Даже лечь в могиле братской. Общее понятие об обращении и основное правило его выделения. IV. Закрепление темы по вариантам
Прикосновение к истории, её героическому прошлому не только расширяет познания человека, оно делает его чище, благороднее, духовно нравственнее. Мы узнаём всё новых и новых героев, гордимся их подвигами и ещё больше любим своё отечество. Ермак, Олег Вещий, Дмитрий Донской, Иван Сусанин, Пётр 1, Кузьма Минин, Дмитрий Пожарский, Фёдор Ушаков, Александр Суворов, Михаил Кутузов… Это их стараниями и ратными подвигами воинов была, есть и будет процветать наша страна.
Сентябрь 2017-года отмечен сразу тремя историческими событиями: 870-летием Москвы, 72-ой годовщиной окончания Великой Отечественной войны, завершившейся разгромом последнего фашистского сателлита – Японии и 205-ой годовщиной Победы России в Отечественной войне 1812 года.
Начну, конечно, с воспоминаний семидесятилетней давности. Моему любимому городу Москве – 800 лет. Мне – 6. На улицах отсутствует вызывающе яркое оформление, пожалуй, только флаги. Это было первое послевоенное торжество, не считая, конечно самого Дня Победы. Ушли в недавнее прошлое комендантский час, запрещавший появление на улицах города в тёмное время суток. Подростки нашли для себя более интересные и полезные на этот период занятия, чем сбрасывание с крыш «зажигалок» после налёта нежданных фашистских «гостей». Да и звуки немецких бомбардировщиков, пролетающих над городом, остались в прошлом.
День рождения Москвы превратился для меня в какое-то волшебство. Мы возвращались с праздничного концерта. Он проходил на стадионе «Труд», расположенном как бы в глубине оврага, параллельно Варшавскому шоссе (нынешнее название). По младости, я не помню концертных номеров и исполнителей. Но продолжительные аплодисменты, восторженные крики «браво» и «бис» свидетельствовали о том, что жители Замоскворечья были довольны подарком.
Хорошо помню удивительно тёплый, счастливый вечер, насыщенный радостью и необыкновенно весёлым настроением. Транспортного движения не было. Народ как будто растёкся ручейками – семьями, друзьями, одноклассниками и однокурсниками, а может, просто дворами.… Казалось какая-то теплота разлилась не только по телу, а по всем прилегающим домам, переулкам и улицам.
Я крепко держала за руки маму и папу, и не потому, что боялась потеряться. Просто это было великим счастьем прогуливаться всем вместе: ведь папа целые дни - на работе, мама же с утра до вечера в хлопотах о домашнем уюте семьи из пяти человек.
А московские окна, освещавшие нас «негасимым» светом, как могли поддерживали наше удивительное состояние души. Поистине, «упоителен» оказался для нас вечер 800-летия Москвы!
* *
Хазары, печенеги, половцы, татары, шведы – кто только не посягал на нашу Родину. Русские земли и богатства не давали покоя многим. Польстился на них в 1812-ом году и Наполеон. Война сначала складывалась неудачно для нас, пришлось даже оставить Москву ради сохранения армии. Однако потом русский народ смог не только прогнать войска Наполеона из столицы, но и освободить всю Европу. В Отечественной войне проявилась мощь русского оружия и талант полководцев, прежде всего Кутузова, а также великая сила духа нашего народа. Партизанская война, принявшая небывалый размах, не имеет аналогов в истории. «Французская армия разбилась о русскую армию», говорил впоследствии генерал А.П.Ермолов.
В 1912 году, когда отмечалась 100-летняя годовщина Бородинского сражения, в одном из стихотворений «Шумел, горел пожар Московский» автор вложил в мысли Наполеона следующую фразу:
- Зачем я шёл к тебе, Россия,
Европу всю, держа в руках,
Теперь с поникшей головою
Стою на крепостных стенах.
К 25-летию победы над французами М.Ю.Лермонтов написал стихотворение «Бородино». На первый взгляд – это рассказ старого русского солдата, участника сражения. Но как глубоко поэт смог выразить великую любовь русского народа к Родине, как мастерски отразил настроение наших солдат в преддверии боя и в самом сражении. Это было первое стихотворение, которое Лермонтов хотел показать А.С.Пушкину и напечатать в «Современнике», редактором которого был Пушкин. Но Михаил Юрьевич не успел этого сделать: Пушкин погиб на дуэли.
- «Ребята! Не Москва ль за нами?
Умрёмте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Этот клич был услышан потомками в 1941 году, когда ещё одни незваные гости пожаловали к нам. Началась самая жестокая и многострадальная война с фашистской Германией, которая в одночасье превратилась в Великую Отечественную. От мала до велика народ сгруппировался в один лагерь.
Мы не просто дрались с врагом. Мы защищали свою Землю, которую фашисты заливали кровью наших соплеменников и глумились над нашими очагами, но и уничтожали красоту нашей природы – рощи, цветы. Они не щадили стариков и детей. Не щадили древних святынь и даже провинциальных музеев с неприхотливыми, но дорогими нам экспонатами, собранными добрыми детскими и взрослыми руками. Вспоминают, как под Ельней Г.К.Жуков оказался в селе Новоспасском, усадьбе М.И.Глинки. «Надо было видеть, как посуровело, потемнело его лицо, когда он держал в руке ноты, написанные рукой композитора и подобранные кем-то после разгрома школы. Нотный лист был затопан грязными сапожищами так варварски, что, казалось, на листе нотной бумаги отпечатались все 32 гвоздя солдатской подошвы оккупанта… Он вернул лист нотной бумаги то ли бывшему смотрителю музея, то ли пожилому учителю и сказал:
- Пусть история и это покажет нашим внукам…».
