1854 год в свет. Биография тютчева. Фёдор Тютчев. Писатель пушкинского поколения, поэт некрасовской эпохи

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Алекса́ндр Гео́ргиевич Малы́шкин ( -) - русский советский писатель, классик социалистического реализма.

Биография

Александр Малышкин родился 9 (21) марта 1892 года в селе Богородском Мокшанского уезда Пензенской губернии. Его отец служил приказчиком в лавке, принадлежавшей мокшанскому купцу и писателю-народнику В. П. Быстренину . По рассказам Анны Георгиевны Малышкиной, родной сестры писателя: «Нас в семье было детей семь человек, дед наш был из зажиточных мужиков, а отец перебрался в город Мокшан и купил пекарню, где пёк калачи и продавал их по копейке пара». [[К:Википедия:Статьи без источников (страна: Ошибка Lua: callParserFunction: function "#property" was not found. )]][[К:Википедия:Статьи без источников (страна: Ошибка Lua: callParserFunction: function "#property" was not found. )]] О своём детстве Малышкин рассказывает в романе «Люди из захолустья»: «Мы были бедные, мы происходили из курносого, застенчивого простонародья, и я был первый в нашем роду, которого отец дерзнул послать в гимназию , на одну скамейку с господами».

После окончания университета Малышкин был призван в армию, досрочно произведён в прапорщики и направлен в Севастополь , в действующий Черноморский флот . С по 1920 годы участвовал в Гражданской войне на Восточном , Туркестанском и Южном фронтах; принимал участие в операциях по овладению Крымом .

Входил в литературную организацию «Перевал» . Был одним из руководителей Всерососсийского союза советских писателей, членом редколлегии журнала «Новый мир» . Жил в Москве в знаменитом «Доме писательского кооператива» (Камергерский переулок , 2).

Жена Вера Малышкина, сын Георгий (Юрий) Александрович Малышкин, в 18 лет погиб на Курской дуге , командир взвода танков.

Известность Малышкину принесла написанная в 1923 году повесть «Падение Даира» - одна из первых в советской литературе попыток осмыслить народный характер революции.

Широкое читательское признание принёс незаконченный из-за ранней смерти роман «Люди из захолустья» ( -), явившийся вершиной творчества писателя. В романе тщательно разработана тема перевоспитания людей в процессе послереволюционных преобразований. «Малышкин обращается к требовавшейся тогда сверху теме первой пятилетки и перевоспитания людей, но сознательно сосредоточивает своё внимание не на машинах и промышленном производстве, а на людях» . Также стали известными повести «Февральский снег» и «Севастополь».

В Пензу писатель приезжал в конце января 1938 года для сбора материалов «о новой индустриальной Пензе», собирался написать для пензенского театра пьесу, но 3 августа пришло сообщение о его смерти .

В 1950 году в Пензе был издан его сборник «Рассказы, очерки, киносценарии».

Характеристика творчества

Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

Могила Малышкина на Новодевичьем кладбище Москвы.

В ранних произведениях Малышкина чувствовалось влияние Лескова и Достоевского . Для рассказов характерна сказовая манера, позволявшая передать атмосферу уездного быта, воссоздать точные реалии обстановки и одновременно дать представление о характерах героев, типажах, воссоздать образный, разговорный язык.

Повесть «Падение Даира» была воспринятая современниками как новаторское произведение: она была основана на реальных событиях (битва за Перекоп), в текст включены документы того времени, сводки штаба, но по стилю близка к былинному повествованию, к эпосу, к лиро-эпической поэме. Здесь Малышкин задавался целью выдвинуть на первый план массы как единственно действенный фактор истории, пренебрегая индивидуализацией образов. Это произведение, написанное под влиянием Б. Пильняка , в поэтически-экспрессивной форме говорит о спонтанной активности безымянных людских масс.

Писатель был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище. В 1977 г. в Мокшане был открыт музей А. Г. Малышкина. Его именем названа в Мокшане Пензенской области.

Произведения

- «Последний Барыков», рассказ
- «Полевой праздник», рассказ
1914 - «Сутуловские святки», рассказ
- «Уездная любовь», рассказ
- «Падение Даира», повесть, альм. "Круг", №1, отд. изд. 1926
- «Поезд на юг», рассказ
- «Севастополь», М., ГИХЛ, повесть, 2-е изд. 1931
1926 - "Ночь под кривым рогом", М.: библиотека "Огонька" №146 (?)
- «Денек», этюд
1928 - Февральский снег, повести и рассказы
- «На высоте 565», очерк
- «Люди из захолустья», роман, 2-е изд. 1938

Напишите отзыв о статье "Малышкин, Александр Георгиевич"

Литература

Новиков В. В. Творческий путь Александра Малышкина // Малышкин А. Г. Севастополь. - М.: Правда, 1985. - С. 3-12.

Примечания

Ссылки

Вячеслав Нефёдов .

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Малышкин, Александр Георгиевич

