Тема природы в творчестве бальмонта. Краткая характеристика творчества. Пик творческих сил

Самый субъективный поэт раннего символизма - К.Д. Бальмонт

1. Характеристика творчества Бальмонта

Писать Бальмонт стал очень рано, 9 лет, но «начало литературной деятельности было сопряжено со множеством мучений и неудач». В течение четырех или пяти лет ни один журнал не хотел его печатать. «Первый сборник моих стихов, - говорит он, - который я сам напечатал в Ярославле (правда, слабый), не имел, конечно, никакого успеха. Первый мой переводный труд (книга норвежского писателя Генриха Иегера о Генрихе Ибсене) был сожжен цензурой. Близкие люди своим отрицательным отношением значительно усилили тяжесть первых неудач». Но весьма скоро имя Бальмонта, сначала как переводчика Шелли, а со средины 1890-х годов - как одного из наиболее ярких представителей русского «декадентства», приобретает очень громкую известность. Блеск стиха и поэтический полет дают ему доступ и в издания, враждебные декадентству - «Вестник Европы», «Русскую Мысль» и другие. В 1900-х годах литературная деятельность Бальмонта особенно тесно примыкает к московским «декадентским» издательствам: «Скорпион» и «Гриф».

Основная черта поэзии Бальмонта - ее желание отрешиться от условий времени и пространства и всецело уйти в царство мечты. В период расцвета его таланта, среди многих сотен его стихотворений, почти нельзя было найти ни одного на русскую тему. В последние годы он очень заинтересовался русскими сказочными темами; но это для него чистейшая экзотика, в обработку которой он вносит обычную свою отрешенность от условий места и времени. Реальные люди и действительность мало его занимают. Он поет по преимуществу небо, звезды, море, солнце, «безбрежности», «мимолетности», «тишину», «прозрачность», «мрак», «хаос», «вечность», «высоту», «сферы», лежащие «за пределами предельного». Эти отвлеченные понятия он для вящей персонификации даже пишет с большой буквы и обращается с ними как с живыми реальностями. В этом отношении он, после Тютчева, самый проникновенный среди русских поэтов пантеист. Но собственно живую, реальную природу - дерево, траву, синеву неба, плеск волны - он совсем не чувствует и описывать почти и не пытается.

К. Бальмонт долгое время занимал признанно-лидирующее положение среди русских символистов, и это положение было достигнуто не на путях «модничанья» (хотя одно время Бальмонт был «модным») и стремления угодить толпе. Душевная работа поэта, его искания, отражали «веяние времени», искания «заблудшего» духа русской «интеллигентной» мысли вообще.

Бальмонт принадлежал к поколению старших символистов и отдал дань такому течению в искусстве как декаданс. Под влиянием безнадежного пессимизма в поэте назревают настроения, характерные для «декадентской» поэзии: сначала полная апатия, затем жажда уединения и бегство от мира. Однако, его творчество нельзя отнести только к одному литературному направлению. Связанный с национальной литературной традицией и погружавшийся в историю и культуру других народов, увлекавшийся модными философскими течениями и пронизывающий свое творчество мифологическими образами, Бальмонт не умещается в рамки какого-либо направления в литературе ещё и из-за совершенно оригинального подхода к поэзии, которую он оценивает не иначе как волшебство. Поэт, по мнению Бальмонта, - чародей, призванный расколдовать природу, а окружающий мир - это “всегласная музыка” и “изваянный стих”.

“Природа дает лишь зачатки бытия, создает недоделанных уродцев, - чародеи своим словом и магическими своими действиями совершенствуют Природу и дают жизни красивый лик”. Такое понимание миссии поэта обусловило характер всего творчества Константина Бальмонта. По его мнению, “наше человеческое слово, которым мы меряем Вселенную и царим над стихиями, есть самое волшебное чудо из всего, что есть ценного в нашей человеческой жизни”. Слово, властное над стихиями, становится само пятой стихией мира - стихией человеческого Голоса, давшего этому безглагольному миру (от цветка и птицы до Океана и Неба) возможность высказаться. В этом подходе Бальмонта ощущается влияние философии всеединства Вл. Соловьева, который призывал “уловить и навеки идеально закрепить единичное явление..., сосредоточить на нем все силы души и тем самым почувствовать в нем силы бытия..., увидеть в нем фокус всего, единственный источник абсолютного”. Мы встречаем у Бальмонта целый ряд стихов, в которых самая малая сущность становится объектом пристального внимания поэта и осознается им как важное звено единой жизненной цепи. “Ночная бабочка”, “Кукушка”, “Альбатрос”, “Сова”, “Камень”, “Лес”, “Снежинка”, “Старый дом”, “Бледная травка, Волна”, “Болото”, “Ландыши”, “Придорожные травы”, “Одуванчик” - все эти и многие другие стихотворения Бальмонта рисуют нам крупным планом то, что заявлено в названии.

Поэтическое творчество Бальмонта - это саморастворение “Я” в необъятном мире с целью приобщения к вечным тайнам Космоса:

Я знаю, что таинственная дверца

Из смерти в жизнь, из тьмы до бытия

Есть правда растворившегося Я.

Литературный дебют был для Бальмонта неудачным, первый выпуск своих же стихотворений Бальмонт сам скупал и уничтожал. Критики отнеслись к первым поэтическим попыткам Бальмонта весьма скептически и с иронией. Переводческая деятельность в самом начале карьеры тоже не принесла радости - его первая переведенная книга была сожжена цензурой.

Однако дальнейшие работы Константина Бальмонта, как переводные, так и собственного сочинения, имели огромный успех.

Этот успех сопровождал поэта до 1905 года, когда свет увидел сборник «Литургия красоты». Критики и того времени и современные исследователи именно с этого года выделяют начало распада той эстетической системы, которая была характерна для поэзии Константина Бальмонта. И полным провалом стала книга «Жар-птица», вышедшая в 1907 году. Умер Константин Бальмонт за границей в Париже, куда сумел уехать из Советской России. До самой своей смерти он очень тосковал по родине, сетовал на то, что вокруг него все пусто. Постоянная печаль и финансовые неурядицы привели к развитию серьезной болезни, от которой он и скончался в 1942 году.

Все творчество Бальмонта исследователи относят к декаденско-символисткому течению. Здесь надо отметить, что в конце 19-го века в Россию из Франции приходит новое литературное направление, последователей которого стали называть сначала декадентами, а чуть позже символистами. Основным постулатом творчества декадентов-символистов стала идея выражения невыражаемого, непроизносимого в поэтическом творчестве. Главную роль в этом процессе они отводили слову-символу, образу, содержащему в себе принципиально большее, чем пару «форма» - «значение». Значение таких слов-символов оказывалось намного шире, чем просто лексическое значение слова.

Бальмонт нашел себя в рамках этого литературного течения. И это было не случайно. Как отмечают его современники, поэт самой организацией своего духовного, психического «я» был словно рожден для того, чтоб быть символистом. Вот как описывает его Банников В.Н.: «Чрезвычайно чуткий и нервный, любознательный, добродушный, увлекающийся, легкий на подъем, склонный к аффектации и самолюбованию, он нес в душе нечто очень непосредственное, нежное, детское».

Анализ повести Василия Шукшина "Калина красная"

Деревня стала той колыбелью, с которой началась творческая жизнь Шукшина, которая дала толчок к развитию его потрясающих творческих сил. Память, размышления о жизни вели его в село, где именно здесь он научился замечать острейшие конфликты...

Анализ произведений Серафимовича А.С. и Бальмонта К.Д.

Тишина духа, молчание вселенной слишком ужасно и томительно, быть может, сама Вечность лишь ужас безмолвия, нет возврата с высот и ледяных хребтов, а между тем «правда небес» только смутный сон. Итак, должно жить, во что бы то ни стало...

Библейские мотивы в романах Ч. Диккенса

Начало творчества Диккенса - 30-е годы. В своих первых книгах он еще далек от обобщений и выводов социального характера, но в них заключены многие темы и образы последующих романов. Романы, принадлежащие к первому периоду его творчества...

Вальтер Скотт и его роман "Роб Рой"

Жанр элегии в творчестве Е. Баратынского

Подводя итог всем выше сказанному, можно сказать следующее. В уже существующий жанр элегии, как мы выяснили, Баратынский привнес стремление к психологическому раскрытию чувств и философичность...

Жизнь и творчество Стивена Кинга

Жизнь и творчество Ф. Шиллера

Так же, как и его друг Гете, великий немецкий поэт и мыслитель Ф.Шиллер несомненно был "прямым наследником просветительской философии XVIII века". В искусстве он видел мощный инструмент воспитания гармонически развитой личности. Как и у Гете...

Загадка Шекспира

Творчество Шекспира впитало в себя все важнейшие моменты эпохи Возрождения. В центре произведений Шекспира - всегда человек, счастливый или несчастный, страдающий, ошибающийся, совершающий подвиги и преступления...