То, чем мы гордились, фашисты выжигали огнём только потому, что это славянское, русское добро.
Многочисленные эшелоны с награбленным имуществом, промышленными и продовольственными товарами спешили в Германию. Не гнушались вывозить даже знаменитый курский чернозём.
Большинство людей, окружавших меня, пережили чудовищные военные годы. Родилась я на 42 день фашистского нашествия. Папа, Цветков Сергей Иванович (это и моя девичья фамилия), уже был на фронте. Высококлассный специалист воевал на Северном флоте старшим техником на подводной лодке. Для него это была третья война после «финской» и «польской». Впоследствии он частенько рассказывал нам, своим дочерям, о «дороге жизни», по которой вывозили из Ленинграда эвакуированных людей. О том, как под вражескими бомбами взрывались грузовики, плотно наполненные детьми, и скрывались в тёмной ледяной воде Ладожского озера.
Мама, Цветкова (Дементьева) Наталия Петровна, имевшая на руках двух дочерей – восьми и одиннадцати лет и ожидавшая моего появления на свет, отказалась от эвакуации. Всю войну женская часть нашей семьи провела в родном городе. Если бы жизнь повернулась иначе, мы могли бы вместе с другими москвичами погибнуть в затопленной столице. Но пришла долгожданная Победа, и я подсознательно горжусь тем, что моя семья не покинула Москву в тяжёлые для неё дни 1941года и вплоть до окончания войны.
Мне, как и моим одноклассникам 729-ой школы 1958 года выпуска, посчастливилось, что нашим классным руководителем и преподавателем немецкого языка была Софья Израилевна Гимельштейн. Многие годы нам и в голову не приходило, что эта хрупкая, добрая и гостеприимная женщина прошла все муки ада Великой Отечественной войны. Она была призвана на службу чуть ли не с выпускного вечера, едва перешагнув порог Московского института иностранных языков. Воин, переводчик, «агитатор-громкоговоритель», как они в шутку себя называли, вела серьёзную пропагандистскую работу среди фашистов посредством чтения через радиоаппаратуру советских листовок на немецком языке. Девушка оказалась в зоне боевых действий под Новый 1942 год, когда Ленинград был в блокаде. Страшнее блокадного Ленинграда, по мнению Софьи Израилевны, ей не доводилось видеть ничего. Родина отметила ратный подвиг нашей учительницы медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Ленинграда». А мы, её любимые девочки и мальчики, как она нас называла, будем помнить о ней до последних дней жизни. Мы горды тем, что в трудные для Родины годы она была на переднем крае борьбы со злобным врагом, защищая, в том числе и нас, рождённых в 1941 году. Многие ли учителя могут похвастаться более чем полувековой дружбой со своими выпускниками?!
(Продолжение следует)
НА ДНЕПРЕ
За рекой еще Угрою,
Что осталась позади,
Генерал сказал герою:
— Нам с тобою по пути…
Вот, казалось, парню счастье,
Наступать расчет прямой:
Со своей гвардейской частью
На войне придет домой.
Но едва ль уже мой Теркин,
Жизнью тертый человек,
При девчонках на вечерке
Помышлял курить «Казбек»…
Все же с каждым переходом,
С каждым днем, что ближе к ней,
Сторона, откуда родом,
Земляку была больней.
И в пути, в горячке боя,
На привале и во сне
В нем жила сама собою
Речь к родимой стороне:
— Мать-земля моя родная,
Сторона моя лесная,
Приднепровский отчий край,
Здравствуй, сына привечай!
Здравствуй, пестрая осинка,
Ранней осени краса,
Здравствуй, Ельня, здравствуй, Глинка,
Здравствуй, речка Лучеса…
Мать-земля моя родная,
Я твою изведал власть,
Как душа моя больная
Издали к тебе рвалась!
Я загнул такого крюку,
Я прошел такую даль,
И видал такую муку,
И такую знал печаль!
Мать-земля моя родная,
Дымный дедовский большак,
Я про то не вспоминаю,
Не хвалюсь, а только так!..
Я иду к тебе с востока,
Я тот самый, не иной.
Ты взгляни, вздохни глубоко,
Встреться наново со мной.
Мать-земля моя родная,
Ради радостного дня
Ты прости, за что — не знаю,
Только ты прости меня!..
Так в пути, в горячке боя,
В суете хлопот и встреч
В нем жила сама собою
Эта песня или речь.
Но война — ей все едино,
Все — хорошие края:
Что Кавказ, что Украина,
Что Смоленщина твоя.
Через реки и речонки,
По мостам, и вплавь, и вброд,
Мимо, мимо той сторонки
Шла дивизия вперед.
А левее той порою,
Ранней осенью сухой,
Занимал село героя
Генерал совсем другой…
Фронт полнел, как половодье,
Вширь и вдаль. К Днепру, к Днепру
Кони шли, прося поводья,
Как с дороги ко двору.
И в пыли, рябой от пота,
Фронтовой смеялся люд:
Хорошо идет пехота.
Раз колеса отстают.
Нипочем, что уставали
По пути к большой реке
Так, что ложку на привале
Не могли держать в руке.
Вновь сильны святым порывом,
Шли вперед своим путем,
Со страдальчески-счастливым,
От жары открытым ртом.
Слева наши, справа наши,
Не отстать бы на ходу.