Мне казалось, что он пытается, во что бы то ни стало, убедить себя в том, во что ему очень хотелось верить.
– Не все люди любят только себя, знаете ли... – грустно сказала я. – Есть что-то более важное, чем власть или сила. Есть ещё на свете Любовь...
Караффа отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, будто я только что произнесла какую-то полную чушь...
– Любовь не управляет, миром, Изидора, ну, а я желаю им управлять!
– Человек может всё... пока не начинает пробовать, ваше святейшество – не удержавшись, «укусила» я.
И вспомнив что-то, о чём обязательно хотела узнать, спросила:
– Скажите, Ваше святейшество, известна ли Вам правда о Иисусе и Магдалине?
– Вы имеете в виду то, что они жили в Мэтэоре? – я кивнула. – Ну, конечно же! Это было первое, о чём я у них спросил!
– Как же такое возможно?!.. – ошеломлённо спросила я. – А о том, что они не иудеи, Вы тоже знали? – Караффа опять кивнул. – Но Вы ведь не говорите нигде об этом?.. Никто ведь об этом не знает! А как же ИСТИНА, Ваше святейшество?!..
– Не смешите меня, Изидора!.. – искренне рассмеялся Караффа. – Вы настоящий ребёнок! Кому нужна Ваша «истина»?.. Толпе, которая её никогда не искала?!.. Нет, моя дорогая, Истина нужна лишь горстке мыслящих, а толпа должна просто «верить», ну, а во что – это уже не имеет большого значения. Главное, чтобы люди подчинялись. А что им при этом преподносится – это уже является второстепенным. ИСТИНА опасна, Изидора. Там, где открывается Истина – появляются сомнения, ну, а там где возникают сомнения – начинается война... Я веду СВОЮ войну, Изидора, и пока она доставляет мне истинное удовольствие! Мир всегда держался на лжи, видите ли... Главное, чтобы эта ложь была достаточно интересной, чтобы смогла за собой вести «недалёкие» умы... И поверьте мне, Изидора, если при этом Вы начнёте доказывать толпе настоящую Истину, опровергающую их «веру» неизвестно во что, Вас же и разорвёт на части, эта же самая толпа...
– Неужели же столь умного человека, как Ваше святейшество, может устраивать такое самопредательство?.. Вы ведь сжигаете невинных, прикрываясь именем этого же оболганного, и такого же невинного Бога? Как же Вы можете так бессовестно лгать, Ваше святейшество?!..
– О, не волнуйтесь, милая Изидора!.. – улыбнулся Караффа. – Моя совесть совершенно спокойна! Не я возвёл этого Бога, не я и буду его свергать. Но зато я буду тем, кто очистит Землю от ереси и блудодейства! И поверьте мне, Изидора, в день, когда я «уйду» – на этой греховной Земле некого будет больше сжигать!
Мне стало плохо... Сердце выскакивало наружу, не в состоянии слушать подобный бред! Поэтому, поскорее собравшись, я попыталась уйти от понравившейся ему темы.
– Ну, а как же то, что Вы являетесь главою святейшей христианской церкви? Разве не кажется Вам, что ваша обязанность была бы открыть людям правду об Иисусе Христе?..
– Именно потому, что я являюсь его «наместником на Земле», я и буду дальше молчать, Изидора! Именно потому...
Я смотрела на него, широко распахнув глаза, и не могла поверить, что по-настоящему всё это слышу... Опять же – Караффа был чрезвычайно опасен в своём безумии, и вряд ли где-то существовало лекарство, которое было в силах ему помочь.
– Хватит пустых разговоров! – вдруг, довольно потирая руки, воскликнул «святой отец». – Пройдёмте со мной, моя дорогая, я думаю, на этот раз мне всё же удастся Вас ошеломить!..
Если бы он только знал, как хорошо это ему постоянно удавалось!.. Моё сердце заныло, предчувствуя недоброе. Но выбора не было – приходилось идти...

Довольно улыбаясь, Караффа буквально «тащил» меня за руку по длинному коридору, пока мы наконец-то не остановились у тяжёлой, украшенной узорчатой позолотой, двери. Он повернул ручку и... О, боги!!!.. Я оказалась в своей любимой венецианской комнате, в нашем родном фамильном палаццо...
Потрясённо озираясь вокруг, не в состоянии придти в себя от так неожиданно обрушившегося «сюрприза», я успокаивала своё выскакивающее сердце, будучи не в состоянии вздохнуть!.. Всё вокруг кружилось тысячами воспоминаний, безжалостно окуная меня в давно прожитые, и уже частично забытые, чудесные годы, тогда ещё не загубленные злостью жестокого человека... воссоздавшего для чего-то здесь(!) сегодня мой родной, но давно утерянный, счастливый мир... В этой, чудом «воскресшей», комнате присутствовала каждая дорогая мне моя личная вещь, каждая любимая мною мелочь!.. Не в состоянии отвести глаз от всей этой милой и такой привычной для меня обстановки, я боялась пошевелиться, чтобы нечаянно не спугнуть дивное видение...
– Нравится ли вам мой сюрприз, мадонна? – довольный произведённым эффектом, спросил Караффа.
Самое невероятное было то, что этот странный человек совершенно искренне не понимал, какую глубокую душевную боль он причинил мне своим «сюрпризом»!.. Видя ЗДЕСЬ (!!!) то, что когда-то было настоящим «очагом» моего семейного счастья и покоя, мне хотелось лишь одного – кинуться на этого жуткого «святого» Папу и душить его в смертельном объятии, пока из него не улетит навсегда его ужасающая чёрная душа... Но вместо того, чтобы осуществить так сильно мною желаемое, я лишь попыталась собраться, чтобы Караффа не услышал, как дрожит мой голос, и как можно спокойнее произнесла:
– Простите, ваше святейшество, могу ли я на какое-то время остаться здесь одна?
– Ну, конечно же, Изидора! Это теперь ваши покои! Надеюсь, они вам нравятся.
Неужели же он и в правду не понимал, что творил?!.. Или наоборот – прекрасно знал?.. И это всего лишь «веселилось» его неугомонное зверство, которое всё ещё не находило покоя, выдумывая для меня какие-то новые пытки?!.. Вдруг меня полоснула жгучая мысль – а что же, в таком случае, стало со всем остальным?.. Что стало с нашим чудесным домом, который мы все так сильно любили? Что стало со слугами и челядью, со всеми людьми, которые там жили?!.
– Могу ли я спросить ваше святейшество, что стало с нашим родовым дворцом в Венеции?– севшим от волнения голосом прошептала я. – Что стало с теми, кто там жил?.. Вы ведь не выбросили людей на улицу, я надеюсь? У них ведь нет другого дома, святейшество!..
Караффа недовольно поморщился.
– Помилуйте, Изидора! О них ли вам стоит сейчас заботиться?.. Ваш дом, как вы, конечно же, понимаете, теперь стал собственностью нашей святейшей церкви. И всё, что с ним было связано – более уже не является Вашей заботой!

