гусарской лирики" (песни, любовные элегии, сатирические стихи) и создал новый тип героя - воина-патриота, человека деятельного, свободолюбивого, открытого ("Гусарский пир", "Песня старого гусара", "Полусолдат", "Бородинское поле"). Последнее, написанное в 1829, считается одной из лучших исторических элегий русской романтической поэзии. Давыдов создал всего около пятнадцати «гусарских» песен и посланий. Объём его творчества вообще невелик, но след, оставленный им в русской поэзии, неизгладим.

Как поэт Давыдов пришел в литературу со своим лирическим героем, со своим жанром, со своим стилем. Основная его тема - военная - была далеко не новой в русской поэзии. «Военная труба» звучала в многочисленных одах и эпопеях русского классицизма. Но Давыдов подошел к этой традиционной теме с иной стороны. Он поэтически раскрыл быт и психологию воина. В эмоциональной поэ­зии Давыдова, опирающейся на жизненный опыт автора, возникает оригинальный образ «гусара», лихого наездника и удалого рубаки, скрывающего, однако, под этой молодеческой внешностью благо­родные свойства воина-патриота, сознание воинского долга и воин­ской чести, мужество и бесстрашие, отрицание светских условностей и своеобразное вольнолюбие.

«Гусарство» Давыдова определило и особые формы его поэзии. Вместо героической эпопеи и хвалебной оды, этих основных жанров батальной поэзии классицизма, поэт создает жанр «гусарской» песни, свободной от ставшей трафаретом официальной героики, от деклама­ционно-патетического стиля («Гусарский пир», 1804; «Песня», 1815; «Песня старого гусара», 1817). Нарочитая простота в трактовке военной тематики открывала в его песни доступ просторечию, во­енным профессионализмам, элементам солдатского фольклора. Этот демократический стиль сближал произведения Давыдова и Крылова. Гусарские песни Давыдова широко расходились в списках, но были напечатаны только в 1832 г.

Именно с Денисом Давыдовым и с его поэзией связано и наше особенное культурологическое отношение к самому понятию «гусар». Представленный Давыдовым гусар - это, собственно, первый в русской литературе живой образ воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах «поэта-воина» фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у «невоинов» Батюшкова или Пушкина). Он часто ограничивается упоминанием неких «опорных» деталей военного быта («Сабля, водка, конь гусарский…») и охотнее воспевает не «сечу», а «биваки»…

Литературная известность поэта-гусара, бездумного храбреца и безудержного гуляки, как-то слилась с партизанской славой Давыдова и превратилась в своеобразную легенду - пожалуй, оправданную с точки зрения чисто поэтической, но не выдерживающую проверки биографией Дениса Васильевича.

“Стукнем чашу с чашей дружно,
Нынче пить еще досужно”…
или
“Ни полслова, дым столбом,
ни полслова, все мертвецки
пьют и преклонясь челом
засыпают молодецки ”.
Или так:
“Ради бога, трубку дай
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
Закрученными усами”…

Поэзия героя-партизана отразила патриотический подъем антина­полеоновских войн. В этом был секрет большой ее популярности в свое время. Но патриотизм Давыдова не стал революционным. Узким оказался и диапазон его «гусарской» лирики, не отразившей патриотического народного подъема в годы Отечественной войны 1812 г. Не смог сделать этого поэт и в более поздних произведениях на ту же тему (отрывок «Партизан», 1826).

Широкую известность получило одно из последних стихотворений Давыдова-«Современная песня» (1836). Автор выступил против либеральных общественных настроений, но направил основной удар против тех, кто на словах «корчит либерала», а на деле «мужиков под пресс кладет вместе с свекловицей». Он дал в руки демократов ряд острых сатирических формул для борьбы с либерализмом.

Жанром песни не исчерпывается творчество Давыдова. Но и на традиционные жанры элегии, дружеского послания он наложил печать своей творческой индивидуальности, сообщив им характер своеобразного «гусарства».

Оригинальны военно-мемуарные очерки Давыдова: «Опыт теории партизанского действия» (1821), «Дневник партизанских действий 1812 г.» (опубл. 1860). И здесь он в противовес официальной истори­ографии стремится дать картину войны в ее будничной правде. А. С. Пушкин усматривал в этих очерках «резкие черты неподражае­мого слога», а В. Г. Белинский ставил Давыдова в ряд с лучшими прозаиками русской литературы.

В стихотворении Давыдова «Ответ» (1826, опубл. 1840) мы находим такое авторское самоопределение: «Я не поэт, я - партизан, казак».

Лирика Давыдова по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито огрублённая гусарским жаргоном, - реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма. Яркий её образец - стихотворение «Решительный вечер», (1818), в котором есть такие выражения: «как зюзя натянуся», «напьюсь свинья свиньёй», «пропью прогоны с кошельком».

Для Давыдова главное - не поразить эффектом «военных» словечек, а блеснуть «натурой» гусара, умеющего мертвецки пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

У Давыдова колорит одних слов не оказывает влияния на другие; для него существует принципиальная разница между словами разного стиля и она. Он даже стремится к тому, чтобы контрасты были заметны: «Ради Бога и… арака //Посети домишко мой!» .

«Понтируй, как понтируешь, фланкируй, как фланкируешь…»

Я люблю кровавый бой,

Я рождён для службы царской.