— Немец кухни с теплой кашей
Второпях забыл в саду.
— Подпереть его да в воду.
— Занял берег, сукин сын!
— Говорят, уж занял с ходу
Населенный пункт Берлин…
Золотое бабье лето
Оставляя за собой,
Шли войска — и вдруг с рассвета
Наступил днепровский бой…
Может быть, в иные годы,
Очищая русла рек,
Все, что скрыли эти воды,
Вновь увидит человек.
Обнаружит в илах сонных,
Извлечет из рыбьей мглы,
Как стволы дубов мореных,
Орудийные стволы;
Русский танк с немецким в паре,
Что нашли один конец,
И обоих полушарий
Сталь, резину и свинец;
Хлам войны — понтона днище,
Трос, оборванный в песке,
И топор без топорища,
Что сапер держал в руке.
Может быть, куда как пуще
И об этом топоре
Скажет кто-нибудь в грядущей
Громкой песне о Днепре;
О страде неимоверной
Кровью памятного дня.
Но о чем-нибудь, наверно,
Он не скажет за меня.
Пусть не мне еще с задачей
Было сладить. Не беда.
В чем-то я его богаче, —
Я ступал в тот след горячий,
Я там был. Я жил тогда…
Если с грузом многотонным
Отстают грузовики,
И когда-то мост понтонный
Доберется до реки, —
Под огнем не ждет пехота,
Уставной держась статьи,
За паром идут ворота;
Доски, бревна — за ладьи.
К ночи будут переправы,
В срок поднимутся мосты,
А ребятам берег правый
Свесил на воду кусты.
Подплывай, хватай за гриву.
Словно доброго коня.
Передышка под обрывом
И защита от огня.
Не беда, что с гимнастерки,
Со всего ручьем течет…
Точно так Василий Теркин
И вступил на берег тот.
На заре туман кудлатый,
Спутав дымы и дымки,
В берегах сползал куда-то,
Как река поверх реки.,
И еще в разгаре боя,
Нынче, может быть, вот-вот,
Вместе с берегом, с землею
Будет в воду сброшен взвод.
Впрочем, всякое привычно, —
Срок войны, что жизни век.
От заставы пограничной
До Москвы-реки столичной
И обратно — столько рек!
Вот уже боец последний
Вылезает на песок
И жует сухарь немедля,
Потому — в Днепре намок,
Мокрый сам, шуршит штанами.
Ничего! — На то десант.
— Наступаем. Днепр за нами,
А, товарищ лейтенант?..
Бой гремел за переправу,
А внизу, южнее чуть —
Немцы с левого на правый,
Запоздав, держали путь.
Но уже не разминуться,
Теркин строго говорит:
— Пусть на левом в плен сдаются,
Здесь пока прием закрыт,
А на левом с ходу, с ходу
Подоспевшие штыки
Их толкали в воду, в воду,
А вода себе теки…
И еще меж берегами
Без разбору, наугад
Бомбы сваи помогали
Загонять, стелить накат…
Но уже из погребушек,
Из кустов, лесных берлог
Шел народ — родные души —
По обочинам дорог…
К штабу на берег восточный
Плелся стежкой, стороной
Некий немец беспорточный,
Веселя народ честной.
— С переправы?
— С переправы.
Только-только из Днепра.
— Плавал, значит?
— Плавал, дьявол,
Потому — пришла жара…
— Сытый, черт!
Чистопородный.
— В плен спешит, как на привал…
Но уже любимец взводный —
Теркин, в шутки не встревал.
Он курил, смотрел нестрого,
Думой занятый своей.
За спиной его дорога
Много раз была длинней.
И молчал он не в обиде,
Не кому-нибудь в упрек, —
Просто, больше знал и видел,
Потерял и уберег…
— Мать-земля моя родная,
Вся смоленская родня,
Ты прости, за что — не знаю,
Только ты прости меня!
Не в плену тебя жестоком,
По дороге фронтовой,
А в родном тылу глубоком
Оставляет Теркин твой.
Минул срок годины горькой,
Не воротится назад.
— Что ж ты, брат, Василий Теркин,
Плачешь вроде?..
— Виноват…
ПРО СОЛДАТА-СИРОТУ
Нынче речи о Берлине.
Шутки прочь, — подай Берлин.
И давно уж не в помине,
Скажем, древний город Клин.
И на Одере едва ли
Вспомнят даже старики,
Как полгода с бою брали
Населенный пункт Борки.
А под теми под Борками
Каждый камень, каждый кол
На три жизни вдался в память
Нам с солдатом-земляком.
Был земляк не стар, не молод,
На войне с того же дня
И такой же был веселый,
Наподобие меня.
Приходилось парню драпать,
Бодрый дух всегда берег,
Повторял: «Вперед, на запад»,
Продвигаясь на восток.
Между прочим, при отходе,
Как сдавали города,
Больше вроде был он в моде,
Больше славился тогда.
И по странности, бывало,
Одному ему почет,
Так что даже генералы
Были будто бы не в счет.
Срок иной, иные даты.
Разделен издревле труд:
Города сдают солдаты,
Генералы их берут.
В общем, битый, тертый, жженый,
Раной меченный двойной,
В сорок первом окруженный,
По земле он шел родной.
Шел солдат, как шли другие,
В неизвестные края:
«Что там, где она, Россия,
По какой рубеж своя?..»
И в плену семью кидая,
За войной спеша скорей,
Что он думал, не гадаю,
Что он нес в душе своей.