Передавали еще, что на заседании комитета раздался голос, требующий повесить Ивана Иваныча за то, что он при старом режиме ругался на матросов матерно и один раз ударил вахтенного по лицу, грозя отправить его на виселицу… Да, другая, безлицая власть жесточала на кораблях- да и над всей Россией! И - кощунство, не слыханное доселе никогда! - вольные приходили теперь невозбранно на судно, ночевали в кубриках…

Футляр один остался от флота, - со смиренной злобцой вздыхали в кают - компании, когда отлучались вестовые.

И один за другим терялись, уходили в бессрочный старые матросы, коими держался еще былой корабельный лад.

С «Качи» ушел Фастовец, ушел вахтенный Кащиенко… Перед отъездом Фастовец заходил прощаться к капитану Мангалову, который после ночных облав скрывался у двоюродной сестры, где‑то на окраине. Капитан, пораженный этим неожиданным посещением, сначала отчаянно задергал лицом, вообразив, что отыскали, пришли по его душу. Нескладная, виноватая улыбка матроса успокоила его.

Присели оба - старый, отцаревавший на синих морских просторах флот.

Я думал… шо три года мы с вами, Илья Андреич… на одном, как сказать, корабле, - прочувствованно молвил Фастовец, - шо, можбыть, умереть, умереть придется, и не повидаемся.

Матросу кинулась в глаза нездоровая прожелть вислых, выжатых капитанских щек. Несладко, видно, жилось Мангалову за последнее время. «Похудел‑то, аж зенки открылись», - отметил жалобно про себя Фастовец.

Капитан расстроился, прослезился:

Ты меня, Фастовец… это, когда что было… ты прости. С нас тоже требовали, братец… служба.

Утирал слезастые, вислые щеки:

Не думал, того… что ты такой. Спасибо, спасибо.

Вы мине тоже, Илья Андреич, простите, - небывалым у него девьим тенором нежничал и Фастовец, - простите, шо тогда по митингам напротив вас, значит, собачил… Тогда, Илья Андреич, уси собачили.

Мангалов, ослабев, махнул рукой:

Эх, все бросить, все бросить, уезжать надо мне, фастовец… Отслужил! Пчелкой, пчелкой надо заняться. Г - А шо ж и пчелкой! - обрадованно подхватил Фастовец. - Вы вот… да и бог с ней, со службой, с дурной! Вы приезжайте к нам на Украину, мы там и пчельник вам, этого… Найдем у какого буржуя, посшибаем самого ко псам, а пчельник вам. Теперь уся наша права, Илья Андреич.

Мангалов утерся, приосанился:

; - Спасибо тебе, Фастовец. Но ты - верный человек, скажу тебе… Вот ты ко мне пришел уж… придут и они, поклонятся… с - сукины дети. Выручайте, скажут, господин капитан. Ага, выручайте… нет, уж пускай он выручает, ба- набак ваш, лизун… Маркушка‑то. Он сколько время по кубрикам гнусел, под меня рылся… знаю! Я вас выручу! Ты документы получил? - спросил он вдруг матроса.

Ну и поезжай с богом, не задерживайся. Я тебе… за доброе слово, - капитан с ужаснувшимся лицом пал Фастовцу на ухо. - Татарва… весь полуостров скоро подымется… Ни проезду, ни выезду… Слыхал? к Дарданеллам, к Дарданеллам Колчак подошел, стоит во главе… Во главе стоит всех держав! Думаешь, когда сюда дойдет, простит всех, это хулиганство? Слыхал, что Грубер перед кончиной… про мешок‑то?

Неужто про это, Илья Андреич?

Про что же? Ты поезжай, Фастовец, я тебя за твое добро, прямо, этого… прошу!

Матрос растерянно вздохнул, поднимаясь. В тот вечер в качинском кубрике столько было темного говору про татар, про Колчака, про мешок… Фастовцем же овладел прощальный разгул. Он ходил, длинношеий, виновато - торжественный, обряженный в чистую робу первого срока, по всем кают - компанейским, у каждого просил прощения, - если что насобачил когда на митинге, - с каждым по - пас- хальному, крест - накрест, лобызался.

Володе Скрябину отдельно дал на прощание секретный совет:

Усе у нас на «Каче» буде смирно, господин начальник, только одно: шоб мичмана Вицына здесь не було… Я ж за его интерес говорю. Пущай уйдет, писать поступитл куда иль того… а только шоб его на корабле не було. Вот.

Скрябин болезненно встрепенулся:

А что же?

Та так… - уклонился Фастовец. И ушел и сгинул, будто никогда и не было его на «Каче»… Но Скрябина и других верхних очень встревожило это предостережение из кубрика. И так чувствовалось, что вокруг Винцента завязывается какой‑то зловещий узел. Несомненно, мин ного офицера следовало вовремя спровадить с корабля, чтобы не разыгралось однажды что‑нибудь похуже «Гаджибея». Начнут с одного, а потом распалятся…

И Володя мучительно решил.

Как теперь ваше настроение? - спросил он как‑то Винцента, задержав его после обычного доклада. Спросил как можно сочувственней и ласковей.

(Но не вышло: глаза под мичманским пристальным, понимающим взглядом сами окосели, воровато прыгнули в угол.)

Благодарю вас, господин старлейт. На берег не хожу, немного леплю, задумал одну работу по специальности. Несомненно, Дарданеллы будут на днях прорваны союзниками. Тогда боевые действия на Черном море сами собой… ликвидируются, правда, господин старлейт? Значит, нашей бригаде предстоит колоссальное вытраливание собственных заграждений. Как минный офицер, пытаюсь набросать предварительные расчеты.