Игорь Северянин – поэт Серебряного века

Игорь Северянин (именно так чаще всего подписывался поэт) стал основателем эгофутуризма, в добавление к просто футуризму, провозгласив культ индивидуализма, возвышающегося над безликой толпой обывателей...

Образ положительного героя в творчестве Чарльза Диккенса на примере романов "Оливер Твист" и "Домби и сын"

Чарльз Диккенс принадлежит к тем великим писателям, которые составляют гордость национальной английской культуры; с его творчеством связана целая эпоха в развитии литературы Англии. Среди замечательной плеяды критических реалистов...

Поэзия Аркадия Кутилова

Стихи Кутилова отличаются повышенной эмоциональностью, оценочностью даже на фоне произведений других омских поэтов, эмоциональный "градус" которых заметно выше некоторого "среднероссийского". Это проявляется, прежде всего...

Секрет успеха произведений Пауло Коэльо на примере повести "Алхимик"

Уже первые книги Пауло Коэльо "Дневник мага"(1987) и "Алхимик"(1988) сделали его одним из самых известных писателей нашего времени. Потом были "Узда"(1990), "Валькирии"(1992), "На берегу Рио-Пеьдра села я и заплакала"(1996)...

Константин Дмитриевич Бальмонт был широко известен как поэт-символист, переводчик, эссеист и историк литературы. В России он пользовался огромной популярностью последние 10 лет ХIХ века, был кумиром молодежи. Творчество Бальмонта продолжалось более 50 лет и в полной мере отразило состояние тревоги, страха перед будущим, желание замкнуться в вымышленном мире.

В начале творческого пути Бальмонт писал множество политических стихотворений. В «Маленьком султане» он создал жестокий образ царя Николая II. Это стихотворение тайно передавали из рук в руки, как листовку. В Женеве оно было опубликовано в сборнике «Песни борьбы». Бальмонт мастерски владел приемами обличительной сатиры, писал эпиграммы, одна из которых адресована тому же Николаю II:

Он трус, он чувствует с запинкой,

Но будет, – час расплаты ждет.

Кто начал царствовать Ходынкой,

Тот кончит, встав на эшафот.

В начале творческого пути Бальмонта поддерживали В. Короленко, В. Брюсов, которые высоко ценили его талант и образованность.

Свой первый «Сборник стихотворений» Бальмонт уничтожил как слабый. Следующий сборник «Под северным небом» был более удачным. Стихи в нем приобретают изящество формы и музыкальность.

Всю жизнь Бальмонт работал очень интенсивно. В год у него выходило по несколько сборников в нескольких изданиях. Он изучил 16 языков, поглощал целые библиотеки, стремился как можно полнее понять жизнь и людей.

С 1897 года поэт путешествует по всему миру, что отразилось на тематике его стихотворений. Отречение царя от власти Бальмонт воспринял с радостью, но революцию 1917 года отверг, считая ее грубой и страшной. В 1920 году поэт-бунтарь подает прошение о выезде за границу, где и остается навсегда. В эмиграции Бальмонт тосковал по родине:

И все пройдя пути морские,

И все земные царства дней,

Я слова не найду нежней,

Чем имя звучное: Россия.

Он слагал песни о Москве, воспевал Сибирь в книге «Голубая подкова».

Славу Бальмонту как поэту-символисту принесли сборники «Тишина», «Горящие здания», «Будем как солнце». В 1913 году в России было издано 10 томов его произведений.

Тема солнца проходит через все творчество поэта. Образ животворящего солнца у него – символ жизни, живой природы, органическую связь с которой он всегда ощущал:

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

И синий кругозор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце.

И выси гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Море

И пышный цвет долин.

Я заключил миры. В едином взоре,

Я властелин…

По музыкальности стиха Бальмонту не было равных. Он умел уловить и показать момент, миг, звук, рождающиеся и исчезающие. В своих стихах поэт использовал приемы, свойственные музыке, – ритмические повторы, множество внутренних рифм:

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,

Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,

И сияньем прощальным как будто ласкали,

Словно нежно ласкали отуманенный взор.

В стихотворении «Безглагольность» Бальмонт гениально подмечает одну из «эмоциональных составляющих» действительности:

Есть в русской природе усталая нежность,

Безмолвная боль затаенной печали,

Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,

Холодная высь, уходящие дали.

Само название стихотворения говорит об отсутствии действия, о погружении души человека в состояние мудрой созерцательности. Поэт передает различные оттенки грусти, которая, нарастая, изливается слезами:

И сердце простило, но сердце застыло,

И плачет, и плачет, и плачет невольно.

Чередование шипящих звуков – излюбленный прием символистов, позволяющий передать шелест листьев:

Недвижный камыш. Не трепещет осока.

Глубокая тишь. Безглагольность покоя.

Луга убегают далеко-далеко.

Во всем утомленье глухое, немое.

Лирический герой помещен на «склон косогора» между небом и рекой (водой), окутанной туманом. Возникает глубокий образ: маленький человек – и весь мир, погруженный в печаль. И в то же время душа даже одного человека, с его страданиями, – это целый космос, его эмоции сливаются с миром природы. Жизнь человека и «безмолвие» – только внешнее проявление, за которым скрывается поток чувств и эмоций, сложная жизнь души.

К шедеврам бальмонтовской лирики можно отнести стихотворения «Песня без слов», «Челн томления», «Я мечтою ловил уходящие тени…», «Камыши», «Океан».

Стихотворения Бальмонта воздействуют на слушателя не столько смыслом, сколько звуковой игрой. Не случайно одно из них названо «Песня без слов» (1894):

Ландыши, лютики. Ласки любовные.

Ласточки трепет. Лобзанье лучей.

Лес зеленеющий. Луг расцветающий.

Светлый свободный журчащий ручей.

Изменяя в строфах «главный» звук (здесь – «л»), автор вызывает у слушателя чувство трогательной нежности к расцветающей природе. Картина утра сменяется картинами дня и прекрасной лунной ночи. Прожитый день завершается:

Радость безумная. Грусть непонятная.

Миг неизбежного. Счастия миг.

В стихотворении «Челн томленья» (1894) есть строка «чуждый чарам черный челн». Бальмонт часто использовал однородные эпитеты и повторы:

Чуждый чистым чарам счастья,

Челн томленья, челн тревог,

Бросил берег, бьется с бурей,

Ищет светлых снов чертог.

Настоящим шедевром стало стихотворение «Камыши», в котором читатель видит страшное ночное болото с его трясиной, сыростью, таящейся смертью:

Полночной порой камыши шелестят.

В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

В болоте дрожит умирающий лик.

То месяц багровый печально поник.

И тиной запахло. И сырость ползет.

Трясина заманит, сожмет, засосет.

Сонет «Океан» посвящен Валерию Брюсову, человеку неутомимой энергии, создателю символизма. Стихотворение наполнено энергией океана, а построено как разговор лирического героя с Океаном. В нем символический смысл и философский подтекст. Поэт говорит о счастье и смысле жизни, но не получает ответа:

Вдали от берегов Страны Обетованной,

Храня на дне души надежды бледный свет,

Я волны вопрошал, и океан туманный

Угрюмо рокотал и говорил в ответ:

«Забудь о светлых снах. Забудь. Надежды нет.

Ты вверился мечте обманчивой и странной.

Скитайся дни, года, десятки, сотни лет, -

Ты не найдешь нигде Страны Обетованной».

О творческом пути художника-творца, о самосовершенствовании повествует стихотворение «В безбрежности» («Я мечтою ловил уходящие тени…»). Путь поэта представляется как некая «лестница в небо», каждая ступенька которой – это годы тяжелого труда. Но чем выше поднимается поэт, тем бо льшим смыслом наполняются его жизнь и творчество:

И чем выше я шел, тем ясней рисовались,

Тем ясней рисовались очертанья вдали,

И какие-то звуки вдали раздавались,

Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Поэт рад, что достиг высоты, узнал, «как ловить уходящие тени» образов и слов. Он не останавливается на пути самопознания, идет все выше и выше.

Даже названия стихов поэта отражают их необыкновенную музыкальность: «Аккорды», «Гармония слов», «Зовы звуков». Не случайно Бальмонта называли музыкальным живописцем, «Паганини русского стиха». На его стихи написано более 500 романсов. В плане музыкальности Бальмонт был гениальным продолжателем традиций лирики А. Фета, уделяя внимание не только звуку, но и цвету. «Вся природа – мозаика цветов», – говорил он:

Красный парус в синем море, море

Белый парус в море сером спит

свинцовым сном.

В поэме «Фата Моргана», например, 21 стихотворение, и каждое посвящено раскрытию какого-либо цвета или оттенка цветов.

По словам Короленко, «центрального, художественного мотива» у Бальмонта не было, он его и не искал. Его художественный метод отражал целостность мира.