Но какая ни морока,
Правда правдой, ложью ложь.
Отступали мы до срока,
Отступали мы далеко,
Но всегда твердили:
— Врешь!..
И теперь взглянуть на запад
От столицы. Край родной!
Не на шутку был он заперт
За железною стеной.
И до малого селенья
Та из плена сторона
Не по щучьему веленью
Вновь сполна возвращена,
По веленью нашей силы,
Русской, собственной своей.
Ну-ка, где она, Россия,
У каких гремит дверей!
И, навеки сбив охоту
В драку лезть на свой авось,
Враг ее — какой по счету! —
Пал ничком и лапы врозь.
Над какой столицей круто
Взмыл твой флаг, отчизна-мать!
Подождемте до салюта,
Чтобы в точности сказать.
Срок иной, иные даты.
Правда, ноша не легка…
Но продолжим про солдата,
Как сказали, земляка.
Дом родной, жена ли, дети,
Брат, сестра, отец иль мать
У тебя вот есть на свете, —
Есть куда письмо послать.
А у нашего солдата —
Адресатом белый свет.
Кроме радио, ребята,
Близких родственников нет.
На земле всего дороже,
Коль имеешь про запас
То окно, куда ты сможешь
Постучаться в некий час.
На походе за границей,
В чужедальней стороне,
Ах, как бережно хранится
Боль-мечта о том окне!
А у нашего солдата, —
Хоть сейчас войне отбой, —
Ни окошка нет, ни хаты,
Ни хозяйки, хоть женатый,
Ни сынка, а был, ребята, —
Рисовал дома с трубой…
Под Смоленском наступали.
Выпал отдых. Мой земляк
Обратился на привале
К командиру: так и так, —
Отлучиться разрешите,
Дескать, случай дорогой,
Мол, поскольку местный житель,
До двора — подать рукой.
Разрешают в меру срока…
Край известный до куста.
Но глядит — не та дорога,
Местность будто бы не та.
Вот и взгорье, вот и речка,
Глушь, бурьян солдату в рост,
Да на столбике дощечка,
Мол, деревня Красный Мост.
И нашлись, что были живы,
И скажи ему спроста
Все по правде, что служивый —
Достоверный сирота.
У дощечки на развилке,
Сняв пилотку, наш солдат
Постоял, как на могилке,
И пора ему назад.
И, подворье покидая,
За войной спеша скорей,
Что он думал, не гадаю,
Что он нес в душе своей…
Но, бездомный и безродный,
Воротившись в батальон,
Ел солдат свой суп холодный
После всех, и плакал он.
На краю сухой канавы,
С горькой, детской дрожью рта,
Плакал, сидя с ложкой в правой,
С хлебом в левой, — сирота.
Плакал, может быть, о сыне,
О жене, о чем ином,
О себе, что знал: отныне
Плакать некому о нем.
Должен был солдат и в горе
Закусить и отдохнуть,
Потому, друзья, что вскоре
Ждал его далекий путь.
До земли советской края
Шел тот путь в войне, в труде.
А война пошла такая —
Кухни сзади, черт их где!
Позабудешь и про голод
За хорошею войной.
Шутки, что ли, сутки — город,
Двое суток — областной.
Срок иной, пора иная —
Бей, гони, перенимай.
Белоруссия родная,
Украина золотая,
Здравствуй, пели, и прощай.
Позабудешь и про жажду,
Потому что пиво пьет
На войне отнюдь не каждый
Тот, что брал пивной завод.
Так-то с ходу ли, не с ходу,
Соступив с родной земли,
Пограничных речек воду
Мы с боями перешли.
Счет сведен, идет расплата
На свету, начистоту.
Но закончим про солдата,
Про того же сироту.
Где он нынче на поверку.
Может, пал в бою каком,
С мелкой надписью фанерку
Занесло сырым снежком.
Или снова был он ранен,
Отдохнул, как долг велит,
И опять на поле брани
Вместе с нами брал Тильзит?
И, Россию покидая,
За войной спеша скорей,
Что он думал, не гадаю,
Что он нес в душе своей.
Может, здесь еще бездонней
И больней душе живой,
Так ли, нет, — должны мы помнить
О его слезе святой.
Если б ту слезу руками
Из России довелось
На немецкий этот камень
Донести, — прожгла б насквозь»
Счет велик, идет расплата.
И за той большой страдой
Не забудемте, ребята,
Вспомним к счету про солдата,
Что остался сиротой.
Грозен счет, страшна расплата
За мильоны душ и тел.
Уплати — и дело свято,
Но вдобавок за солдата,
Что в войне осиротел.
Далеко ли до Берлина,
Не считай, шагай, смоли, —
Вдвое меньше половины
Той дороги, что от Клина,
От Москвы уже прошли.
День идет за ночью следом,
Подведем штыком черту.
Но и в светлый день победы
Вспомним, братцы, за беседой
Про солдата-сироту…
ПО ДОРОГЕ НА БЕРЛИН
По дороге на Берлин
Вьется серый пух перин.
Провода умолкших линий,
Ветки вымокшие лип
Пух перин повил, как иней,
По бортам машин налип.
И колеса пушек, кухонь
Грязь и снег мешают с пухом.
И ложится на шинель
С пухом мокрая метель…
Скучный климат заграничный,
Чуждый край краснокирпичный,
Но война сама собой,
И земля дрожит привычно,
Хрусткий щебень черепичный
Отряхая с крыш долой…
Мать-Россия, мы полсвета
У твоих прошли колес,
Позади оставив где-то
Рек твоих раздольный плес.