Это не лишне… да, не лишне… Дал бы только нам с вами бог дожить… - Приободрившийся Володя набрался решимости и опять в упор глянул на Винцента: - Между прочим… в Центрофлоте, это уже наверняка известно, лежит подписанный приказ: разрешают и нам демобилизоваться. Это хорошо!

Винцент слегка покачивался, стоя навытяжку. Палящий взгляд его корчил Володю.

Приказ для фендриков, господин старлейт, для попрыгунчиков… В минуту, когда флот… когда русский флот захлебывается и гибнет среди кровавого хамства… - Мичман, задыхаясь, перешел на торжественный кочети- ный альт: - Есть священное правило, господин старлейт: офицер покидает корабль последним. И я, и я, господин старлейт, поступлю в таком случае эффектнее, чем вы думаете…

Он сучил пальцами у горла, словно воротник кителя душил его.

А потом… съехать с корабля в город, Владимир Николаевич, мне? Вы понимаете, что вы предлагаете?

Скрябин не хотел прислушиваться к этому смятению.

У вас же дядя в Ейске, - подсказал он.

Винцент вспыхнул, отступил, его голова занялась страшной кронштадтской дрожью.

Так вы, - кричал он нарочно пронзительным голосом - нарочно, чтобы слышали и за каютой, - так вы, господин старлейт, предлагаете мне перебежать к Каледину?

Володя сдержал судорогу в лице.

Вы меня не так поняли, мичман, - произнес он успокоительным, отечески - научающим (сам знал, что лживым) тоном. - Вы меня не так поняли. У нас в Батуме, не так далеко от Ейска, стоит пятый дивизион…

Последнюю фразу Скрябин многозначительно подчеркнул. Винцент недоверчиво приблизился.

Владимир Николаевич!.. Простите по - человечески! Владимир Николаевич, вы же знаете, что я вынес, несмотря на мою молодость.

Скрябин деликатно прятал руку, которую тот ловил обеими ладонями как бы для лихорадочного поцелуя.

Завтра мы вас откомандируем в Батум.

Но я вернусь еще, вернусь сюда, Владимир Николаевич, - прямо в лицо клятвенно, зловеще вышептывал Винцент.

Дай бог, дай бог!

И Винцент через неделю тоже исчез с корабля. А Володя каждый раз после таких случаев, оставшись один, угнетенно подходил к пианино, машинально поднимал крышку… Да, и жить и править бригадой становилось все труднее и труднее. Даже матросская привязанность, особенно проявившаяся во время малаховских ночей, когда Володю тщательно оберегали и на корабле и на берегу, даже она не утешала теперь, а камнем ложилась на душу: каждый бушлат чудился закапанным кровью… И все было зыбко и непрочно. Кругом многотысячно и неспокойно пучились татары - в какой‑то смутной связи с радой и Калединым; через Дарданеллы, при участии непоколебимого до сих пор Колчака, пробивались к Севастополю с неслыханной кровью английские дредноуты… Неизвестно, как еще через месяц взглянут на матросскую былую любовь и покровительство, на случай со Свинчуговым… Все чаще и чаще Володе и многим другим, похожим на него, прихо дило хотенье: оступиться вдруг в какую‑то пропасть и кануть в ней без следа и сознания… И, пожалуй, подобны были такой пропасти податливые, легко проваливающиеся под пальцами клавиши корабельного пианино и кукольнопричудливая, легкая, как засыпание, прелюдия Александра Скрябина… - Вот она забвенной, словно дождевой завесой застилает городские кручи, матросов, карающие дарданелльские дредноуты, весь страшный угол жизни, который назначено видеть и переживать.

Написал роман «Севастополь», повести «Падение Даира», «Вокзалы», автобиографический роман «Люди из захолустья».

В 1910 году закончил с серебряной медалью 1-ю Пензенскую гимназию, затем Петербургский университет. Служил на Черноморском флоте. В 1918-1919 годах жил в Пензе, Мокшане и Саранске, сотрудничал под псевдонимами Бобыль Антипка, Ал.Юрьев и Моряк в пензенских газетах. Участник Гражданской войны. Затем жил в Москве, работал в Военной академии и газете «Красная Звезда». Написал роман «Севастополь», повести «Падение Даира», «Вокзалы», автобиографический роман «Люди из захолустья».

В Пензу писатель приезжал в конце января 1938 года для сбора материалов «о новой индустриальной Пензе», собирался написать для пензенского театра пьесу, но 3 августа пришло скорбное сообщение о его смерти. В 1950 году в Пензе был издан его сборник «Рассказы, очерки, киносценарии». Книги А.Г.Малышкина переведены на иностранные языки. Его имя носит улица в Пензе. В марте 1977 году в составе областного краеведческого музея в Мокшане открыт музей-квартира А.Г.Малышкина. В 1984 году он был преобразован в филиал объединения литературно-мемориальных музеев Пензенской области.

Музей включает две экспозиции: мемориально-бытовую, размещенную в бывшем доме Малышкиных, и литературную, расположенную в доме Новицких, примыкающему к дому родителей писателя. Во время проведенных в 1989 году реставрационных работ была восстановлена планировка дома. В экспозиции представлены личные вещи писателя, мебель, предметы быта, принадлежавшие членам семьи Малышкиных. В музее проводятся Малышкинские чтения.