Внимание будет уделено периоду зрелого творчества поэта, когда он являлся центральной фигурой декадентско-символистского течения. В этот период он выпустил три сборника поэзии: «Горящие здания» (1900), «Будем как солнце» (1903) и «Только любовь» (1903).
В историю русской литературы поэт вошел как один из виднейших представителей первого символистского поколения - так называемого «старшего символизма».
Внимание будет уделено именно зрелому периоду творчества, потому что в это время поэтические возможности Константина Бальмонта достигли вершины своего развития. Он использовал мощь русского языка, экспериментировал, создавал неологизмы, прибегал к фонетической стороне слов, придавал большое значение не только смыслу стихотворений, но и к их музыкальности.
Эта тема является актуальной, поскольку исследований направленных на особенности поэтического языка Константина Бальмонта нет. Внимание обычно уделяется литературной стороне наследия поэта, и это неудивительно, так как он опубликовал 35 сборников поэзии, 20 книг прозы, занимался переводами Перси Шелли, Уильяма Блейка, Шарля Бодлера, Оскара Уайльда, Руставели, испанских песен, словацкого, грузинского эпоса, югославской, болгарской, литовской, мексиканской, японской поэзии. Он является автором автобиографической прозы, мемуаров, филологических трактатов, историко-литературных исследований и критических эссе. За всей этой творчески плодовитой работой трудно проанализировать особенности его поэтического языка, исследователей чаще привлекают мотивы, темы и образы творчества Константина Бальмонта.
Поэтический язык, бессомненно, отличается как от языка прозаических произведений, так и от языка, которым мы пользуемся в повседневной жизни. Это язык, у которого эстетическая направленность. Поэтический язык, художественная речь, - это язык поэтических, стихотворных и прозаических литературных произведений, система средств художественного мышления и эстетического освоения действительности.
В отличие от обычного, практического языка, у которого основной является коммуникативная функция, у поэтического языка доминирует эстетическая функция, реализация которой сосредоточивает большее внимание на самих языковых представлениях (фонических, ритмических, структурных, образно-семантических), так что они становятся самоценными средствами выражения. Общая образность и художественная неповторимость литературного произведения воспринимаются через призму поэтического «я» художника.
В отличие от обычного языка, первичной моделирующей системы, исходной «картины мира», поэтический язык является по своей природе вторичной моделирующей системой, как бы надстраиваемой над первой и творчески воспринимаемой благодаря проекции на неё.
Эстетический знак, образ предстаёт как семантически «колеблющийся», многоплановый, а потому и побуждающий читателя к его творческому восприятию.
Эстетический знак, слово, словосочетание, конструкция, текст как элементы вторичной смоделированной системы в его сопоставлении с обычным знаком первичной системы, реальности характеризуется рядом специфических свойств. Эстетический знак имеет не стандартную, общепринятую, а особую художественную форму. Она характеризуется необычной сочетаемостью с другими словами, экспрессивной, словообразовательной, морфологической структурой, инверсией, подчёркнутой фонической организацией.
Разграничение обычного (практического) и поэтического языков, то есть собственно коммуникативной и поэтической функций языка важно для анализа поэтического текста.
Период зрелого творчества поэта открывается сборником стихотворений «Горящие здания» - и это пик популярности Константина Бальмонта, к нему приходит всероссийская известность, он становится центральной фигурой русской символистской поэзии.
Чтобы проанализировать особенности поэтического языка Бальмонта, необходимо проследить эволюцию мировоззренческих ориентиров, ведь именно этим можно объяснить выбор лексики и поэтических фигур.
Раннее творчество Бальмонта в идейно-философском отношении считалось во многом вторичным: увлечение идеями «братства, чести, свободы» было данью общим настроениям поэтического сообщества. Главенствующими темами его творчества были христианское чувство сострадания, восхищение красотой религиозных святынь.
Затем поэт увлекается идеями Фридриха Ницше о сверхчеловеке, и тональность стихотворений меняется, меняется лексика.
Для поэзии зрелого Бальмонта характерна масштабность и всеохватность: здесь эпоха Ивана Грозного и Бориса Годунова, скифские набеги и Древняя Русь, Запад и Восток («Скифы», «Опричники», «В глухие дни», «Смерть Димитрия Красного», «Как испанец», «Замок Джэн Вальмор», «Чары месяца», «Исландия», «Воспоминания», «Индийский мотив», «Индийский мудрец» и др.).
Я буду рассматривать лингвистические особенности поэтического языка Константина Бальмонта в период зрелого творчества. Задачи этой работы: во-первых, нужно рассмотреть особенности фонетической организации стихотворений.
Во-вторых, исследовать выбор лексики, выяснить, какие слова наиболее частотны в поэзии зрелого периода, нейтральны слова или экспрессивны, лексика абстрактна или конкретна и т.д.
В-третьих, изучить синтаксическую организацию стихотворений, выяснить, какими риторическими фигурами пользуется Константин Бальмонт.
Для поэтического языка Бальмонта характерна экспрессивность. Экспрессивность (буквальный перевод - «выразительность», от латинского expressio - выражение) - свойство определенной совокупности языковых единиц, обеспечивающее их способность передавать субъективное отношение говорящего к содержанию или адресату речи, а также совокупность качеств речи или текста, организованных на основе таких языковых единиц. В широком смысле - повышенная выразительность произведения искусства, достигаемая всей совокупностью художественных средств, и зависящая от манеры исполнения и характера работы художника.
В узком смысле - проявление темперамента художника. Бальмонт был приверженцем культа музыкальности стихотворения, а это вытекает из импрессионизма, из почитания «мимолетностей», из любви к туманным и изменчивым настроениям. Асоциальность и нелюбовь к земному породили склонность к отвлеченным словам. Неологизмы Бальмонта - тоже обычно абстрактные слова. Даже пытаясь воссоздать народные былины, Бальмонт не может не злоупотреблять отвлеченными понятиями.
Бальмонт прибегает к использованию аллитерации. Аллитерация – это повторение одинаковых или однородных согласных в стихе, придающее ему особую звуковую выразительность в стихосложении.
Также использует ассонансы. Ассонанс - это повторение гласных звуков в высказывании. В поэзии имеет другие употребления - для описания поэтической фонетики. Так называется рифма, в которой совпадают только ударные гласные звуки, а также повторение в стихе однородных гласных звуков.
Любит использовать приём анафоры – лексической, морфемной, синтаксической. Анафора - стилистическая фигура, состоящая в повторении сродных звуков, слова или группы слов в начале каждого параллельного ряда, то есть в повторении начальных частей двух и более относительно самостоятельных отрезков речи.
Для поэзии Бальмонта характерны черты импрессионизма: он способен поймать мимолетное мгновение жизни. Бальмонт очень мелодичен и музыкален.

Фонетика

Зрелый период творчества Константина Бальмонта открывается сборником «Горящие здания», который был опубликован в 1900 году.
Константин Бальмонт знал множество языков и переводил поэтические произведения на русский язык. Он уделял внимание не только смысловой нагрузке слова, но и придавал словам фонетически привлекательный облик.
И для подтверждения истинности своих слов, он подбирает именно те слова и те конструкции, которые фонетически это доказывают: для подтверждения первой строки – выбрана такая конструкция, которая медленна при прочтении, а в последней строке – фонетика сама говорит за себя, слова, так сказать, поют, гневаются и нежны:

Я - изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты - предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.

Согласно фоносемантическому анализу, проведённому на сайте http://www.teron.fatal.ru/servisfonosemantika.php, слово «нежные» имеет «медленную» выраженность признака, слово «гневные» - «сильный, мужественный» признак, «звоны» - опять-таки, «сильный, мужественный»! иначе говоря, Константин Бальмонт уделял большое внимание фонетическому облику стихотворений, и весьма преуспел в этом лоне, о чём свидетельствует современный фоносемантический анализ.
Бальмонт был приверженцем культа музыкальности стихотворения, а это вытекает из импрессионизма, из почитания «мимолетностей», из любви к туманным и изменчивым настроениям.
Что касается фонетики, то Константин Бальмонт сам занимался исследованием русского языка. Вот что он пишет в своей работе «Русский язык»: «Из всех слов могучего и первородного русского языка, полногласного, кроткого и грозного, бросающего звуки взрывным водопадом, журчащего неуловимым ручейком, исполненного говоров дремучего леса, шуршащего степными ковылями, поющего ветром, что носится и мечется и уманивает сердце далеко за степь, пересветно сияющего серебряными разливами полноводных рек, втекающих в синее море, - из всех несосчитанных самоцветов этой неисчерпаемой сокровищницы, языка живого, сотворенного и, однако же, без устали творящего, больше всего я люблю слово – воля». Этими словами можно объяснить выбор лексики Бальмонтом, который часто был именно фонетически мотивированным.
В сборнике «Только любовь» Константин Бальмонт использует своё любимое слово 6 раз, в сборнике «Горящие здания» - 4 раза, в книге «Будем как Солнце» - 6 раз. Почему же слово воля любимое у поэта? Об этом он тоже пишет в своей работе: «Уже один его внешний вид пленителен. Веющее в, долгое, как зов далекого хора, о, ласкающее л, в мягкости твердое утверждающее я. А смысл этого слова - двойной, как сокровища в старинном ларце, в котором два дна. Воля есть воля-хотение, и воля есть воля-свобода. В таком ларце легко устраняется разделяющая преграда двойного дна, и сокровища соединяются, взаимно обогащаясь переливаниями цветов. Один смысл слова воля, в самом простом, изначальном словоупотреблении, светит другому смыслу, в меру отягощает содержательностью и значительностью его живую существенность». Современный фоносемантический анализ не противоречит словам поэта и выдаёт следующие признаки слова: большой, величественный, могучий, радостный, красивый, сильный, светлый.
Иначе говоря, Бальмонт любит обращаться к музыкальности слов, иногда даже жертвуя смыслом. Внимание к переменчивым состояниям природы и внутреннего мира человека сформировало импрессионистскую поэтику Бальмонта. Поэт внес серьезный вклад в техническое совершенствование русского стиха. Он умело, хотя и излишне часто использовал аллитерации, ассонансы и разнообразные типы словесных повторов. Стихотворения Бальмонта воздействуют на слушателя не столько смыслом слов, сколько звуковой «ворожбой». Ради нужных ему звуков поэт готов был пожертвовать ясностью смысла, синтаксическим разнообразием и даже лексической сочетаемостью слов (как, например, в строчке чуждый чарам чёрный челн).
Или же в стихотворении «Чёт и нечёт», где строка, вынесенная в название стихотворения, часто повторяется, звуча, как заклинание. Иногда к ней добавляются слова, усиливающие влияние ч: «чет и нечет протечет», «чет и нечет вас влечет». В этом же стихотворении и обилие повторов сонорных:

Звук неясный,
Безучастный,

Нет, не верю,
И в потерю

Утром рано,
Из тумана

И в каждой строке повторяются одни и те же согласные звуки:

И осветит,
И заметит

Ночью, скучно,
Однозвучно,

Верьте, верьте
Только смерти!

На примере этого стихотворения мы видим, что Константин Бальмонт сильно, в некоторых случаях даже излишне много опирается на фонетику, музыкальность стихотворения.
Если взять стихотворение «Безглагольность», то увидим, что ритм стиха завораживает, чередование шипящих с мягкими, длящимися концовками слов (- ны, -ла, -но, -ло,- ли,- оя,- ое) придает поэтическому веществу особую нежность, почти физически ощущаемую.

Лексика

Утверждая образ сильного героя, «стихийного гения», «сверхчеловека», Бальмонт восторженно восклицает:

О, блаженство быть сильным и гордым
и вечно свободным!
«Альбатрос»

В этом и проявляется тяготение Бальмонта к крайностям, масштабу, категоричности, превосходству. Это отражается на лексике. Слово вечно употребляется поэтом 20 раз в сборнике, а ведь у этого слова весьма категоричная семантика. К примеру:

В мире согласный,
Вечно ясный
«Чёт и нечёт»

Для придания превосходства, крайнего, Бальмонт использует слово сверхземной 2 раза в сборнике:

Были черты сверхземного лица

Покажи нам черты сверхземной красоты

Если ранний период творчества был окрашен в мрачные тона, то зрелый период – светлый. Слово светлый употребляется Константином Бальмонтом 25 раз в сборнике:

От нескромных укрытые светлою мглой горизонта,

Нежнее, чем светлые пряди

И вдруг вернись к бесстрастию, как светлый дождь в реку.

Слово белый употребляется поэтом 9 раз за сборник стихотворений:

А мертвый, стоя, белый, пел псалмы,

Отделился в полумгле Белый призрак Джамиле

Всё это придаёт определённую светлую тональность «Горящим зданием».
Язык лирики Бальмонта отличается экспрессивностью:

Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!

Если горящие здания мы представить можем, то кричащая буря – это яркий образ, который мы можем только прочувствовать. Предложение это стоит через запятую с предыдущим – как продолжение семантического ряда, как градация лирического настроения стихотворения.
Сборник «Горящие здания» имеет знаменательный подзаголовок: «Лирика современной души». В представлении Бальмонта это душа, которая открыта всей благодати и всем соблазнам мира. Вдыхая «полную свободу», в своём принятии существующего она не знает никаких запретов, табу, ограничений. Но при этом нельзя говорить о душе цельной, напротив – она расколота противоречиями, потому что мир, в который она пришла и хочет полюбить, всё же во многом её отталкивает и отвращает. В целом ряде стихотворений зрелого Бальмонта нарисована негативная картина мира, которая запечатлена уже в более резких тонах, нежели это было в его юношеской, ранней лирике. Вот она – раздробленность того лирического «я», стоящего за стихотворениями Бальмонта, множественность лиц лирического героя, множественность масок, которые лирический герой примеряет одна за другой: свободный, кочующий скиф; гордый и мрачный паладин – крестоносец; близнец императора Нерона, прославившегося своим беззаконием; часовой, охраняющий сон своих товарищей; скорпион, погибающий во имя своей гордыни; испанец, опьянённый своей и чужой кровью, который желает быть «первым в мире»; «избранный, мудрый и посвящённый» царь и поэт, «брат ветра», «сын солнца» и так далее.
Эти бесконечные трансформации лирического героя сопровождены сменой окружающей его обстановки, декораций, которые создают необходимый колорит. Пышности книг Бальмонта соответствовала и структура сборников – со множеством разделов, подразделов, циклов, которые сопровождены эпиграфами, почерпнутыми из разнообразных источников, полные образами древних и редких культур, плюс изысканные изречения. Благодаря таким орнаментам, пробивая тьму веков, проливается свет забытых культур и цивилизаций, оттеняющих творчество самого поэта. Отсюда и обилие экзотизмов и разнообразие лексики. Это и обуславливает выбор лексики.
Для поэта характерны слова, которые придают яркую образность стихотворению – чего только стоит название – «Кинжальные слова», о которых так грезит Константин Дмитриевич. Очень точная метафора, которая подходит для целого сборника поэта. У него практически нет слов, которые были бы лишены экспрессии, точнее, они есть, но не на них ставится акцент. «Кинжальные слова» - раньше, в предыдущей литературе – мы не могли увидеть подобное сочетание. Какой талант художника слова – сравнить слово, на вид безобидное, бестелесное – с кинжалом. Какая сильная символика – кинжал поневоле ассоциируется с кровью, смертью, темпераментом. И вот это соединение на первый взгляд несоединимых слов – создаёт неповторимость стиля Бальмонта. Согласно фоносемантическому анализу слово кинжальные имеет горячую, быструю выраженность признака – чего, по-видимому, и добивался поэт, чтобы слово подсознательно действовало, как и сам предмет.
Поэт в своих строках использует эффект парадокса:

О, человек, спроси зверей,
Спроси безжизненные тучи!
К пустыням вод беги скорей,
Чтоб слышать, как они певучи!

В этих строках мы сталкиваемся с парадоксальными сочетаниями слов, в которых, на первый взгляд не имеют семантической сочетаемости: «безжизненные тучи», «пустыни вод», которые, к тому же, ещё и «певучи».
Константин Бальмонт любит использовать категоричность языка, он имеет склонность к выражениям, несущим смысл превосходности, крайней степени.
Константин Бальмонт экспериментирует с лексикой. Поэт создаёт неологизмы, но они тоже абстрактны, как и большинство слов, которыми пользуется Бальмонт. Таким примером может служить слово, вынесенное в название стихотворения: «Немолчные хвалы» или же в «Круговороте» вечность – безбольная, в «Майя» лицо – сверхземное, в «И да, и нет» - благостыня, в «Папоротнике» - златоцветный, сверхземной является и красота, многочудный, мечта трикратная, убеленные, нежно-светлоткаными». Слово безбольный он употребляет 3 раза, сверхземной - 2 раза, златоцветный - 2 раза в сборнике «Горящие здания». Из этого можно сделать вывод, что Константин Бальмонт не сомневался в удачности созданных им слов, потому что не останавливался на одноразовом употреблении собственных неологизмов, но и пользовался им далее, на ряду с каноническим, словарными, общеупотребительными словами. То есть он считал их равноценными.
Создаётся словесная гиперболизация: неотцветающих цветов, непогибающих садов. Это тоже характерно для сборника «Горящие здания», где очень часто поднимается вопрос о вечности: в вечных чашах, бессмертны, безбрежны.
Бальмонту характерны сочетания, которые, как кажется, антонимичны. Вот строка из сонета «Утопленники»: «Будь проклята! Будь проклята! Аминь!». Создаётся эффект парадокса за счёт введения в ряд контекстуальных синонимов, которые вне этого контекста так и останутся по разные стороны баррикад.
Интересно сочетание незасвеченных звезд в «Заколдованной деве». Перед нами вновь предстаёт бальмонтовский неологизм. Вновь – отвлечённо-абстрактный характер, но один этот неологизм даёт весьма сильный образ, символ, который несёт в себе лексически сильную энергетику.
Болезненное тяготение художника ко всякого рода «пропастям» и ко всяческой «дисгармонии» («Любя, убить – вот красота любви»). Бальмонт, в полном согласии с другими декадентами, объяснял как попытку «разгадать вечное явление мирового зла» - во имя истинной любви к добру (Бодлер, к примеру, «жил во зле, добро любя»), Однако такие благомерные толкования, кончено, ничего не меняли по существу: именно в стихах с инфернальной окраской поэт наиболее погружался в обесчеловеченную стихию декаданса. Но именно в этих словах – яркая, насыщенная эмоциональность языка, контрастность. Слова, подобранные поэтом – насыщены семантически и экспрессивно. И ту самую дисгармонию мира не отразить иначе, кроме как пользуясь антитезой. Построены сочетания по принципу антитезы, но и сам Бальмонт говорит о «различии»:

Что в мире я ценю, - различность сочетаний:
Люблю Звезду морей, люблю змеиный грех.
И в дикой музыке отчаянных рыданий
Я слышу дьявольский неумолимый смех

Снова – экспрессивность слов, выбраны крайние, полярные слова: выше звезды человек ничего не видит, больше греха преступления нет, рыдание - крайнее проявление отчаяния, хуже дьявола нет ничего. Слово рыдание как проявление крайней степени отчаяния Бальмонт употребляет 3 раза в сборнике, к слову дьявол обращается 12 раз, грех встречается 12 раз. Действительно, исходя из этих данных мы можем смело говорить о правдивости наших изложенных выше мыслей – поэтический язык Бальмонта тяготеет к крайностям.
Бальмонт прибегает к использованию экзотизмов. Экзотизмы - группа иноязычных заимствований, обозначающих предметы или явления из жизни другого, как правило, заморского народа. В отличие от других варваризмов, из-за своей стойкой этнической ассоциации экзотизмы, за редким исключением, усваиваются не до конца и обычно так и остаются на периферии словарного запаса языка. Очень много мотивов и ссылок на культуру и традиции иных народов. А из этого логично употребление слов, которые могут восприниматься как экзотизмы: Гаома, Веретрагна, Тистрия, Агурамазда, Ашаван, Агура, Датар, Маздао из стихотворения «Из Зенд-Авесты». В сборнике имеются ссылки на Коран, Упанишады.
В стихотворении «Исландия» так же употребляются слова, для русского читателя не примелькавшиеся: Снорри, Сигурды, Тормодды, Гуннары. Даже сейчас, эти слова экзотизмами и воспринимаются. Но это легко объяснить. Какими же ещё словами мог пользоваться поэт, когда писал о чужой культуре, мифологии, если, не используя имён героев эпоса?
Сборник «Будем как Солнце», опубликованный в 1902 году, явился попыткой построения космогонической картины мира, в центре которой находится верховное божество, Солнце, которое стало одним из центральных, опорных. Становясь словно первобытным человеком, язычником, Бальмонт пишет гимны стихиям, природным силам, звездам, Луне и т. д. Одна из основных жизненных стихий для Бальмонта - Огонь. Слово солнце Константин Бальмонт употребляет 54 раза за сборник – действительно – центральное божество, вокруг которого и построен целый сборник стихотворений. Слово луна - 47 раз, звезда - 31 раза – можно смело говорить о пантеистической картине, которая выражается в подборе лексики.
Языку Бальмонта характерны слова, которые должны охарактеризовать полноту ощущений жизни: «пышно я горю, так радостно-тревожно».
Пантеизм Константина Бальмонта связан с почитанием гения Перси Шелли. Он ограничивается несколькими излюбленными мотивами – солнца, луны, ветра, к которым поэт обращается беспрестанно однозначен: то или иное явление природы призвано символически обозначать душевное состояние поэта. Стихийные силы природы неизменно присутствуют в поэзии Бальмонта как образы той полноты ощущения и переживания жизни, которой он не находит в человеческом обществе:

Пышно я горю, так радостно-тревожно,
В воздушных облаках так пламенно сквозя,
Что быть прекрасней – невозможно,
И быть блаженнее – нельзя.

Поэт чувствует свое родство со стихиями: солнце, луна, тучи, ветер, вода, огонь, воздух – вот та среда, в которой по-настоящему живет вольная и мятежная душа поэта. Ветер ему – «вечный брат», океан – его «древний прародитель»; обращаясь к огню, он восклицает: «Вездесущий огонь, я такой же, как ты!».
Слово ветер Константин Бальмонт употребляет 49 раз:

Как дыханье ветров

Вольный ветер, ветер, ветер,

Там нет ветров свирепо дышащих

Океан встречается 6 раз:

Но ты проникнешь в Океан

Вздымает безграничность океанов

Как уже писалось выше, язык Бальмонта тяготеет к крайностям, к чему-то безграничному, стихийному. В его поэзии бессознательное преобладает над сознательным, и именно этим можно объяснить обращение поэта к стихиям. Они вольны, неуловимы, вечны. Недаром же поэт в одном из своих стихотворений называет себя не иначе как «стихийный гений».
Язык Константина Бальмонта в сборнике «Будем как Солнце» абстрактен. Его многочисленные «стихийные гимны» абстрактны и риторичны, в них ему изменяло главное его оружие – «певучая сила». Пантеистические и космологические мотивы растворены в лирике Бальмонта – и в этих случаях ему подчас сопутствовали значительные творческие удачи. Когда же он разрабатывал подобные темы специально, то, как правило, впадал в громкую, но сухую декламацию.
Но Бальмонт – поклонник Шарля Бодлера и приверженец теории Фридриха Ницше о сверхчеловеке. Отсюда – определённая лексика:

Сверхчеловек среди людей

Безмолвные они «сверхчеловеки»

Имя Фридриха Ницше – весьма влиятельно для Бальмонта, его идеи оказали на поэта большое влияние. Именно призыв Ницше к переоценке ценностей лежал в основе трансформации, которую пережил Бальмонт на рубеже нового века, отказавшись от минорной окраски, наполнившей его ранние книги в пользу нового мировоззрения, приобретавшего в значительной степени гедонистический и волюнтаристский характер.
Поклонение стихиям было связано у Бальмонта с культом красоты, безразличием к этическим ценностям, равнодушием к социальным проблемам и попыткой возвысить безусловную свободу демонической, все преступающей личности:

Среди других обманчивых утех
Есть у меня заветная утеха:
Забыть, что значит плач, что значит смех, -
Будить в горах грохочущее эхо
И в бурю созерцать, под гром и вой,
Величие пустыни мировой.

В лирике Бальмонта запечатлены наиболее текучие, бесплотные, подвижные стихии - света, воздуха. Причем поэт стремился передать прежде всего слитное, совокупное ощущение светя, запаха, звука: в его стихах солнце пахнет травами, светит звонами, сам поэт сладко плачет и дышит луной. Природа, таким образом, изображается не столько в ее конкретной зримости, сколько как стихия вне места и времени, пребывающая в абсолютной чистоте и вечности. Внимание поэта привлекали не явления природы, а ее изначальные и неизменные свойства. Предмет его лирического изложения не ветер в поле или ночной осенний ветер, а ветер вообще, ветрянность во всех ее проявлениях, не ручей или море, а вода, дрожащая и в капле росы, и в океане, и вмещающая «бесконечные лики... и безмерность своей глубины», не дерево или деревья, а древесность.
Бальмонт на разный манер варьирует тему «стихийного гения», которой придавал черты ницшеанского «сверхчеловека», которому «всё позволено», который вне законов человеческого добра и зла, лжи и правды. И, даже если бог встанет на пути «сверхчеловека», то нужно восстать и на бога, пытающегося набросить рабскую узду.
Именно отсюда все дерзкие выкрики Бальмонта типа: «Я ненавижу всех святых», или же:

Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша.
Моё единое отечество –
Моя пустынная душа.

Всё равно мне, человек плох или хорош,
Всё равно мне, говорит правду иль ложь.
Только б вольно он всегда да сказал на да,
Только б он, как вольный свет, нет сказал на нет.

И эти строки свидетельствуют о том, что поэт намеренно выбирает слова с яркой, насыщенной коннотацией: именно ненавижу, а не не люблю, бегу спеша - это уже не просто бег, это нечто более сильное, более стихийное, экспрессивное, не просто людей – а именно человечество. Для поэтического языка Бальмонта характерна эгоцентрическая глобальность.
В стихотворении «Под ярмом» мы вновь видим подтверждение силе экспрессии бальмонтовских строк: «пламя покаянья» - это не обычное покаяние грешника, это гиперчувствительная эмоциональная исповедь души, совершившей нечто страшное; или же Константин Бальмонт видит мир совсем иначе, его мир не замыкается, допустим, в сводах храма, где проводится исповедь, нет. Это просто крик души, сжигающей себя покаянием – а для Бальмонта это характерно.
Облик лирического героя Бальмонта определяется претензией личности на высшее место в иерархии ценностей. Всеохватность, космизм индивидуалистических дерзаний, жажда всего коснуться, все испытать - постоянные приметы поэтического мышления Бальмонта. Его лирический герой не устает любоваться своей многогранностью, стремится приобщиться к культурам всех времен и народов, принести хвалы всем богам, пройти все дороги и переплыть все моря:

Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде,
Я хочу цветов багряных, мною созданных везде.