Долго-долго за обозом
В край чужой тянулся вслед
Белый цвет твоей березы
И в пути сошел на нет.
С Волгой, с древнею Москвою
Как ты нынче далека.
Между нами и тобою —
Три не наших языка.
Поздний день встает не русский
Над немилой стороной.
Черепичный щебень хрусткий
Мокнет в луже под стеной.
Всюду надписи, отметки,
Стрелки, вывески, значки,
Кольца проволочной сетки,
Загородки, дверцы, клетки —
Все нарочно для тоски…
Мать-земля родная наша,
В дни беды и в дни побед
Нет тебя светлей и краше
И желанней сердцу нет.
Помышляя о солдатской
Непредсказанной судьбе,
Даже лечь в могиле братской
Лучше, кажется, в тебе.
А всего милей до дому,
До тебя дойти живому,
Заявиться в те края:
— Здравствуй, родина моя!
Воин твой, слуга народа,
С честью может доложить:
Воевал четыре года,
Воротился из похода
И теперь желает жить.
Он исполнил долг во славу
Боевых твоих знамен.
Кто еще имеет право
Так любить тебя, как он!
День и ночь в боях сменяя,
В месяц шапки не снимая,
Воин твой, защитник-сын,
Шел, спешил к тебе, родная,
По дороге на Берлин.
По дороге неминучей
Пух перин клубится тучей.
Городов горелый лом
Пахнет паленым пером.
И под грохот канонадым На восток, из мглы и смрада,
Как из адовых ворот,
Вдоль шоссе течет народ.
Потрясенный, опаленный,
Всех кровей, разноплеменный,
Горький, вьючный, пеший люд…
На восток — один маршрут.
На восток, сквозь дым и копоть,
Из одной тюрьмы глухой
По домам идет Европа.
Пух перин над ней пургой.
И на русского солдата
Брат француз, британец брат
, Брат поляк и все подряд
С дружбой будто виноватой,
Но сердечною глядят.
На безвестном перекрестке
На какой-то встречный миг —
Сами тянутся к прическе
Руки девушек немых.
И от тех речей, улыбок
Залит краской сам солдат;
Вот Европа, а спасибо
Все по-русски говорят.
Он стоит, освободитель,
Набок шапка со звездой.
Я, мол, что ж, помочь любитель,
Я насчет того простой.
Мол, такая служба наша,
Прочим флагам не в упрек…
— Эй, а ты куда, мамаша?
— А туда ж, — домой, сынок.
В чужине, в пути далече,
В пестром сборище людском
Вдруг слова родимой речи,
Бабка в шубе, с посошком.
Старость вроде, да не дряхлость
В ту котомку впряжена.
По-дорожному крест-накрест
Вся платком оплетена,
Поздоровалась и встала.
Земляку-бойцу под стать,
Деревенская, простая
Наша труженица-мать.
Мать святой извечной силы,
Из безвестных матерей,
Что в труде неизносимы
И в любой беде своей;
Что судьбою, повторенной
На земле сто раз подряд,
И растят в любви бессонной,
И теряют нас, солдат;
И живут, и рук не сложат,
Не сомкнут своих очей,
Коль нужны еще, быть может,
Внукам вместо сыновей.
Мать одна в чужбине где-то!
— Далеко ли до двора?
— До двора? Двора-то нету,
А сама из-за Днепра…
Стой, ребята, не годится,
Чтобы этак с посошком
Шла домой из-за границы
Мать солдатская пешком.
Нет, родная, по порядку
Дай нам делать, не мешай.
Перво-наперво лошадку
С полной сбруей получай.
Получай экипировку,
Ноги ковриком укрой.
А еще тебе коровку
Вместе с приданной овцой.
В путь-дорогу чайник с кружкой
Да ведерко про запас,
Да перинку, да подушку, —
Немцу в тягость, нам как раз…
— Ни к чему. Куда, родные? —
А ребята — нужды нет —
Волокут часы стенные
И ведут велосипед.
— Ну, прощай. Счастливо ехать!
Что-то силится сказать
И закашлялась от смеха,
Головой качает мать.
— Как же, детки, путь не близкий,
Вдруг задержат где меня:
Ни записки, ни расписки
Не имею на коня,
— Ты об этом не печалься,
Поезжай да поезжай.
Что касается начальства, —
Свой у всех передний край.
Поезжай, кати, что с горки,
А случится что-нибудь,
То скажи, не позабудь:
Мол, снабдил Василий Теркин, —
И тебе свободен путь.
Будем живы, в Заднепровье
Завернем на пироги.
— Дай господь тебе здоровья
И от пули сбереги…
Далеко, должно быть, где-то
Едет нынче бабка эта,
Правит, щурится от слез.
И с боков дороги узкой,
На земле еще не русской —
Белый цвет родных берез.
Ах, как радостно и больно
Видеть их в краю ином!..
Пограничный пост контрольный,
Пропусти ее с конем!
ТВАРДОВСКИЙ Александр
Ах, время родное,
великое время,
Солгу по расчету -
лупи меня в темя!
А если подчас
оступлюсь ненароком -
Учи меня мудрым
уроком-упреком.
Приму его сердцем,
учту его честно,
В строю не замедлю
занять свое место.
Когда я с тобою,
мне все по плечу,
Ты скажешь -
я горы тебе сворочу.
Александр Твардовский
В дружбе есть святая проба,
Есть заветная статья:
Если мы друзья до гроба -
И за гробом мы друзья.