И. С. Тургенев

Несколько слов о стихотворениях Ф. И. Тютчева

И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах Сочинения в двенадцати томах М., "Наука", 1980 Сочинения. Том четвертый. Повести и рассказы. Статьи и рецензии. 1844--1854 "Возвращение к поэзии стало заметно если не в литературе, то в журналах". Эти слова довольно часто слышались в последнее время. Выраженное ими мнение справедливо, и мы готовы согласиться с ним, только с следующей оговоркой: мы не думаем, чтобы поэзия отсутствовала в нашей текущей литературе, несмотря на все упреки в прозаичности и пошлости, которым она часто подвергается; по мы понимаем желание читателей насладиться гармонией стиха, обаянием мерной лирической речи; мы понимаем это желание, сочувствуем ему и разделяем его вполне. Вот почему мы не могли душевно не порадоваться собранию воедино разбросанных доселе стихотворений одного из самых замечательных наших поэтов, как бы завещанного нам приветом и одобрением Пушкина -- Ф. И. Тютчева. Мы сказали сейчас, что г. Тютчев один из самых замечательных русских поэтов; мы скажем более: в наших глазах, как оно ни обидно для самолюбия современников, г. Тютчев, принадлежащий к поколению предыдущему, стоит решительно выше всех своих собратов по Аполлону. Легко указать на те отдельные качества, которыми превосходят его более даровитые из теперешних наших поэтов: на пленительную, хотя несколько однообразную, грацию Фета, на энергическую, часто сухую и жесткую страстность Некрасова, на правильную, иногда холодную живопись Майкова; но на одном г. Тютчеве лежит печать той великой эпохи, к которой он принадлежит и которая так ярко и сильно выразилась в Пушкине; в нем одном замечается та соразмерность таланта с самим собою, та соответственность его с жизнию автора -- словом, хотя часть того, что в полном развитии своем составляет отличительные признаки великих дарований. Круг г. Тютчева не обширен -- это правда, но в нем он дома. Талант его не состоит из бессвязно разбросанных частей: он замкнут и владеет собою; в нем нет других элементов, кроме элементов чисто лирических; но эти элементы определительно ясны и срослись с самою личностию автора; от его стихов не веет сочинением; они все кажутся написанными на известный случай, как того хотел Гёте, то есть они не придуманы, а выросли сами, как плод на дереве, и по этому драгоценному качеству мы узнаем, между прочим, влияние на них Пушкина, видим в них отблеск его времени. Нам скажут, что мы напрасно восстаем на сочинение в поэзии, что без сознательного участия творческой фантазии нельзя вообразить ни одного произведения искусства, кроме разве каких-нибудь первобытных народных песен, что у каждого таланта есть своя внешняя сторона,-- сторона ремесла, без которой ни одно художество не обходится; всё это так, и мы нисколько этого не отвергаем: мы восстаем только против отделения таланта от той почвы, которая одна может дать ему и сок и силу -- против отделения его от жизни той личности, которой он дан в дар, от общей жизни народа, к которой как частность принадлежит сама та личность. Подобное отделение таланта может иметь свои выгоды: оно может способствовать к легчайшей его обработке, к развитию в нем виртуозности; но это развитие всегда совершается на счет его жизненности. Из отрубленного, высохшего куска дерева можно выточить какую угодно фигурку; но уже не вырасти на том суке свежему листу, не раскрыться на нем пахучему цветку, как ни согревай его весеннее солнце. Горе писателю, который захочет сделать из своего живого дарования мертвую игрушку, которого соблазнят дешевый триумф виртуоза, дешевая власть его над своим опошленным вдохновением. Нет, произведение поэта не должно даваться ему легко, и не должен он ускорять его развитие в себе посторонними средствами. Давно уже и прекрасно сказано, что он должен выносить его у своего сердца, как мать ребенка в чреве; собственная его кровь должна струиться в его произведении, и этой животворной струи не может заменить ничто, внесенное извне: ни умные рассуждения и так называемые задушевные убеждения, ни даже великие мысли, если б таковые имелись в запасе... И они, и самые эти великие мысли, если они действительно велики, выходят не из одной головы, но из сердца, по прекрасному выражению Вовенарга: "Les grandes pensées viennent du coeur) {"Великие мысли идут из сердца" (франц.). }. Человек, желающий создать что-нибудь целое, должен употребить на это целое свое существо. Начало "сочинения", или, говоря правильнее, сочинительства, риторики, столь сильно развитое в нашей литературе лет пятнадцать тому назад, теперь, конечно, значительно ослабло: никому теперь не придет в голову вдруг, неизвестно почему, соорудить пятиактную фантазию по поводу какого-нибудь итальянского живописца десятой руки, оставившего после себя две-три плохие картины, спрятанные в темных углах третьестепенных галерей; никто теперь не воспоет, скоропостижно повергнувшись в преувеличенный восторг, сверхъестественных кудрей какой-нибудь девы, которой, может быть, даже никогда и на свете не было; но все-таки сочинительство не исчезло в нашей литературе. Следы его, и довольно сильные, можно заметить в произведениях многих наших писателей; но в г. Тютчеве его нет. Недостатки г. Тютчева другого рода: у него часто попадаются устарелые выражения, бледные и вялые стихи, он иногда как будто не владеет языком; внешняя сторона его дарования, та сторона, о которой мы упомянули, выше, не довольно, быть может, развита; но всё это выкупается неподдельностью его вдохновения, тем поэтическим дуновением, которым веет от его страниц; под наитием этого вдохновения самый язык г. Тютчева часто поражает читателя счастливой смелостью и почти пушкинской красотой своих оборотов. Любопытно также наблюдать, каким образом зарождались в душе автора те, в сущности немногочисленные, стихотворения (их не более ста), которыми он означил пройденный свой путь. Если мы не ошибаемся, каждое его стихотворение начиналось мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления; вследствие этого, если можно так выразиться, свойства происхождения своего мысль г. Тютчева никогда не является читателю нагою и отвлеченною, но всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы, проникается им, и сама его проникает нераздельно и неразрывно. Исключительно, почти мгновенно лирическое настроение поэзии г. Тютчева заставляет его выражаться сжато и кратко, как бы окружить себя стыдливо-тесной и изящной чертой; поэту нужно высказать одну мысль, одно чувство, слитые вместе, и он большею частию высказывает их единым образом, именно потому, что ему нужно высказаться, потому что он не думает ни щеголять своим ощущением перед другими, ни играть с ним перед самим собой. В этом смысле поэзия его заслуживает названия дельной, то есть искренней, серьезной. Самые короткие стихотворения г. Тютчева почти всегда самые удачные. Чувство природы в нем необыкновенно тонко, живо и верно; но он, говоря языком, не совсем принятым в хорошем обществе, не выезжает на нем, не принимается компонировать и раскрашивать свои фигуры. Сравнения человеческого мира с родственным ему миром природы никогда не бывают натянуты и холодны у г. Тютчева, не отзываются наставническим тоном, не стараются служить пояснением какой-нибудь обыкновенной мысли, явившейся в голове автора и принятой им за собственное открытие. Кроме всего этого, в г. Тютчеве заметен тонкий вкус -- плод многостороннего образования, чтения и богатой жизненной опытности. Язык страсти, язык женского сердца ему знаком и дается ему. Стихотворения г. Тютчева, почерпнутые им не из собственного родника, как-то "Наполеон" и др., нам нравятся менее. В даровании г. Тютчева нет никаких драматических или эпических начал, хотя ум его, бесспорно, проник во все глубины современных вопросов истории. Со всем тем популярности мы не предсказываем г. Тютчеву,-- той шумящей, сомнительной популярности, которой, вероятно, г. Тютчев нисколько не добивается. Талант его, по самому свойству своему, не обращен к толпе и не от нее ждет отзыва и одобрения; для того чтобы вполне оценить г. Тютчева, надо самому читателю быть одаренным некоторою тонкостию понимания, некоторою гибкостию мысли, не остававшейся слишком долго праздной. Фиалка своим запахом не разит на двадцать шагов кругом: надо приблизиться к ней, чтобы почувствовать ее благовоние. Мы, повторяем, не предсказываем популярности г. Тютчеву; но мы предсказываем ему глубокое и теплое сочувствие всех тех, которым дорога русская поэзия, а такие стихотворения, каковы --