«Как испанец»

А всеохватность и космизм достигаются при помощи слов, которые выбирает поэт: первым, везде, на земле и на воде. Слово везде Бальмонт употребляет 7 раз в сборнике, что говорит в пользу высказанной выше мысли. В стихотворении «Медленные строки» – повтор выражений: вершины белых гор, вершины гор. Опять же, выбор слов, которые бы несли в себе возвышение. Слово вершина поэт использует 14 раз в сборнике. Вершина - слово конкретное, но она также играет на абстрактность языка Бальмонта.
Мир поэзии Бальмонта «запредельный» - у него 4 раза встречается это прилагательное: запредельная жизнь, запредельных тронов – эти слова свидетельствуют о бескрайности, вечности.
Лексически, метафорически и эмоционально сильным является сочетание: могильная лавина. С одной стороны, лавина нечто живое, стихийное, огненное, полное жизни. Но она же и несёт в себе разрушительную силу, несущую гибель всему, что ей встретится на пути. И это, как верно заметил Бальмонт, делает её могильной, при всей её кажущейся жизни придаёт символику смерти. Согласно фоносемантическому анализу, слово лавина
имеет красивый, величественный признак. Как удачно выбрал Константин Бальмонт это слово. Слово «могила» употребляется 6 раз – опять-таки – тяготение к крайностям – ведь дальше могилы для телесной оболочки нет ничего.
В сборнике стихотворений «Только любовь» слово безглагольность встречается 2 раза. Если мы обратимся к фоносемантическому анализу, то увидим что это слово обладает ярким признаком.
В стихах поэта преобладают черты импрессионизма: способность передать мгновение, утверждение мимолетности жизни, изменчивость настроений. Все эти черты и мотивы мы можем проследить в данном строках:

В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.

В этом стихотворении используется анафора – во втором четверостишии используется местоимение я - я ведь только, я ведь только, я зову. В первом четверостишии во второй и третьей строках повторяется слово мимолетность, а во втором четверостишии во второй и третьей строках – фраза: я ведь только облачко. В стихотворении используются вопросительные и восклицательные предложения и психологическая пауза – умолчание, причем все эти приемы находятся во втором четверостишии. Также используются метафоры: «облачко, полное огня» и эпитеты: «изменчивый радужной игры». Все перечисленные приемы придают стихотворению особую музыкальность, легкость. Стихотворение «Я не знаю мудрости» не столько передает мысли и чувства автора, сколько пробуждает в читателе его собственные. Но оно обращено не ко всем, не к читателю-потребителю, а читателю – творцу, соавтору, мечтателю, который сможет продолжить то, что недосказал автор, например, продолжить
фразу «Я зову мечтателей». Это очень удачный ход со стороны поэта.

Синтаксис

Проведя исследование на фонетическом и лексическом уровне, обратимся к синтаксической организации стихотворений Константина Бальмонта. Именно в стихотворениях нам отчетливо даны именно те членения, общий темп и система акцентов, которые хотел придать своей речи автор. Стихотворение воссоздает само движение живого авторского голоса с той верностью, которая недоступна художественной прозе. Мы воспринимаем стихи в общем и целом, именно так, как он их представлял себе сам. Бальмонт отдавал предпочтение однообразным синтаксическим конструкциям, и часто прибегает к анафоре.
Бальмонт использует приём лексической анафоры:

Полгода - холод беспощадный,
Полгода - дождь и душный зной

Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!

Пусть же вспыхнет море зноя,
Пусть же в сердце дрогнет тьма.

Полночь и свет знают свой час.
Полночь и свет радуют нас.
В сердце моем - призрачный свет.
В сердце моем - полночи нет.

Что дышит жизнь в немом затоне,
Что есть бессмертная любовь.

Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.

Морфемной анафоры:

Необозримая равнина,
Неумолимая земля

Отзвуки невольные,
Отсветы лучей

И полумертвые руины
Полузабытых городов

Синтаксической анафоры:

За то, что я родился безобразным,
За то, что я зловещий скорпион.

То мои несмелые,
То воздушно-белые,

О, если б ты была речной волною,
О, если б я был первой вспышкой дня!

Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,

Нежней, чем серебряный звон,-
Нежнее, чем ландыш душистый,

О, волна, подожди! Я уйду за тобой!
О, волна, подожди! Но отхлынул прибой.

В стихотворении «Медленные строки» мы видим подтверждение тому, что Бальмонт любил использовать одинаковые синтаксические конструкции, синтаксический параллелизм в рамках даже одного стихотворения:

Чем выше над землей,
Тем легче хлопья снега

Такого рода синтаксические приёмы придавали поэтическому языку Константина Бальмонта плавность, тягучесть, мелодичность.

Вывод можно сделать следующий:поэт использовал лексические, фонетические и синтаксические богатства русского языка. Константин Бальмонт экспериментировал, создавал неологизмы, которые имели абстрактный характер: безбольный, сверхземной, немолчный, благостыня, безглагольность и т.д. Все неологизмы Бальмонта имеют отвлечённый характер, а это исходит из тематики стихотворений: «Избранный», «Голос Дьявола», «Я не знаю мудрости» - т.е. сами темы абстрактны и из этого выходит и выбор лексики.
Для Бальмонта характерно частое употребление названий стихий: ветра, солнца, огня, луны и пр. Такое внимание к стихиям исходит из пантеистических настроений поэта, он поклоняется стихиям, слагает им гимны, любит сравнивать себя ними («ветер, я такой же, как и ты»). Пантеизм Бальмонта скорее вторичен, чем оригинален, он вышел из почитания гения Перси Шелли, но так как мы исследовали особенности поэтического языка Бальмонта, мы не могли не отметить, что к «стихийным» словам он обращается весьма часто. Поклонение стихиям также было связано у Бальмонта с культом красоты, безразличием к этическим ценностям, равнодушием к социальным проблемам и попыткой возвысить безусловную свободу демонической, все преступающей личности. Природа, таким образом, изображается не столько в ее конкретной зримости, сколько как стихия вне места и времени, пребывающая в абсолютной чистоте и вечности. Внимание поэта привлекали не явления природы, а ее изначальные и неизменные свойства.
Язык Бальмонта тяготеет к глобальности, масштабности. Нередко поэт употребляет слова типа всё – 156 раз в сборнике «Горящие здания», 248 раз в сборнике «Будем как солнце», 128 раз в книге стихотворений «Только любовь». Эти данные являются свидетельством того, что язык лирики Бальмонта в зрелый период творчества к масштабности неравнодушен.
Язык Бальмонта экспрессивен. Экспрессия достигается за счёт употребления лексики с яркой эмоциональной окрашенностью: ненавижу, горящие, кинжальные, буря, дьявол и т.д. То есть эти слова сами по себе имеют экспрессивную семантику, и придают эмоциональную окрашенность языку лирических текстов.
Бальмонт был приверженцем культа музыкальности стихотворения, а это вытекает из импрессионизма, из почитания «мимолетностей», из любви к туманным и изменчивым настроениям. Это достигалось Константином Бальмонтом с помощью фонетических средств: ассонансов и аллитераций. Иногда поэт злоупотребляет ими, но в целом это придаёт поэтическому языку Константина Бальмонта своеобразность и индивидуальный характер. Константин Бальмонт уделял большое внимание фонетическому облику стихотворений, и весьма преуспел в этом лоне, о чём свидетельствует современный фоносемантический анализ. Что касается фонетики, то Константин Бальмонт сам занимался исследованием русского языка. Таким образом, можно сказать, что поэт использовал свои теоретические данные на практике. Как приверженец импрессионистической поэтики, Бальмонт использовал фонетические средства как попытку воздействовать музыкально на подсознательное. Поэт внес серьезный вклад в техническое совершенствование русского стиха. Об этом он и сам писал:

Я – изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты - предтечи

В ходе работы мы выяснили, что поэт по праву писал эти слова о своей персоне, так как до него в русской поэзии фонетике никто не уделял ещё столько внимания музыкальности стихотворений.
Бальмонт прибегает к использованию экзотизмов - Агурамазда, Ашаван, Агура, Датар и др. Это объясняется тем, что Бальмонт прибегает к мифологии и истории других стран.
Имя Фридриха Ницше – весьма влиятельно для Бальмонта, его идеи оказали на поэта большое влияние. Именно призыв Ницше к переоценке ценностей. Отсюда вытекает употребление лексики, которая предполагает превосходство. Константин Бальмонт в то время разделял теорию Фридриха Ницше о сверхчеловеке: «хочу быть первым», «сверхчеловек среди людей», «предо мною другие поэты – предтечи» и т.д.
Бальмонт также пытается употреблять слова с инфернальной окрашенностью – а это вытекает из поклонения перед Шарлем Бодлером: дьявол, колдунья.
Языку Бальмонта характерно употребление антитез, гипербол. Часто поэт ставит в синонимический ряд слова, которые имеют антонимические отношения.
В синтаксической структуре Бальмонт отдаёт предпочтение однообразным синтаксических конструкций, использует словесные и лексические повторы.
Также Константин Бальмонт любит использовать анафору, лексическую, синтаксическую, морфемную.
В целом можно сказать, что язык Константина Бальмонта отличается яркой индивидуальностью.
Поэтический язык Константина Бальмонта обладает разносторонней красотой, что и объясняет большую популярность поэта в зрелый период творчества.