Сабля, водка, конь гусарский

С вами век мой золотой.

За тебя на чёрта рад

Наша матушка – Россия

Пусть французы удалые

К нам пожалуют ха-ха!!!

Героические маршевые интонации сменяются шутливыми или эпикурейскими. Неровность стиля резко подчёркивается:

Пусть мой ус, краса природы,

Чернобурый, в завитках,

Иссечётся в юны годы

И исчезнет, яко прах!

(«Бурцову. В дымном поле, на биваке…»)

Литературная деятельность Давыдова выразилась в целом ряде стихотворений и в нескольких прозаических статьях.

Успешные партизанские действия в войну 1812 прославили его, и с тех пор он создает себе репутацию «певца-воина», действующего в поэзии «наскоком», как на войне. Эта репутация поддерживалась и друзьями Давыдова, в том числе и Пушкиным. Однако «военная» поэзия Давыдова ни в какой мере не отражает войны: он воспевает быт тогдашнего гусарства. Вино, любовные интриги, буйный разгул, удалая жизнь - вот содержание их.

В таком духе написаны «Послание Бурцову», «Гусарский пир», «Песня», «Песня старого гусара». Важно заметить что именно в вышеперечисленных работах своих Давыдов проявил себя как новатор русской литературы, впервые использовав в рассчитанном на широкий круг читателей произведении профессионализмы (например в описании гусарского быта используются гусарские названия предметов одежды, личной гигиены, названия оружия). Это новаторство Давыдова напрямую повлияло на творчество Пушкина, который продолжил эту традицию.

Наряду со стихотворениями вакхического и эротического содержания у Давыдова были стихотворения в элегическом тоне, навеянные, с одной стороны, нежной страстью к дочери пензенского помещика Евгении Золотаревой, с другой - впечатлениями природы. Сюда относится большая часть лучших его произведений последнего периода, как-то: «Море», «Вальс», «Речка».

Кроме оригинальных произведений, у Давыдова были и переводные - из Арно, Виже, Делиля, Понс-де-Вердена и подражания Вольтеру, Горацию, Тибуллу.

В степных пензенских краях вместе с ощущением беспредельной воли и простора к Денису Васильевичу совершенно нежданно пришла и на целых три года закружила, как ослепительно-лихая весенняя гроза, его последняя, неистовая, самозабвенная, безрассудная, счастливая и мучительная любовь... Все случилось как-то само собой. Однажды на святочной неделе он, заснеженный и веселый, примчался за двести верст в село Богородское навестить своего сослуживца и подчиненного по партизанскому отряду, бывшего гусара-ахтырца Дмитрия Бекетова и здесь встретился и познакомился с его племянницей, 22-летней Евгенией Золотаревой, приходившейся через московское семейство Сонцовых дальней родственницей Пушкину. Живая, общительная, легкая и остроумная, с блестящими темными глазами, похожими на спелые вишни, окропленные дождевой влагой, в глубине которых, казалось, таилась какая-то зазывная восточная нега, она буквально в одно мгновение очаровала славного поэта-партизана. К тому же, как оказалось, Евгения хорошо знала о всех его подвигах по восторженным рассказам дяди и была без ума от его стихов, особенно от любовных элегий, которые прекрасно читала наизусть...

Обоюдный интерес с первой же встречи обернулся взаимной симпатией. Дальше - больше. Воспламенившиеся чувства вспыхнули с неудержимой силой.

Денис Васильевич, конечно, помнил о том, что стоит на пороге своего пятидесятилетия, что давным-давно женат, что у него уже шестеро детей и репутация примерного семьянина, и тем не менее ничего не мог поделать с нахлынувшим на него и яростно захлестнувшим все его существо любовным порывом, который по своему прямодушию он не собирался скрывать ни от любимой, ни от всего белого света:

Я вас люблю так, как любить вас должно:

Наперекор судьбы и сплетней городских,

Наперекор, быть может, вас самих,

Томящих жизнь мою жестоко и безбожно.

Я вас люблю не оттого, что вы

Прекрасней всех, что стан ваш негой дышит,

Уста роскошествуют и взор Востоком пышет,

Что вы -- поэзия от ног до головы!

Я вас люблю без страха, опасенья

Ни неба, ни земли, ни Пензы, ни Москвы, --

Я мог бы вас любить глухим, лишенным зренья...

Я вас люблю затем, что это -- вы!..

Любовь к Евгении Золотаревой явилась для Давыдова великой бедой и великим, ни с чем не сравнимым счастьем. Три года этой любви, как сам он говорил впоследствии, были краткими, как три мгновения, но вместили в себя три нескончаемые, заново прожитые жизни. Все, что выпало ему, он испытал полной мерой -- и восторженное упоение юной красотой, и тяжелый гнев и ледяной холод оскорбленной жены; и мечтательный полет души и змеиное шипение сплетен; и головокружительное кипение страсти и горько-трезвое осознание непреодолимости суровых жизненных обстоятельств... Пожалуй, никогда прежде он не испытывал и такого бурного прилива творческих сил, как в эти три года.