Верю я в закон могучий,
Что на свете не избыт:
Друг мой, смерть нас не разлучит,
Если жизнь не пособит.
Пусть прощанья час настанет -
Мне ль, тебе ль придет черед -
Дружбы долг в себе оставит
Нерушимо - тот и тот.
Дружбы подлинной науку
Средь живых познав людей,
Я твою живую руку
Как бы въявь держу в своей...
Александр Твардовский
Гори вовеки негасимо
Тот добрый жар у нас в груди -
И все нам впору, все по силам,
Все по плечу, что впереди.
Александр Твардовский
Друзьям
Друзья, с кем я коров стерег,
Костры палил, картошку пек,
С кем я сорочьи гнезда рыл,
Тайком ольховый лист курил, -
Друзья, когда кому-нибудь
Еще случится заглянуть
В Загорье наше, - это я
Все наши обошел края,
По старым стежкам я бродил,
За всех вас гостем я здесь был.
Пойду в поля - хлеба стеной,
Во ржи не виден верховой.
Гречихи, льны, овсы - по грудь,
Трава - косы не протянуть.
Земля в цвету - и все по ней:
В домах - светлей, народ - добрей.
А нынче, в самый сенокос,
На гармониста всюду спрос.
Как вечер - танцы при луне,
Как вечер, братцы, грустно мне -
В своих местах, в родных кустах
Без вас, друзей, гулять в гостях.
Я даже думал в эти дни:
А вдруг как съедутся они
Со всех концов, краев, столиц,
С военных кораблей, с границ.
И сядем мы за стол в кружок
И за вином пошлем в ларек.
И выпьем мы, как долг велит,
Без лишних споров и обид,
Друг перед дружкою гордясь,
На ордена свои косясь.
Но вы, друзья, кто там, кто там,
У дела, по своим постам.
Вы в одиночку, как и я,
В родные ездите края.
Наш год, наш возраст самый тот,
Что службу главную несет.
И быть на месте в должный час
Покамест некому за нас...
Друзья, в отцовской стороне,
Не знаю что: не спится мне.
Так зори летние близки,
Так вкрадчиво поют сверчки,
Так пахнут липы от росы.
И в сене тикают часы,
А щели залиты луной,
А за бревенчатой стеной,
Во сне, как много лет назад,
Считает листья старый сад.
Глухой, на ощупь, робкий счет -
Все тот, а все-таки не тот...
И всяк из вас, кто вслед за мной
Свой угол посетит родной,
Такую ж, может быть, точь-в-точь
Здесь проведет однажды ночь.
Наверно, так же будет он,
Взволнован за день, возбужден,
Лежать, курить, как я сейчас,
О детстве думая, о нас,
О давних днях, о старине,
О наших детях, о войне,
О множестве людских путей,
О славе родины своей.
Александр Твардовский
Есть два разряда путешествий:
Один - пускаться с места вдаль,
Другой - сидеть себе на месте,
Листать обратно календарь.
Александр Твардовский
Есть книги - волею приличий
Они у века не в тени.
Из них цитаты брать - обычай -
Во все положенные дни.
В библиотеке иль читальне
Любой - уж так заведено -
Они на полке персональной
Как бы на пенсии давно.
Они в чести.
И не жалея
Немалых праздничных затрат,
Им обновляют в юбилеи
Шрифты, бумагу и формат.
Поправки вносят в предисловья
Иль пишут заново, спеша.
И - сохраняйтесь на здоровье, -
Куда как доля хороша.
Без них чредою многотомной
Труды новейшие, толпясь,
Стоят у времени в приемной,
Чтоб на глаза ему попасть;
Не опоздать к иной обедне,
Не потеряться в тесноте...
Но те, -
с той полки:
"Кто последний?" -
Не станут спрашивать в хвосте,
На них печаль почтенной скуки
И давность пройденных наук;
Но, взяв одну такую в руки,
Ты, время,
Обожжешься вдруг...
Случайно вникнув с середины,
Невольно всю пройдешь насквозь,
Все вместе строки до единой,
Что ты вытаскивало врозь...
Александр Твардовский
Жирна не вовремя еда,
Грустна, как на поминках.
Александр Твардовский
Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой...
Не прожить, без прибаутки,
Шутки самой немудрой.
Александр Твардовский
За горе, за все страдания,
Что видел наш мирный дом,
Плати по счетам, Германия,
Молись! По тебе идем!
Александр Твардовский
И я, чей хлеб насущный - слово,
Основа всех моих основ,
Я за такой устав суровый,
Чтоб ограничить трату слов.
Чтоб сердце кровью их питало,
Чтоб разум их живой смыкал.
Чтоб не транжирить как попало
Из капиталов капитал.
Чтоб не смешать зерна с половой,
Самим себе в глаза пыля,
Чтоб шло в расчет любое слово
По курсу твердого рубля.
Оно не звук окостенелый,
Не просто некий матерьял.
Нет, слово - это тоже дело,
Как Ленин часто повторял.
Александр Твардовский
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу...
Александр Твардовский
Маркс, Энгельс, Ленин, знать бы вам
В посмертном вашем чине,
Каким ученым головам
Мы вас препоручили.
Александр Твардовский
Матери
И первый шум листвы еще неполной,
И след зеленый по росе зернистой,
И одинокий стук валька на речке,
И грустный запах молодого сена,
И отголосок поздней бабьей песни,
И просто небо, голубое небо -
Мне всякий раз тебя напоминают.
Александр Твардовский
Мать - земля родная наша,
В дни беды и в дни побед
Нет тебя светлей и краше
И желанней сердцу нет.