Рецензии

Люблю аналитические труды, а женские – просто обожаю.

Однако, справедливости ради скажу, что половину озвученных Дмитрием Сухаревым "шероховатостей", подметил и я. Но...
Вы, наверное, не знаете, молодое и милое создание, что Дмитрий, во-первых, – женоненависник, и ничего милого в противоположном поле ему видеть не дано, равно как и делать молодости некоторые поблажки.

Во-вторых, Вы, как умная девушка, должны понять, что Дмитрий злится не столько на Ваш ум, сколько мстит всем и вся за длительное отсутствие оного у себя. Вот его слова:

«Да зачем же мне учить английский?
В Екатеринбурге, в котором я живу и уезжать из которого уже вряд ли придётся, на этом языке говорят мало.
Скажу Вам больше - я и на русском-то мало с кем разговариваю.
Да и знаю язык слабо. Я плохо учился в школе по многим предметам.
Русский - не просто не любил. Ненавидел.
Я и сейчас его не очень... ну, пусть - люблю.

Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Бальмонт стал первым представителем символизма в поэзии, получившим всероссийскую известность. Отмечалось, впрочем, что его творчество в целом не было чисто символистским; не являлся поэт и "декадентом" в полном смысле этого слова: декадентство для него "…служило не только и не столько формой эстетического отношения к жизни, сколько удобной оболочкой для создания образа творца нового искусства". Первые сборники Бальмонта при всём обилии в них декадентско-символистских признаков литературоведы относили к импрессионизму, течению в искусстве, которое ставило своей целью передачу мимолётных, зыбких впечатлений. В основном это были "сугубо романтические стихи, как бы противопоставляющие небо и землю, зовущие в далёкое, нездешнее", насыщенные мотивами, созвучными творчеству А. Н. Плещеева или С. Я. Надсона. Отмечалось, что настроения "печали, какой-то сиротливости, бездомности", господствовавшие в ранних стихах Бальмонта, явились отзвуками прежних "дум больного, усталого поколения интеллигенции". Сам поэт замечал, что его творчество началось "с печали, угнетённости и сумерек", "под северным небом". Лирический герой ранних произведений Бальмонта (по А. Измайлову) -- "кроткий и смирный юноша, проникнутый самыми благонамеренными и умеренными чувствами".

Сборники "В безбрежности" (1895) и "Тишина. Лирические поэмы" (1898) были отмечены активным поиском "нового пространства, новой свободы". Основными для этих книг были идеи мимолётности бытия и изменчивости мира. Повышенное внимание автор уделял технике стиха, демонстрируя явную увлечённость звукописью, музыкальностью. Символизм в его понимании был прежде всего средством поиска "новых сочетаний мыслей, красок и звуков", методом выстраивания "из звуков, слогов и слов родной своей речи заветную часовню, где всё исполнено углубленного смысла и проникновения". Символическая поэзия "говорит своим особым языком, и этот язык богат интонациями, подобно музыке и живописи, она возбуждает в душе сложное настроение, более, чем другой род поэзии, трогает наши звуковые и зрительные впечатления", -- писал Бальмонт в книге "Горные вершины". Разделял поэт и входившее в общую систему символистских взглядов представление о том, что звуковая материя слова облечена высоким смыслом; как всякая материальность, -- "представительствует от духовной субстанции".

Присутствие новых, "ницшеанских" мотивов и героев ("стихийный гений", "непохожий на человека", порывающийся "за пределы предельного" и даже "за пределы -- и правды и лжи") критики отметили уже в сборнике "Тишина". Считается, что "Тишина" -- лучшая из трёх первых книг Бальмонта. "Мне показалось, что сборник носит на себе отпечаток всё более и более окрепшего стиля. Вашего собственного, бальмонтовского стиля и колорита", -- писал поэту в 1898 году князь Урусов. Занявшие в книге значительное место впечатления от путешествий 1896--1897 годов ("Мёртвые корабли", "Аккорды", "Пред картиной Эль Греко", "В Оксфорде", "В окрестностях Мадрида", "К Шелли") не были простыми описаниями, а выражали стремление вжиться в дух чужой или ушедшей в прошлое цивилизации, чужой страны, отождествить себя "то с послушником Брамы, то с каким-нибудь жрецом из страны ацтеков". "Со всеми я сливаюсь каждый миг", -- декларировал Бальмонт. "Поэт -- стихия. Ему любо принимать разнообразнейшие лики, и в каждом лике он самотождественен. Он льнёт любовно ко всему, и всё входит в его душу, как солнце, влага и воздух входят в растение… Поэт открыт миру…", -- писал он.

На рубеже веков общая тональность поэзии Бальмонта резко переменилась: настроения уныния и безнадёжности уступили место ярким краскам, образности, исполненной "исступлённой радости, напора буйных сил". Начиная с 1900 года "элегический" герой Бальмонта превратился в собственную противоположность: активную личность, "почти с оргиастической страстью утверждающую именно в этом мире устремлённость к Солнцу, огню, свету"; особое место в бальмонтовской иерархии образов занял Огонь как проявление космических сил. Оказавшись на некоторое время лидером "новой поэзии", Бальмонт охотно формулировал и её принципы: поэты-символисты, по его словам, "овеяны дуновениями, идущими из области запредельного", они, "пересоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии".

Сборники "Горящие здания" (1900) и "Будем как Солнце" (1902), а также книга "Только любовь" (1903) считаются сильнейшими в литературном наследии Бальмонта. Исследователи отмечали присутствие здесь пророческих ноток, образ "горящих зданий" расценивая как символ "носившейся в воздухе тревоги, знак порыва, движения" ("Крик часового"). Основными здесь были мотивы "солнечности", стремления к постоянному обновлению, жажде "остановить мгновение". "Когда слушаешь Бальмонта -- всегда слушаешь весну", -- писал А. А. Блок. Существенно новым фактором в русской поэзии явилась бальмонтовская эротика. Стихотворения "Она отдалась без упрёка…" и "Хочу быть дерзким…" сделались популярнейшими его произведениями; по ним учились "если не любить, то, во всяком случае, писать о любви в „новом" духе". И всё же, признавая в Бальмонте лидера символизма, исследователи отмечали: принятая им "личина стихийного гения, эгоцентризм, доходивший до нарциссизма, с одной стороны, и вечное солнцепоклонство, верность мечте, поиски прекрасного и совершенного -- с другой, позволяют говорить о нём как о поэте неоромантического склада". После "Горящих зданий" и критика, и читатели стали воспринимать Бальмонта как новатора, открывшего новые возможности русского стиха, расширившего его изобразительность. Многие обратили внимание на эпатирующую составляющую его творчества: почти исступлённые выражения решительности и энергии, тягу к использованию "кинжальных слов". Князь А. И. Урусов назвал "Горящие здания" "психиатрическим документом". Е. В. Аничков расценивал программные сборники Бальмонта как "моральное, художественное и просто физическое освобождение от прежней скорбной школы русской поэзии, привязывающей поэзию к невзгодам родной общественности". Отмечалось, что "гордый оптимизм, жизнеутверждающий пафос бальмонтовской лирики, стремление к свободе от оков, налагаемых обществом, и возвращение к первоосновам бытия" воспринимались читателями "не просто как эстетический феномен, а как новое мироощущение".

Высокие оценки современников получили "Фейные сказки" (1905) -- сборник детских сказочных песен-стилизаций, посвящённый дочери Нине. "В Фейных сказках родник творчества Бальмонта снова бьёт струёй ясной, хрустальной, напевной. В этих "детских песенках" ожило всё, что есть самого ценного в его поэзии, что дано ей как небесный дар, в чём её лучшая вечная слава. Это песни нежные, воздушные, сами создающие свою музыку. Они похожи на серебряный звон задумчивых колокольчиков, "узкодонных, разноцветных на тычинке под окном", -- писал Валерий Брюсов.