«Без шуток, от меня так и брызжет стихами, - признавался он в одном из писем Вяземскому. - Золотарева как будто прорвала заглохший источник. Последние стихи сам скажу, что хороши, и оттого не посылаю их тебе, что боюсь, как бы они не попали в печать, чего я отнюдь не желаю... Уведомь, в кого ты влюблен? Я что-то не верю твоей зависти моей помолоделости; это отвод. Да и есть ли старость для поэта? Я, право, думал, что век сердце не встрепенется и ни один стих из души не вырвется. Золотарева все поставила вверх дном: и сердце забилось, и стихи явились, и теперь даже текут ручьи любви, как сказал Пушкин. A propos 1, поцелуй его за эпиграф в «Пиковой даме», он меня утешил воспоминанием обо мне...»

Последний, неистовый и страстный роман Давыдова, конечно, с самого начала был обречен на печальную развязку. Так он и закончится. Не в силах ничего изменить в их отношениях, они будут рваться друг к другу и понимать, что соединение двух сердец невозможно, будут писать пылкие сбивчивые письма, мучиться разлукой и ревностью. Наконец Евгения в отчаянии выйдет замуж за немолодого отставного драгунского офицера Василия Осиповича Мацнева. А Денис Васильевич, как говорится в таких случаях, смиренно возвратится в свое твердое семейное лоно.

Но памятью об этой любви останется большой лирический цикл стихотворений, искренний, пылкий и нежный, посвященный Евгении Дмитриевне Золотаревой, о котором восхищенный Белинский впоследствии напишет:

«Страсть есть преобладающее чувство в песнях любви Давыдова; но как благородна эта страсть, какой поэзии и грации исполнена она в этих гармонических стихах. Боже мой, какие грациозно-пластические образы!»…

Представленный Давыдовым гусар – это был, собственно, первый в русской литературе живой образ воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах «поэта-воина» фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у «невоинов» Батюшкова или Пушкина). Он часто ограничивается упоминанием неких «опорных» деталей военного быта («Сабля, водка, конь гусарский…») и охотнее воспевает не «сечу», а «биваки»…

Использовались Давыдовым и гиперболы, например, с непременной «водкой», столь «ухарски» потребляемой на пирушках: «Ставь бутылки перед нами…». Усы – с самых ранних стихов поэта – стали своеобразным символом гусара – «честью гусара»: «С закрученными усами…», «И с проседью усов…». Ещё более пестрят этими самыми «усами» стихотворные послания к Давыдову: «усатый запевала», «и закрутив с досады ус», «усатый воин». Благодаря этому образу понятие «гусар» стало нарицательным и даже расширительным: в обиход вошли слова «гусарить» («молодцевать из похвальбы, франтить молодечеством». – Вл. Даль) и «гусаристый»… Козьме Пруткову принадлежит шутливый, но очень глубокий афоризм: «Если хочешь быть красивым, поступи в гусары».

Денис Васильевич был отнюдь не прочь «погусарить» и в стихах, и в прозе. Стихи свои он сам называл «крутыми», что проявлялось в особенной «взбалмошности» их языка и стиля: «понтируй, как понтируешь, фланкируй, как фланкируешь… («Гусарский пир», 1804). В «Песне старого гусара» (1817), упрекая гусар молодого поколения в отступлении от былых идеалов, автор восклицает: «Говорят: умней они.… Но что слышим от любого? Жомини да Жомини! А об водке – ни полслова!».

Лирика Давыдова по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито огрублённая гусарским жаргоном, - реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма. Яркий её образец – стихотворение «Решительный вечер», (1818), в котором есть такие выражения: «как зюзя натянуся», «напьюсь свинья свиньёй», «пропью прогоны с кошельком». Давыдов в начальную поэтическую пору воспевал безудержное разгулье с легкомысленно резвыми харитами: «Пей, люби да веселися!» («Гусарский пир», 1804).

«Солдатская» лексика производит в такого рода стихах впечатление условности, благодаря тому, что бытовые словечки, реалии взяты не всерьёз, а стилизованы под «солдатскую» песню: «Между славными местами устремимся дружно в бой!». До Давыдова в «распашных» стихах отсутствовало героическое начало. У Давыдова гусарские пиры не имели самодовлеющего интереса, они всегда приподнимались над уровнем бытовых «шалостей», отсутствовали описания сражений: «Выпьем же и поклянёмся, что проклятью предаёмся…» («Бурцову»).

Б.М. Эйхенбаум, рассматривая давыдовскую «гусарщину» с т. зр. развития батального жанра, указал на появление «личностной позы», конкретной фигуры «поэта-воина» в стихах Давыдова. К этому можно добавить, что новизна давыдовских стихов заключалась в новой мотивировке героики. В его стихах впервые делается упор на личный склад характера, на то, что можно назвать натурой. Для Давыдова главное – не поразить эффектом «военных» словечек, а блеснуть «натурой» гусара, умеющего мертвецки пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

«Отчаянность» характера воспринималась после стихов Дениса Давыдова как нечто неотделимое от военной героики. Вот почему и Давыдов, и его друзья и почитатели упорно стремились к отождествлению давыдовского гусара с самим поэтом. Давыдов даже несколько стилизовал свою жизнь под свои песни, всячески культивировал представление о себе как о «коренном гусаре» («Песня старого гусара»). Грибоедов, восторженно отзываясь об уме Давыдова, не забывает упомянуть и об его «гусарской» натуре: «Нет здесь, нет эдакой буйной и умной головы, я это всем твержу; все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки».