Александр Твардовский
Мать и дочь
Мчится в поле машина,
Пыль клубится за ней...
- Не к тебе ль, Катерина?..
- Видно, к дочке моей...
Мимо льна молодого
Проезжает как раз.
- Кто здесь будет Фролова?
- Две Фроловых у нас.
Катерина Фролова -
Это вот она - я,
А Наталья Фролова
Будет дочка моя.
Вон в платочке бордовом,
Можно кликнуть сейчас.
- Нет, товарищ Фролова,
Мы-то лично до вас...
Усмехнулась и руки
Отряхнула она.
- Ну, бросайте, подруги,
Что ж, я выйду одна?..
И по льну осторожно,
Точно вброд босиком,
На лужок придорожный
Все выходят гуськом.
А в тени от машины
Встали строем одним -
Седоусый мужчина
И две женщины с ним.
Вот, товарищ Фролова,
За высокий ваш лен
От колхоза "Основа"
Вам привет и поклон.
Весь колхоз вам желает
Жить в здоровье сто лет.
Весь колхоз выдвигает
Вас в Верховный Совет.
За уход ваш любовный,
За талант и за труд
Все кругом поголовно
Голоса отдадут...
Отступив, побледнела,
Губы вытерла мать.
На своих поглядела,
На приезжих опять.
Поклонилась: - Ну, что же...
Всем спасибо мое...
Только дочь... помоложе,
Может, лучше ее?
И тогда виновато
Гость руками развел:
- Если б ехали в сваты,
Так о чем разговор!..
И, как ветром волнуем,
Колыхнулся народ:
Мать поздравить родную
Дочь родная идет.
Мать смуглее и строже,
Дочь светлей и стройней.
Но глазами похожи
И осанкою всей.
Столько сдержанной силы
И у той и у той.
И одною красивы
Строгой кровной красой.
Взгляд и облик тот самый,
И простые черты...
...Мама, что же ты, мама,
Уж не плачешь ли ты?..
Александр Твардовский
Мать и сын
На родного сына
Молча смотрит мать.
Что бы ей такое
Сыну пожелать?
Пожелать бы счастья -
Да ведь счастлив он.
Пожелать здоровья -
Молод и силен.
Попросить, чтоб дольше
Погостил в дому, -
Человек военный,
Некогда ему.
Попросить, чтоб только
Мать не забывал, -
Но ведь он ей письма
С полюса писал.
Чтоб не простудиться,
Дать ему совет?
Да и так уж больно
Он тепло одет.
Указать невесту -
Где уж! Сам найдет.
Что бы ни сказала -
Ясно наперед.
На родного сына
Молча смотрит мать.
Нечего как будто
Пожелать, сказать.
Верит - не напрасно
Сын летать учен.
Как ему беречься, -
Лучше знает он.
Дело, что полегче,
Не ему под стать.
Матери, да чтобы
Этого не знать!
А с врагом придется
Встретиться в бою -
Не отдаст он даром
Голову свою.
Матери - да чтобы
Этого не знать...
На родного сына
Молча смотрит мать.
Александр Твардовский
Московское утро
Москва по утрам
обновляется чудно:
Еще не шумна,
не пыльна, малолюдна;
Подернута дымкой
в разводах белесых,
Где дождь по асфальту
прошел на колесах;
Насыщена запахом
булочных ранних,
Где белый - как сдоба,
и черный - как пряник;
Остужена тенью
своих корпусов;
Озвучена боем
кремлевских часов.
Александр Твардовский
На земле всего дороже,
Коль имеешь про запас,
То окно, куда ты сможешь
постучаться в некий час.
Александр Твардовский
Не метусись, как критик вздорный,
По пустякам не трать огня
И не ищи во мне упорно
Того, что знаешь без меня...
Повремени вскрыть причины
С угрюмой важностью лица.
Прочти хотя б до половины.
Авось - прочтешь и до конца.
Александр Твардовский
Не стареет твоя красота,
Разгорается только сильней.
Пролетают неслышно над ней,
Словно легкие птицы, лета.
Не стареет твоя красота.
А роса ты на жесткой земле,
У людей, не в родимой семье,
На хлебах, на тычках, сирота.
Не стареет твоя красота,
И глаза не померкли от слез.
И копна темно-русых волос
У тебя тяжела и густа.
Все ты горькие муки прошла,
Все ты вынесла беды свои.
И живешь и поешь, весела
От большой, от хорошей любви.
На своих ты посмотришь ребят,
Радость матери нежной проста:
Все в тебя, все красавцы стоят,
Как один, как орехи с куста.
Честь великая рядом с тобой
В поле девушке стать молодой.
Всюду славят тебя неспроста, -
Не стареет твоя красота.
Ты идешь по земле молодой -
Зеленеет трава за тобой.
По полям, по дорогам идешь -
Расступается, кланяясь, рожь.
Молодая береза в лесу
Поднялась, и ровна и бела.
На твою она глядя красу,
Горделиво и вольно росла.
Не стареет твоя красота.
Слышно ль, женщины в поле поют, -
Голос памятный все узнают -
Без него будто песня не та.
Окна все пооткроют дома,
Стихнет листьев шумливая дрожь.
Ты поешь! Потому так поешь,
Что ты песня сама.
Александр Твардовский
Нет героев от рожденья, -
Они рождаются в боях.
Александр Твардовский
Нет Жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла,
Всего с лихвой дано мне было
В дорогу - света и тепла...