Пошли господь свою отраду...

И другие, пройдут из конца в конец Россию и переживут многое в современной литературе, что теперь кажется долговечным и пользуется шумным успехом. Г-н Тютчев может сказать себе, что он, по выражению одного поэта, создал речи, которым не суждено умереть; а для истинного художника выше подобного сознания награды нет.

ПРИМЕЧАНИЯ

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ 1

1 Учитываются сокращения, вводимые в настоящем томе впервые.

Григорьев -- Григорьев Ап. Сочинения. СПб.: Издание Н. Страхова, 1876. Т. I. Добролюбов -- Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч. / Под общей редакцией П. И. Лебедева-Полянского. Т. I--VI. М.; Л.: Гослитиздат, 1934--1941 (1945). Дружинин -- Дружинин А. В. Собр. соч. СПб., 1865. Т. VII. Иванов -- Проф. Иванов Ив. Иван Сергеевич Тургенев. Жизнь. Личность. Творчество. Нежин, 1914. Истомин -- Истомин К. К. "Старая манера" Тургенева (1834--1855 гг.) СПб., 1913. Клеман, Летопись -- Клеман М. К. Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева Под. ред. Н. К. Пиксанова. М.; Л.: Academie, 1934. Назарова -- Назарова Л. Н. К вопросу об оценке литературно-критической деятельности И. С. Тургенева его современниками (1851--1853).-- Вопросы изучения русской литературы XI--XX веков. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958, с. 162--167. Писарев -- Писарев Д. И. Сочинения: В 4-х т. М.: Гослитиздат, 1955--1956. Рус арх -- "Русский архив" (журнал). Рус беседа -- "Русская беседа" (журнал). Рус Обозр -- "Русское обозрение" (журнал). Сб ГБЛ -- "И. С. Тургенев", сборник / Под ред. Н. Л. Бродского. М., 1940 (Гос. библиотека СССР им. В. И. Ленина). Сб ПД 1923 -- "Сборник Пушкинского Дома на 1923 год". Пгр., 1922. Т. Соч. 1860 --1801 -- Сочинения И. С. Тургенева. Исправленные и дополненные. М.: Изд. Н. А. Основского. 1861. Т. II, III. Т. Соч, 1865 -- Сочинения И. С. Тургенева (1844--1864). Карлсруэ: Изд. бр. Салаевых. 1865. Ч. II, III. Т. Соч. 1868--1871 -- Сочинения И. С. Тургенева (1844--1868). М.: Изд. бр. Салаевых. 1868. Ч. 2, 3. Т. Соч, 1874 -- Сочинения И. С. Тургенева (1844--1868). М.: Изд. бр. Салаевых. 1874. Ч. 2. 3. Фет -- Фет А. А. Мои воспоминания (1848--1889). М., 1890. Ч. I и II. 1858. Scènes, I -- Scènes de la vie russe, par M. J. Tourguéneff. Nouvelles russes, traduites avec l"autorisation de l"auteur par M. X. Marmier. Paris. 1858. 1858. Scènrs, II -- Scènes de la vie russe, par M. J. Tourguéneff. Deuxième série, traduite avec la collaboration de l"auteur par Louis Viardot. Paris, 1858.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О СТИХОТВОРЕНИЯХ Ф. И. ТЮТЧЕВА