Создавал свои первые гусарские стихотворения задолго до того, как в России начались дебаты о романтизме. Когда уже в первой половине 1820-х годов «парнасский атеизм», как называл его Пушкин, стал предметом горячих споров, Давыдов, в отличие от Пушкина, Вяземского, Кюхельбекера, Рылеева и многих других, не проявил интереса к теоретической стороне вопроса. Практически же его поэзия развивалась в русле романтического движения. Давыдов имеет право считаться одним из создателей русского романтизма.

Удивительно у Давыдова то, что самыми «экзотическими» оказываются в его поэзии вещи простые и обыкновенные. Этим Давыдов открыл доступ в лирику реалиям жизни.

Узость «гусарского» взгляда на мир компенсируется плотностью бытовой основы, в которой крайне нуждалась лирика («Бурцову. Призывание на пунш»). О Давыдове можно сказать, что он не всегда отдыхал на «кулях с овсом» и не всегда гляделся, вместо зеркала, в сталь своей «ясной сабли». Но кули с овсом, лошади, стаканы с пуншем, кивера, доломаны, ташки и даже усы, которые полагались гусару по форме, были непреложными реалиями гусарского образа жизни.

Множество эпигонов подхватили давыдовскую манеру, перепевая усы и кивера, трубочные затяжки, фланкировку и пунш. У Давыдова слова не подчиняются друг другу: в контексте не происходит взаимодействия лексических тонов. Этот поэт – противник однотонности, по-разному свойственной Батюшкову и Жуковскому.

У Давыдова колорит одних слов не оказывает влияния на другие; для него существует принципиальная разница между словами разного стиля и она. Он даже стремится к тому, чтобы контрасты были заметны: «Ради Бога и… арака //Посети домишко мой!». В этом послании к Бурцову Давыдов тремя точками разделяет «бога» с «араком» (водкой). Во втором послании парадоксальность давыдовских словосочетаний выступает уже как безоговорочная закономерность его стиля: «В благодетельном араке //Зрю спасителя людей». Героические маршевые интонации сменяются шутливыми или эпикурейскими. Неровность стиля резко подчёркивается:

Пусть мой ус, краса природы,

Чернобурый, в завитках,

Иссечётся в юны годы

И исчезнет, яко прах!

(«Бурцову. В дымном поле, на биваке…»)

Соседство «усов» и «бога», «бога» и «водки» не преследует сатирических или «богоборческих» целей, как, например, в героико-комических поэмах XVIII века. У Давыдова цели иные. Стилистические толчки отражают душевную порывистость «автора» и острые изломы его жизни: «Он часто с грозным барабаном // Мешает звук любовных слов…» («Гусар»).

Давыдов очень часто применяет в лирике разностопный стих, гораздо чаще, чем Батюшков, Жуковский и Пушкин. Поэтический синтаксис Давыдова, его интонации также отличаются разнообразием переходов, переключений из одной тональности в другую. Уравнивание слов несвойственно методу Давыдова и в лучших его произведениях применяется в особых целях. Этот принцип Давыдову чужд, как чужды ему гармоничность и поэтизация. Он дорожит лексической окраской «простонародных» слов. Позиция Давыдова была близка крыловской.

Одна из основных особенностей стихов Дениса Давыдова состоит в том, что они основаны на принципе «устной» речи. Устная интонация и лексика определяют специфику Давыдова и отличие его от Батюшкова и Жуковского. Принцип устной речи впервые Давыдовым был применён в «гусарских» стихах, первоначально и не претендовавших занять место в литературе.

Само по себе наличие разговорной – «гусарской» или «простонародной» - лексики ещё недостаточно для обновления содержания лирики. Новое содержание, концепция действительности осуществляется в лирике непременно и как новая конструкция, новое соотношение значащих форм. Очень велика при этом роль интонации и поэтического синтаксиса.

В позднем творчестве Давыдова есть несколько чисто лирических стихотворений, по своей художественной силе не уступающих его прославленной «гусарщине». Это другой полюс поэзии Дениса Васильевича, где нет «экзотики» и иронии, а также внешних эффектов. Здесь господствует простота, выразительные средства очень скупы. Глубоко звучат песенные интонации:

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений

И мимолётных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

(Романс «Не пробуждай, не пробуждай…»)

Поэзия Давыдова оказала влияние на многих поэтов первой трети XIX века: А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, Н.М. Языкова. По свидетельству Юзефовича, Пушкин говорил, что Денис Давыдов «дал ему почувствовать ещё в лицее возможность быть оригинальным». В свою очередь поэзия Пушкина оказала большое влияние на развитие творчества Давыдова, которого справедливо относят к поэтам пушкинской плеяды.

Давыдов Денис Васильевич - человек поистине уникальный. В годы года он был командиром идеологическим его вдохновителем. Денис Давыдов известен написанием красивых стихов преимущественно на военную и партизанскую тематику. В своих он любил воспевать подвиги русских гусаров.

Факты из жизни

Биография Дениса Давыдова условно делится на несколько этапов. Каждый из них можно отнести к отдельной ветви жизни этого великого человека. В статье мы ознакомимся с детскими годами Дениса Давыдова, узнаем о его карьере военного, о литературном творчестве и личной жизни.