И летних гроз, грибов и ягод,
Росистых троп в траве глухой,
Пастушьих радостей и тягот,
И слез над книгой дорогой.
Александр Твардовский
Памяти Гагарина
Ах, этот день двенадцатого апреля,
Как он пронесся по людским сердцам.
Казалось, мир невольно стал добрее,
Своей победой потрясенный сам.
Какой гремел он музыкой вселенской,
Тот праздник, в пестром пламени знамен,
Когда безвестный сын земли смоленской
Землей-планетой был усыновлен.
Жилец Земли, геройский этот малый
В космической посудине своей
По круговой, вовеки небывалой,
В пучинах неба вымахнул над ней...
В тот день она как будто меньше стала,
Но стала людям, может быть родней.
Ах, этот день, невольно или вольно
Рождавший мысль, что за чертой такой -
На маленькой Земле - зачем же войны,
Зачем же все, что терпит род людской?
Ты знал ли сам, из той глухой Вселенной
Земных своих достигнув берегов,
Какую весть, какой залог бесценный
Доставил нам из будущих веков?
Почуял ли в том праздничном угаре,
Что, сын Земли, ты у нее в гостях,
Что ты тот самый, но другой Гагарин,
Чье имя у потомков на устах?
Нет, не родня российской громкой знати,
При княжеской фамилии своей,
Родился он в простой крестьянской хате
И, может, не слыхал про тех князей.
Фамилия - ни в честь она, ни в почесть,
И при любом - обычная судьба:
Подрос в семье, отбегал хлеботочец,
А там и время на свои хлеба.
А там и самому ходить в кормильцах,
И не гадали ни отец, ни мать,
Что те князья у них в однофамильцах
За честь почтут хотя бы состоять.
Что сын родной, безгласных зон
разведчик,
Там, на переднем космоса краю,
Всемирной славой, первенством
навечным
Сам озаглавит молодость свою.
И неизменен жребий величавый,
На нем горит печать грядущих дней.
Что может смерть с такой поделать
славой?
Такая даже неподсудна ей.
Она не блекнет за последней гранью,
Та слава, что на жизненном пути
Не меньшее, чем подвиг, испытанье,
Дай бог еще его перенести.
Все так, все так. Но где во мгле забвенной
Вдруг канул ты, нам не подав вестей,
Не тот венчанный славою нетленной,
А просто человек среди людей;
Тот свойский парень, озорной и милый,
Лихой и дельный, с сердцем не скупым,
Кого еще до всякой славы было
За что любить, - недаром был любим.
Ни полуслова, ни рукопожатья,
Ни глаз его с бедовым огоньком
Под сдвинутым чуть набок козырьком...
Ах, этот день с апрельской благодатью.
Цветет ветла в кустах над речкой
Гжатью,
Где он мальчонком лазил босиком...
Александр Твардовский
Памяти матери
Прощаемся мы с матерями
Задолго до крайнего срока -
Еще в нашей юности ранней,
Еще у родного порога;
Когда нам платочки, носочки
Уложат их добрые руки,
А мы, опасаясь отсрочки,
К назначенной рвемся разлуке.
Разлука еще безусловней
Для них наступает попозже,
Когда мы о воле сыновней
Спешим известить их по почте.
И карточки им посылая
Каких-то девчонок безвестных,
От щедрой души позволяем
Заочно любить их невесток.
А там - за невестками - внуки...
И вдруг назовет телеграмма
Для самой последней разлуки
Ту старую бабушку мамой.
Александр Твардовский
Письмо
Здравствуй, милая мама.
Шлю, родная, привет -
Самый пламенный, самый,
Самый... слов даже нет!
Мама, честное слово,
Ты б хоть раз поняла:
Я жива, я здорова,
Я - какая была.
Впрочем, та ли, другая -
Разберешься сама.
Я как раз отдыхаю,
Добралась до письма.
Тихо, тихо в землянке,
Чуть почувствуешь тут,
Как тяжелые танки
По дороге пройдут.
Столик - ящик на ящик,
Вата, бинт под рукой,
Вот и весь на образчик
Мой приемный покой.
На печурке кирпичной -
Круглосуточный чай.
Все обычно, привычно
И - живи, не скучай.
Знаешь, милая мама...
Нет, послушай сперва,
Не девчонки упрямой,
Это - друга слова.
Я в пути возмужала,
Был нелегок он, путь,
Стала крепче, пожалуй,
И постарше чуть-чуть.
Нынче все ничего мне.
А бывало - нет сил.
Первый раненый, помню,
Мне воды подносил...
Я вздохнуть избегаю,
Это можно потом.
Я ведь врач, дорогая,
И военный притом.
А когда перевязка
Затяжная идет -
Тут и ласка и сказка,
Тут и присказка - в ход.
Тут - что надо, то надо,
И держись до конца.
Но какая награда -
Встретить после бойца.
Вот он вылечил руку,
Возвращается в бой.
Как с товарищем-другом,
Говорит он с тобой.
И тебе той рукою
Руку жмет человек.
И спасибо такое,
Что запомнишь навек.
Тут - секунда, другая -
И в карман, за платком,
Хоть и врач, дорогая,
И военный притом.
Но какие все люди
И какие друзья!
Пусть же памятна будет
Им хоть ласка твоя...
Александр Твардовский
С тропы своей ни в чем не соступая,
Не отступая - быть самим собой.
Так со своей управиться судьбой,
Чтоб в ней себя нашла судьба любая
И чью-то душу отпустила боль.
Александр Твардовский
Загрузка...