ИСТОЧНИКИ ТЕКСТА

Совр, 1854, No 4, отд. III, с. 23--26. Т, Соч, 1880, т. 1, с. 328--332. Автограф неизвестен. Впервые опубликовано: Совр, 1854, No 4, с подписью: И. Т., в оглавлении -- И. С. Т. (ценз. разр. 31 марта 1854 г.). Печатается по тексту: Т, Соч, 1880. "О Тютчеве не спорят; кто его не чувствует, тем самым доказывает, что он не чувствует поэзии",-- утверждал Тургенев в письме к А. А. Фету 27 декабря 1858 г. (8 января 1859 г.). Эти слова определяют его отношение к поэзии Тютчева на всем протяжении жизненного и творческого пути писателя. Для Тургенева Тютчев всегда был поэтом не только чувства, но и мысли, "мудрецом" (письмо к Фету от 16(28) июля 1860 г.), поэтом со "светлым и чутким умом" (письмо к Я. П. Полонскому от 21 февраля (5 марта) 1873г.). Отрицательно относясь к славянофильству, Тургенев в письме к Фету от 21 августа (2 сентября) 1873 г., глубоко сожалея о смерти Тютчева, отмечал, что поэт "был славянофил -- но не в своих стихах". По мнению Тургенева, убежденного западника, в Тютчеве "самая сущная его суть <...> -- это западная, сродни Гёте..." (Фет, ч. II, с. 278). Как в произведениях Тургенева ("Фауст", 1856; "Воспоминания о Белинском", 1869), так и в его письмах часто цитируются строки из стихотворений Тютчева, которые писатель хорошо знал и любил (см., например, письма к Фету от 16 (28) июля и 3 (15) октября 1860 г., письмо к В. В. Стасову от 6 (18) августа 1875 г.; письмо к Ж. А. Полонской от 2 (14) декабря 1882 г.). Статья Тургенева о стихотворениях Тютчева отражала общее отношение редакции "Современника" к творчеству поэта. Еще в 1850 г. Некрасов напечатал обширную статью "Русские второстепенные поэты" (Совр, 1850, No 1), посвященную в основном поэзии Тютчева и содержавшую очень высокую оценку ее. В 1854 г. в третьей книжке журнала были напечатаны 92 стихотворения поэта; в пятой -- появилось еще 19 стихотворений. В мае 1854 г. вышло первое отдельное издание стихотворений Тютчева, инициатором и редактором которого был Тургенев {О работе Тургенева как редактора стихотворений Тютчева см.: Благой Д. Д. Тургенев -- редактор Тютчева.-- В кн.: Т и его время, с. 142--163. Ср.: Пигарев К. В. Судьба литературного наследства Ф. И. Тютчева.-- Лит Насл, т. 19--21, с. 371--418.}. В связи с публикацией стихотворений Тютчева в "Современнике" Фет свидетельствует, что они были встречены "в нашем кругу со всем восторгом, которого заслуживало это капитальное явление" (Фет, ч. 1, с. 134). Свидетельство Фета о том, что писатели, близкие к "Современнику", увлекались поэзией Тютчева, подтверждается и следующими словами Л. Н. Толстого, записанными А. В. Жиркевичем: "Когда-то Тургенев, Некрасов и компания едва могли уговорить меня прочесть Тютчева. Но зато когда я прочел, то просто обмер от величины его творческого таланта" (Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. М., I960. Т. 1, с. 484). Появление в приложении к третьей книжке "Современника" за 1854 год девяноста двух стихотворений Тютчева вызвало ряд откликов в печати. Весьма критически было оценено творчество Тютчева рецензентом "Пантеона", писавшим, что среди напечатанных в "Современнике" стихотворений поэта есть "десятка два хороших, десятка два посредственных, остальные очень плохи" (Пантеон, 1854, т. XIV, кн. 3, отд. IV, с. 17). По предположению К. В. Пигарева, появление этого "неблагоприятного отзыва", возможно, и побудило Тургенева выступить со статьей (см.: Пигарев К. Жизнь и творчество Тютчева. М., 1962, с. 140). В следующей книжке "Пантеона" был дан отрицательный отзыв о статье Тургенева, которая, по мнению анонимного рецензента, "заключает в себе много странного, ошибочного и изысканного". Недовольный тем, что Тургенев слишком "высоко" оценивает Тютчева, рецензент утверждал, что "критика не далась И. С. Т., и он напрасно оставил для нее род произведений, в которых он так велик" (Пантеон, 1854, т. XIV, кн. 4, отд. V, с. 31). Стр. 524. Вот почему мы не могли ~ завещанною нам приветом и одобрением Пушкина -- Ф. И. Тютчева. -- В приложении к мартовской книжке "Современника" за 1854 г. были напечатаны 92 стихотворения Тютчева. Впервые поэзия Тютчева получила признание еще в 1836 г., когда копии его стихотворений через посредничество П. А. Вяземского и В. А. Жуковского были переданы Пушкину. "Еще живы свидетели того изумления и восторга, с какими Пушкин встретил неожиданное появление этих стихотворений, исполненных глубины мыслей, яркости красок, новости и силы языка",-- вспоминал П. А. Плетнев (Уч. зап. Второго отделения имп. Академии наук. СПб., 1859. Кн. V, с. LVII). Об этом же писал и Ю. Ф. Самарин: "Мне рассказывали очевидцы, в какой восторг пришел Пушкин, когда он в первый раз увидал собрание рукописное его (Тютчева) стихов. Он носился с ними целую неделю..." (Звенья, М.; Л., 1933. Кн. 2, с. 259). В "Современнике" (1836, т. III и IV) было помещено 24 стихотворения Тютчева под общим заглавием: "Стихотворения, присланные из Германии", с подписью "Ф. Т." После смерти Пушкина и вплоть до 1840 г. стихотворения Тютчева продолжали публиковаться в "Современнике", причем "за немногими исключениями, это были стихи, отобранные, по-видимому, еще самим Пушкиным" (см. статью К. В. Пигарева в кн.: Тютчев Ф. И. Стихотворения. Письма. М., 1957, с. 7). ...