Детские годы

Первые годы жизни прошли на территории Украины. Отец Дениса был военным, возможно, этот факт в дальнейшем обусловил выбор поэтом творческого жанра. Военное дело привлекало Дениса с детства, а идеалом полководца был для мальчика Александр Суворов, который был командиром его отца. Знакомство с Суворовым у Дениса произошло в возрасте 9 лет, и тогда уже заметил в мальчишке будущего знатного военного. Во времена правления Петра Первого семейство Давыдовых было вынуждено распродать имение и приобрести небольшой домик в поселке Бородино. В этот же период Денис Давыдов вступил в ряды кавалергардов (благодаря отцу).

Карьера военного и литературное творчество

Служба в гвардейском полке кавалергардов Петербурга далась Давыдову с большим трудом, поскольку рост парня не соответствовал требованиям приема на службу. Лишь скромность и природное обаяние помогли Денису пополнить ряды гвардейцев. Уже через год после поступления на службу он получил звание корнета, а в 1803 г. был возведен в ранг поручика. В этом же году Денис Давыдов впервые открывает в себе талант писателя.

Басни Дениса Давыдова были сатирическими, с элементами насмешки над политическими и государственными деятелями. Это привело к тому, что военного перевели в полк гусаров. Служба понравилась молодому поэту, и теперь его творчество все больше сводилось к сочинению баллад и стихов о гусарской жизни. Вместе с тем Давыдов мечтал об участии в сражениях с французскими войсками, но их полк почему-то в бой не отправляли. Денис любыми путями хотел попасть на фронт.

Багратион и Давыдов как два символа одной эпохи

В 1806 году гусар тайно проникает к главному командиру русской армии, чтобы добиться отправки на фронт. Такой поступок, однако, не обеспечил Давыдову успешного решения проблемы. Дело в том, что главнокомандующий российских войск Каменский был в этот период отстранен от должности, поскольку стал слаб рассудком. И все же Давыдову удалось попасть на фронт, во многом благодаря протекции одной из фавориток царя - Нарышкиной. Мария случайно узнала о бравом и смелом гусаре. Девушка решила помочь ему.

В 1807 году Денис Давыдов стал адъютантом генерала Багратиона. Еще совсем недавно в своих баснях и стишках он насмехался над главным изъяном внешности Багратиона - непропорционально большим носом. Именно поэтому встреча с генералом вызывала у Давыдова некий страх. Но знакомство прошло удачно, во многом благодаря чувству юмора и находчивости Дениса. Естественно, генерал вспомнил о стишке по поводу своего носа, однако поэту удалось обратить разговор в свою пользу. Поэт не стал отрицать факт наличия стихотворного шаржа, однако отметил, что подобное творчество обусловлено завистью. В одном из боев под руководством генерала П. Багратиона Давыдов получил отличительную приятную награду - орден Святого Владимира.

Сам Багратион за блистательно проведенное сражение близ Прейсиш-Эйлау подарил своему ученику бурку и лошадь из коллекции трофеев. После других боев, проведенных не менее успешно, Денису удалось получить еще несколько наградных орденов и саблю из чистого золота. Давыдов принимал участие в боях в составе армии Финляндии, был командиром молдавских войск, участвовал в военных действиях против турецких войск. В 1812 году, за несколько дней до сражения с войсками Наполеона, Давыдов предлагает своему командиру, генералу Багратиону, идею создания партизанского отряда, который бы помог быстрее победить армию французов. Давыдов стал врагом №1 для Наполеона, о бравом гусаре слагались баллады и песни. Из боя на подходах к Парижу Денис вышел победителем. Он обрел награду в виде звания генерал-майора.

Послевоенное время

Краткая биография Дениса Давыдова в послевоенный период не слишком радужна в плане карьеры. Его звание генерал-майора почему-то признали ошибочно выданным, Давыдова перевели на службу в где он должен был командовать бригадой конных егерей. Однако Денису пришлась не по душе новая должность, поскольку егерям не разрешалось ношение усов - главной черты всех гусаров. Возмущенный Давыдов написал письмо самому царю, где изложил суть своей проблемы.

Итогом переписки стало возвращение Давыдова к гусарской деятельности и восстановление его в звании генерал-майора. На протяжении 1814 года Денис служит командиром гусарского полка, успешно проводит бой близ Ла-Ротьере. В 1815 году он был принят в арзамасский кружок, его союзниками становятся известные русские поэты - Вяземский и Пушкин. В этот же период Давыдова назначают штабным начальником в пехотном корпусе.

С 1827-го по 1831-й год Денис Давыдов проводит несколько успешных битв против персидских войск и поляков-повстанцев. Кстати, бой с поляками стал для Давыдова последним в карьере, поскольку больше воевать и принимать участие в кровопролитных боях он не хотел.

Литературное творчество

Стихи Дениса Давыдова были овеяны воинским духом. Он занимался написанием не только стихотворений, его перу принадлежат несколько статей в прозе. Сочинял Денис Давыдов песни, благодаря которым получил славу воина-певца. На творческом пути у него было несколько помощников и верных друзей, среди них - и Александр Пушкин. В своих творениях Давыдов любил воспевать гусарский дух и быт. В творчестве писателя-воина были отражены все прелести гусарской жизни: любовь, винные реки и разгульные гусарские вечера. Среди самых известных стихотворений поэта, посвященных гусарской жизни, можно обозначить следующие: «Песнь старого гусара», «Гусарский пир», «Песня», «Послание Бурцову».