на пленительную, хотя несколько однообразную, грацию Фета... -- Фет сблизился с рядом петербургских писателей, в особенности с Тургеневым, в 1853 г. С этих пор в течение многих лет стихотворения Фета до появления их в печати передавались на суд Тургенева, который был первым литературным советником и руководителем поэта. С 1854 г. стихотворения Фета стали систематически появляться в "Современнике", а в 1855 г. при участии Тургенева и других сотрудников этого журнала было подготовлено к печати собрание стихотворений Фета, вышедшее в свет в 1856 г. {Никольский Ю. Материалы по Фету. 1. Исправления Тургеневым фетовских "Стихотворений", 1850 г. (Русская мысль, София, 1921, август-сентябрь, с. 211--227, октябрь -- декабрь, с. 245--263); Благой Д. Из прошлого русской литературы. Тургенев -- редактор Фета (Печать и революция, 1923, кн. 3, с. 45--64); Бухштаб Б. Судьба литературного наследства А. А. Фета (Лит Насл, т. 22--24, с. 561--600).}. В эти годы Тургенев высоко ценил поэзию Фета. В статье "Записки ружейного охотника Оренбургской губернии. С. А -- ва" имя Фета было названо им рядом с именем Тютчева (наст. том, с. 521). Строки из стихотворений Фета цитировались Тургеневым и в художественных произведениях ("Гамлет Щигровского уезда", 1849; "Переписка", 1854). ...энергическую ~ страстность Некрасова... -- Стихотворения Некрасова в конце 1840-х и на всем протяжении 1850-х годов вызывали интерес Тургенева не только присущими им чисто поэтическими достоинствами, но и благодаря своей отчетливо выраженной социальной направленности. Это подтверждается письмами Тургенева к самому Некрасову. "Стихи твои к *** -- просто пушкински хороши -- я их тотчас на память выучил",-- пишет Тургенев автору 10 (22) июля 1855 г. о стихотворении "Давно отвергнутый тобою". Сравнения стихов Некрасова с пушкинскими (высшая похвала в устах Тургенева) встречаются и в других его письмах. Так, 18 и 23 ноября (30 ноября и 6 декабря) 1852 г., анализируя первоначальный текст стихотворения Некрасова "Муза", Тургенев пишет автору (и И. И. Панаеву): "...первые 12 стихов отличны и напоминают пушкинскую фактуру". Когда вышло в свет собрание стихотворений поэта, Тургенев в письме к Е. Я. Колбасину от 14(26) декабря 1856 г. снова подчеркивал социальную значимость его творчества: "А Некрасова стихотворения, собранные в один фокус,-- жгутся" {Об отношении Тургенева к поэзии Некрасова см. Скворцов Б. И. С. Тургенев о современных ему поэтах.-- Уч. зап. Казанского гос. ун-та им. В. И. Ульянова-Ленина. 1929, кн. 2, с. 389--392; Евгеньев-Максимов В. Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова. М.; Л., 1950. Т. II, с. 329.}. ...на правильную, иногда холодную живопись Майкова... -- Поэзия А. Н. Майкова, первый сборник стихотворений которого вышел в Петербурге в 1842 г., по-видимому, оставляла Тургенева довольно равнодушным. Ни цитат из стихотворений Майкова, ни отзывов о его творчестве в письмах Тургенева 1850-х годов не найти. Мнение о поэзии Майкова, выраженное в статье Тургенева, близко к тому, что писал о нем В. Г. Белинский (см.: Белинский, т. 10, с. 83). Стр. 525. ...они все кажутся написанными со хотел Гёте... -- Тургенев имеет в виду следующую мысль Гёте, приведенную в книге И.-П. Эккермана "Разговоры с Гёте в последние годы его жизни" (запись 18 сентября 1823 г.): "Все мои стихи -- "стихи по поводу" (на случай), они навеяны действительностью, в ней имеют почву и основание". Стр. 526. ...по прекрасному выражению Вовенарга... -- Вовенарг (Vauvenargues) Люк Клапье (1715--1747) -- знаменитый французский моралист, автор труда "Paradoxes, mêlés de Réflexions et de Maximes" (1746). Тургенев приводит изречение XXV из второй книги этого произведения. ...соорудить пятиактную фантазию по поводу какого-нибудь итальянского живописца ~ третьестепенных галерей... -- Имеются в виду "Джулио Мости", драматическая фантазия в стихах Н. В. Кукольника, в четырех частях с интермедией, написанная в 1832--1833 гг., него же драматическая фантазия в стихах "Доменикино", в двух частях. В обоих произведениях главными героями являются итальянские художники. О резко отрицательном отношении Тургенева к драматургии Кукольника см. также в его статье "Генерал-поручик Паткуль" (наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 251--276). ...никто теперь не воспоет со сверхъестественных кудрей какой-нибудь девы...-- Намек на В. Г. Бенедиктова и его стихотворение "Кудри" (1836). Стр. 527. Стихотворения г. Тютчева, почерпнутые им не из собственного родника, как-то "Наполеон" ~ нравятся менее. -- Тургенев имеет в виду строки 6--13 этого стихотворения, навеянные характеристикой Наполеона в публицистических очерках Г. Гейне "Französische Zustände" ("Французские дела"), где говорится, что Бонапарт был гением, у которого "в голове гнездились орлы вдохновения, между тем как в сердце его извивались змеи расчета". (Статья вторая, с датой 19 января 1832 г.) Стр. 528. ...такие стихотворения, каковы --Пошли господь свою отраду... -- Речь идет о стихотворении Тютчева "В июле 1850 года", впервые опубликованном в "Современнике" (1854, No 3, с. 33--34). ...по выражению одного поэта... -- Кому принадлежат приведенные слова -- не установлено.