На склоне лет Давыдов все больше благоволил к написанию красивых, овеянных романтикой и любовными чувствами стихов. К произведениям этого периода относят «Вальс», «Море». Давыдов занимался и статьями-переводами по Делилю, Арно. Проза Дениса Давыдова включала в себя статьи-воспоминания («Встреча с великим Суворовым», «Тильзит в 1807 году», «Воспоминания о сражении близ Прейсит-Эйлау») и статьи с элементами исторической полемики. В его творчестве впервые были замечены профессиональные штампы. Позднее профессионализмы нашли отклик и в пушкинских стихотворениях.

Личная жизнь

В жизни Дениса Давыдова было несколько любимых женщин. Первая любовь - Аглая де Грамон. К сожалению, эта красавица предпочла бравому гусару его двоюродного брата. Таня Иванова, успешная балерина, также пленила сердце гусара. Но и здесь Давыдова ждало разочарование - девушка выбрала своим спутником вовсе не бравого воина, а балетмейстера. Следующая избранница - Лизавета Злотницкая. Родители барышни на выданье потребовали от Давыдова похлопотать о получении казенного имения. Денис выполнил сию просьбу, но тут пришло очередное любовное разочарование - Елизавета предпочла ему князя Голицына.

Встреча со следующей избранницей, Соней Чириковой, произошла благодаря друзьям Дениса. Уже в 1819 году состоялось венчание этой пары, а после появления ребенка Денис и вовсе перестал думать о военных сражениях. Брак с Чириковой подарил гусару девять детей. В 1831 году союз оказался под угрозой, точнее, распался на целых три года. Причиной кризиса послужило новое увлечение Дениса Давыдова - Евгения Золотарева, племянница одного из коллег Давыдова. Большая разница в возрасте (девушка была на 27 лет младше Давыдова) не помешала этой паре быть вместе на протяжении долгих 3 лет. Потом Женя вышла замуж за другого, а Денис решил воссоединиться со своей семьей.

Последние годы

На протяжении последних лет Денис Давыдов жил в небольшом селе Верхняя Маза. Здесь, в тихом уголке природы, поэт полностью предался творческим порывам. Он любил охотиться, занимался виноделием, даже построил собственный небольшой винокуренный завод. Денис вел обширную работу по составлению военных записок, и одновременно с творческой деятельностью - активную переписку с другими талантливыми писателями. Среди них был Александр Пушкин,

Заключение

Денис Давыдов (фото не сохранилось, поскольку в год его смерти только появились первые дагерротипы) пользовался популярностью у критиков и писателей. О нем слагали стихи, писали статьи. Благодаря одному стихотворению гусара Давыдова («Решительный вечер») мы знаем, кто же такой поручик Ржевский.

Прототип Дениса Давыдова был использован Л. Толстым при написании романа «Война и мир». В 1980 году фильм о поэте смогли посмотреть многие телезрители. Назывался он «Эскадрон гусар летучих». Вскоре после выхода лента обрела огромную популярность. До сих пор «Эскадрон гусар летучих» считается непревзойденной классикой, отражающей в полной мере жизнь бравых и разбитных гусаров.

Поэзия Дениса Давыдова отличается самобытностью и оригинальностью. А.С. Пушкин, высоко ценивший талант поэта, называл его среди своих учителей.

«Я не поэт, а партизан, казак / Я иногда бывал на Пинде, но наскоком» - писал о себе Давыдов («Ответ», 1826). Так начинает формироваться миф о том, что поэзия Давыдова – это всего лишь одна из сторон бурной жизни бесшабашного гусара, который сочиняет стихи как бы между прочим: в перерыве между сражениями, на биваке, во время дружеских пирушек. Эта легенда подкреплялась и поэтами-современниками: А.С. Пушкин, Е.А. Баратынский, П.А. Вяземский и многие другие обращались к Д.Давыдову с поэтическими посланиями, адресованными прежде всего лихому рубаке-гусару, а только затем – поэту.

Творчество Дениса Давыдова не исчерпывается только «гусарской» лирикой, он пробовал свои силы в разных жанрах, но наибольших успехов он достиг в жанрах послания, элегии, песни, романса. Да собственно «гусарская» лирика Давыдова не одномерна, она представляет собой реализацию целого комплекса тем: это и тема верности воинскому братству, дружбе, тема войны и человека на войне, тема житейских радостей и удовольствий.

Жанр послания привлекает Д. Давыдова прежде всего тем, что он позволяет совмещать различные стороны жизни человека: от самых высоких до самых обыденных, бытовых. Ситуация дружеской беседы, которую предполагает жанр послания, утверждает право человека на внутреннюю не­зависимость, веселье и счастье. Так, в послании «Бурцову» (1804) лирический герой Давыдова – лихой гусар, который веселится вместе со своими боевыми друзьями, наполняет «обширны чаши / В шуме радостных речей», с напускной бравадой говорит о своих прошлых и будущих подвигах. Но все это нарочитое гусарство – внешнее, на самом деле лирический герой Давыдова – человек горячо и искренне любящий свое Отечество, готовый в любой момент встать на его защиту. Его способность веселиться, радоваться каждому мгновению бытия только подчеркивает его способность полностью отдаться упоению боем:

… Но чу! гулять не время!

К коням, брат, и ногу в стремя,

Саблю вон – и в сечу! Вот

Пир иной нам Бог дает,

И шумней, и веселее…

Ну-тка, кивер набекрень,

И – ура! Счастливый день.

В стихотворении «Гусарская исповедь» (1832) лирический герой Давыдова вновь отдает дань шумным гусарским забавам: «Люблю разгульный шум, умов, речей пожар / И громогласные шампанского оттычки», но суть истинного гусарства для Давыдова заключается не столько во внешних проявлениях молодечества, сколько в феномене гусарского братства: «И я спешу в мою гусарскую семью», в семью, где каждый может быть самим собой. Если в свете, где «тело и душа под прессом,/ Где спесь да подлости, вельможа да холоп», человек обречен держать свою «откровенность в кандалах», то гусарское братство обеспечивает каждому столь необходимую каждому человеку внутреннюю свободу: «Роскошествуй, веселая толпа,/ В живом и братском своеволье».

Еще один излюбленный жанр Давыдова – жанр песни – позволил поэту как нельзя более точно передать дух гусарской жизни. Вероятно, поэтому кредо поэта-гусара наиболее четко сформулировано в «Песне» (1815):

Я люблю кровавый бой,

Я рожден для службы царской!

Сабля, водка, конь гусарской,

С вами век мне золотой!

Лирический герой Давыдова не может представить себе спокойную жизнь и «конец под балдахином», его жизнь и смерть «средь мечей», где человек не думает о смерти, все его мысли подчинены одной цели – послужить «нашей матушке России».

При описании жизни гусара поэт прибегает к просторечиям, использует военный жаргон. Несомненным новатором Давыдов выступил при создании картин военного быта, шумного удалого офицерского досуга.

Герой Давыдова - прямой и искренний человек, верный в дружбе. Он способен любить искренне и самозабвенно. Любовная лирика Д. Давыдова наиболее ярко представлено в жанре элегии. Лирический герой страдает от неразделенного чувства, от рев­ности, от разлуки с любимой, которая кажется ему совершенством, почти богиней. Он готов служить ей, даже не надеясь на взаимное чувство. Лихой герой превращается в робкого, трепетного влюбленного: «Не надо ничего - / Ни рая, ни земли! Мой рай найду с тобою!»

Замечательным образцом любовной лирики Давыдова по праву считается стихотворение «Романс» (1834) , в котором поэт вспоминает о своей возлюбленной, чувство к которой он пронес через всю свою жизнь:

Не повторяй мне имя той,

Которой память – мука жизни,

Как на чужбине песнь отчизны

Изгнаннику земли родной.

Особое место в творчестве Давыдова занимает историческая элегия «Бородинское поле» (1829), в которой поэт раскрывает новую грань своего таланта, представая перед читателем как человек, умудренный опытом, способный к глубоким философским размышлениям о мире и о себе. Вечно живущая в сознании Давыдова память о подвиге русского народа на Бородинском поле позволяет ему обрести особый ракурс видения современности. Лирический герой с глубокой печалью замечает, что все то, что придавало смысл его жизни – гусарское братство, ратные подвиги во славу Родины, великие победы русского оружия – уходят в прошлое, они не востребованы в современном мире: «Мой меч из рук моих упал. Мою судьбу / Попрали сильные». Скорбью проникнуты заключительные строки элегии, лирический герой завидует судьбе павших на Бородинском поле, не познавших разочарований, не испытавших горечи забвения.

Денис Давыдов известен и как прозаик, оставивший интереснейшие воспоминания о встрече с Наполеоном, о героях Отечественной войны 1812 года, о партизанском движении. Труды Давыдова, посвященные проблемам стратегии и тактики партизанской войны, не утратили своей значимости до настоящего времени.

Если мы обратимся к тому времени, когда формировался поэтический талант Пушкина, к его ранне-лицейским годам, то можно увидеть, насколько произведения Давыдова были популярны в стенах Лицея. Так, товарищ Пушкина по Лицею А.М. Горчаков (будущий государственный канцлер) посылает своим родственникам гусарские послания Дениса Давыдова; в архиве Горчакова сохранилась и первая элегия Давыдова (1814), переписанная рукой юного Пушкина (интересно, что напечатана эта элегия была лишь в 1821 г.); в 1815 г. Пушкин записывает в свой лицейский дневник известный анекдот о Давыдове и Багратионе; в 1816 г. в письме к Вяземскому он цитирует строки из послания его к Давыдову. «Я ни до каких Давыдовых, кроме Дениса, не охотник» - эти слова характеризуют отношение Пушкина к Давыдову на протяжении всей его жизни. И хотя в «Городке» (1815) мы не встретим имени Давыдова среди пушкинских литературных кумиров, знакомство начинающего поэта с лирикой известного партизана можно отнести к самым первым лицейским годам. Сохранилось и свидетельство самого Пушкина. Вспоминая свои лицейские годы, он скажет, что именно тогда Денис Давыдов дал ему «почувствовать… возможность быть оригинальным».

Юного Пушкина Давыдов привлек не только самобытным словом. Пушкину был близок психологический нравственный мир поэзии Давыдова - этот разлив свободолюбия, широта русской души, патриотический тыл, и «чувств расстроенных язык разнообразный», и «стих порывистый, несвязный», и, наконец, раскованность поэтического стиля. Если в творчестве Карамзина и Батюшкова осуществлялось влияние на русскую словесность французской словесности, если поэзия Жуковского своими истоками, в значительной степени, была обязана поэзии немецкой, то стихи Давыдова - это в основном поэтическая биография самого Давыдова, особый поэтический мир.

Благотворность влияния на юного поэта самобытного слова Дениса Давыдова была также и в том, что для Давыдова не существовало принципиальной разницы между «высокими» и «низкими» словами, «те и другие свободно объединялись в непринужденной речевой манере его героя», - отмечает В. Орлов. Именно непринужденность повествования, разговорный язык отличают «давыдовские» стихи Пушкина. В непринужденной стилевой манере Давыдова выдержано и послание «В.Л. Пушкину», которое А.С. Пушкин включил в свой первый поэтический сборник 1826 г. Постоянная аллитерация на «р» создает настроение бодрости, движения. Пушкин прибегает к свойственному самому Давыдову приему поэтической антитезы, всегда неожиданной: «что восхитительней, живей» - мы ожидали какое-нибудь прекрасное по своей форме и поэзии сравнение - и вдруг: «войны, сражений и пожаров». Поражает и антитетичность эпитетов, также присущая Давыдову: «мил и страшен миру», «бессмертный трус Гораций», «кровавых и пустых полей». Все это создает внутреннее противоречие, служащее средством поэтизации, восхищения простой жизнью гусара, «вдали забав, и нег, и граций», вдали шумных городов, сановников и вельмож. В последних строках стихотворения рисуется образ самого Давыдова; он изображен таким, каким был известен самому Пушкину: популярный поэт и в то же время военный, зачинатель партизанского движения:

Кто славил Марса и Темиру
И бранную повесил лиру
Меж верной сабли и седла!

Вообще в лицейских произведениях Пушкина мы найдем немало стихотворений, навеянных лирикой Дениса Давыдова: «Пирующие студенты», «Казак», «Наездники», «Усы» (при публикации в 1831 г. в альманахе «Эвтерпа» эта «философическая ода» была приписана Д. Давыдову), «Воспоминание» (к Пушкину). Последнее стихотворение было написано под влиянием «анакреонтической» оды Давыдова «Мудрость» (к сожалению, во многих изданиях стихотворений Пушкина «Мудрость» относят к числу произведений И.И. Дмитриева).

Уже в 1830 гг., будучи известным русским поэтом, Пушкин признается, что в молодости старался подражать Давыдову в «кручении стиха, приноравливался к его слогу и усвоил его манеру навсегда». Неудивительно, что некоторые произведения Давыдова, как например, басня «Река и зеркало» (1803), известная по многочисленным спискам, в свою очередь приписывалась Пушкину.

Мы не знаем точной даты знакомства Давыдова и Пушкина, но взаимная дружба и уважение связывали их всю жизнь.

«Парнасский отец и командир», - обращается Давыдов к Пушкину (1834). Через два года, посылая Денису Давыдову свою «Историю Пугачева», Пушкин обращается к нему с теми же словами: «Ты мой отец и командир». «Твое «ты» сняло с меня 25 лет с костей и развязало мне руки; я молод и весел», - пишет Давыдов Пушкину. «Я слушаю тебя и сердцем молодею», - строка из послания Пушкина поэту-партизану.

В 1830-х гг. их связывало и участие в «Современнике», где Давыдов печатает свои «Воспоминания» («Занятие Дрездена», «О партизанской войне») и эпиграммы; а на страницах «Литературной газеты» была опубликована одна из интереснейших элегий Давыдова «Бородинское поле». Пушкин прислушивался к замечаниям своего «парнасского отца». Так, например, узнав о критике Давыдовым своего послания «К Жуковскому» (1818), Пушкин отбросил некоторые строки и изменил весь конец стихотворения.

Когда-то великий Суворов, увидев мальчика Давыдова, предсказал: «Я не умру, а он уже три сражения выиграет!» «Суворов в сем случае не был пророком, - признавался Денис Давыдов, - я не командовал ни армиями, ни даже отдельными корпусами; следовательно, не выигрывал и не мог выигрывать сражений». Современникам Давыдова удалось расшифровать эти пророчества. «Три сражения» Давыдова - слава воина, слава поэта и слава отличного писателя, к чьим воспоминаниям о войне 1812 г. обращались и М.Н. Загоскин, и Л.Н. Толстой, создавший в «Войне и мире» интересный образ партизана Василия Денисова (в котором без труда узнаются некоторые черты характера самого Дениса Давыдова).

Вопросы по творчеству Д. Давыдова

С какого рода произведений начал свой поэтический путь Д. Давыдов?

С каким жанром связана особая популярность Д. Давыдова?

Какой «образ» принес Д. Давыдову небывалую поэтическую славу?

Согласны ли вы с мнением, что созданный Д. Давыдовым лирический герой - своего рода протест поэта-партизана?

Согласны ли вы с мнением В.Г. Белинского, что для Давыдова «жизнь была поэзиею, а поэзия жизнью»?

Почему «гусарские» стихи Д. Давыдова - совершенно новое явление в русской поэзии?

Можно ли назвать «гусарщину» Д. Давыдова «батальной поэзией»?

Что нового вносит Д. Давыдов в жанр элегии?

Что характеризует его лирического героя в поэзии 1820-1830-х гг.?

Какие поэтические приемы характерны для Д. Давыдова?

Что нового внес Д. Давыдов в поэтический язык своего времени? В чем «самобытность» его поэтического языка?