В числе лучших "чужестранных" стихов критика отмечала цикл стихотворений о Египте "Потухшие вулканы", "Воспоминание о вечере в Амстердаме", отмеченное Максимом Горьким, "Тишь" (об островах на Тихом океане) и "Исландия", которое высоко ценил Брюсов. Находясь в постоянном поиске "новых сочетаний мыслей, красок и звуков" и утверждении "разящих" образов, поэт считал, что занимается созданием "лирики современной души", души, у которой есть "множество ликов". Перенося героев во времени и пространстве, по многим эпохам ("Скифы", "Опричники", "В глухие дни" и так далее), он утверждал образ "стихийного гения", "сверхчеловека" ("О, блаженство быть сильным и гордым и вечно свободным!" -- "Альбатрос").

Одним из основополагающих принципов философии Бальмонта в годы его творческого расцвета было характерное для декадентского мировоззрения в целом утверждение равенства возвышенного и низменного, красивого и уродливого. Существенное место в творчестве поэта занимала "реальность совести", в которой проходила своего рода война против цельности, поляризация противоположных сил, их "оправдание" ("Мир должен быть оправдан весь / Чтоб можно было жить!..", "Но люблю безотчётное, и восторг, и позор. / И пространство болотное, и возвышенность гор"). Бальмонт мог любоваться скорпионом с его "гордостью и желанием свободы", благословлять калек, "кривые кактусы", "змей и ящериц отверженные роды". При этом искренность бальмонтовского "демонизма", выражавшегося в демонстративном подчинении стихии страстей, не подвергалась сомнению. По Бальмонту, поэт -- "полубог вдохновенный", "гений певучей мечты".

Поэтическое творчество Бальмонта было стихийно и подчинено диктату мгновения. В миниатюре "Как я пишу стихи" он признавался: "…Я не размышляю над стихом и, право, никогда не сочиняю". Однажды написанное он никогда больше не правил, не редактировал, считая, что первый порыв -- самый верный, писал же беспрерывно, и очень много. Поэт полагал, что только мгновение, всегда единственное и неповторимое, открывает истину, даёт возможность "увидеть далёкую даль" ("Я не знаю мудрости, годной для других, / Только мимолётности я влагаю в стих. / В каждой мимолётности вижу я миры, / Полные изменчивой радужной игры"). Об этом писала и жена Бальмонта Е. А. Андреева: "Он жил мгновеньем и довольствовался им, не смущаясь пёстрой сменой мигов, лишь бы только полнее и красивее выразить их. Он то воспевал Зло, то Добро, то склонялся к язычеству, то преклонялся перед христианством". Она рассказывала, как однажды, заметив из окна квартиры едущий по улице воз сена, Бальмонт тут же создал стихотворение "В столице"; как внезапно порождал у него законченные строфы звук дождевых капель, падающих с крыши. Самохарактеристике: "Я -- облачко, я -- ветерка дыханье", данной в книге "Под северным небом", Бальмонт старался соответствовать до конца жизни.

Необычайно эффектной многие находили мелодическую технику повторов, разработанную Бальмонтом ("Я мечтою ловил уходящие тени. / Уходящие тени погасавшего дня. / Я на башню всходил, и дрожали ступени, / И дрожали ступени под ногой у меня"). Отмечалось, что Бальмонт умел "так повторить отдельно взятое слово, что в нём пробуждалась завораживающая сила" ("Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь / Я увижу солнце, солнце, солнце -- красное, как кровь"). Бальмонт разработал собственный стиль красочного эпитета, ввёл в широкое употребление такие существительные, как "светы", "сумраки", "дымы", "бездонности", "мимолётности", продолжил, следуя традициям Жуковского, Пушкина, Гнедича, эксперимент со сращиванием отдельных эпитетов в гроздья ("радостно-расширенные реки", "их каждый взгляд рассчитанно-правдив", "деревья так сумрачно-странно-безмолвны"). Не все принимали эти новшества, но Иннокентий Анненский, возражая критикам Бальмонта, утверждал, что его "изысканность… далека от вычурности. Редкий поэт так свободно и легко решает самые сложные ритмические задачи и, избегая банальности, в такой мере чужд и искусственности, как именно Бальмонт", "одинаково чуждый и провинциализмов и немецкой бесстильности Фета". По мнению критика, именно этот поэт "вывел из оцепенелости сингулярных форм" целый ряд отвлечённостей, которые в его интерпретации "засветились и стали воздушнее".

Все, даже скептики, как несомненное достоинство его стихов отмечали редкую музыкальность, звучавшую резким контрастом "анемичной журнальной поэзии" конца предыдущего века. Как бы заново открывая перед читателем красоту и самоценность слова, его, по выражению Анненского, "музыкальную потенцию", Бальмонт во многом соответствовал девизу, провозглашённому Полем Верленом: "Музыка -- прежде всего". Валерий Брюсов, первые годы находившийся под сильным влиянием Бальмонта, писал, что всех любителей поэзии Бальмонт влюбил "в свой звонко-певучий стих", что "равных Бальмонту в искусстве стиха в русской литературе не было". "Имею спокойную убеждённость, что до меня, в целом, не умели в России писать звучных стихов", -- таковой была краткая оценка поэтом собственного вклада в литературу, сделанная в те годы.

Наряду с достоинствами современные Бальмонту критики находили в его творчестве и множество недостатков. Неровным называл творчество Бальмонта Ю. И. Айхенвальд, который наряду со стихотворениями, "которые пленительны музыкальной гибкостью своих размеров, богатством своей психологической гаммы", находил у поэта "и такие строфы, которые многословны и неприятно шумливы, даже неблагозвучны, которые далеки от поэзии и обнаруживают прорывы и провалы в рассудочную, риторическую прозу". По мнению Дмитрия Мирского, "большую часть им написанного можно смело откинуть за ненадобностью, в том числе все стихи после 1905 г., и всю без исключения прозу -- наиболее вялую, напыщенную и бессмысленную в русской литературе". Хотя "по звуку Бальмонт действительно превзошёл всех русских поэтов", его также отличает "полное отсутствие чувства русского языка, что, видимо, объясняется западническим характером его поэзии. Стихи его звучат как иностранные. Даже лучшие звучат как переводы".

Исследователи отмечали, что поэзия Бальмонта, построенная на эффектных словесно-музыкальных созвучиях, хорошо передавала атмосферу и настроение, но при этом страдал рисунок, пластика образов, туманились и расплывались очертания изображаемого предмета. Отмечалось, что и новизна поэтических средств, которой гордился Бальмонт, была лишь относительной. "Стих Бальмонта -- это стих нашего прошлого, усовершенствованный, утончённый, но, по существу, всё тот же", -- писал Валерий Брюсов в 1912 году. Декларировавшееся "стремление вжиться в дух чужой или ушедшей в прошлое цивилизации, чужой страны" некоторыми толковалось как претензия на универсальность; считалось, что последняя -- следствие отсутствия "единого творческого стержня в душе, отсутствия цельности, которым страдали многие и многие символисты". Андрей Белый говорил о "мелочности его „дерзновений"", "безобразии его „свободы"", склонности к "постоянной лжи самому себе, которая уже стала для его души истиной". Позже Владимир Маяковский называл Бальмонта и Игоря Северянина "фабрикантами патоки".

Мать, Вера Николаевна, урожденная Лебедева, была образованной женщиной, и сильно повлияла на будущее мировоззрение поэта, введя его в мир музыки, словесности, истории.

Стихи начал писать в детстве. Первая книга стихов «Сборник стихотворений» издана в Ярославле на средства автора в 1890 году. Молодой поэт после выхода книжки сжег почти весь небольшой тираж.

В 1903 году вышел один из лучших сборников поэта «Будем как солнце» и сборник «Только любовь». А перед этим, за антиправительственное стихотворение «Маленький султан», прочитанное на литературном вечере в городской думе, власти выслали Бальмонта из Петербурга, запретив ему проживание и в других университетских городах. И в 1902 году Бальмонт уезжает за границу, оказавшись политическим эмигрантом.
Помимо почти всех стран Европы Бальмонт побывал в Соединенных Штатах Америки и Мексике и летом 1905 года вернулся в Москву, где вышли два его сборника «Литургия красоты» и «Фейные сказки».
На события первой русской революции Бальмонт откликается сборниками «Стихотворения» (1906) и «Песни мстителя» (1907). Опасаясь преследования поэт вновь покидает Россию и уезжает во Францию, где живет до 1913 года. Отсюда он совершает поездки в Испанию, Египет, Южную Америку, Австралию, Новую Зеландию, Индонезию, Цейлон, Индию.
Вышедшая в 1907 году книга «Жар-птица. Свирель славянина», в которой Бальмонт развивал национальную тему, не принесла ему успеха и с этого времени начинается постепенный закат славы поэта. Однако сам Бальмонт не сознавал своего творческого спада. Он остается в стороне от ожесточенной полемики между символистами, ведущейся на страницах «Весов» и «Золотого руна», расходится с Брюсовым в понимании задач, стоящих перед современным искусством, пишет по-прежнему много, легко, самозабвенно. Один за другим выходят сборники «Птицы в воздухе» (1908), «Хоровод времен» (1908), «Зеленый вертоград» (1909). О них с несвойственной ему резкостью отзывается А. Блок.
В мае 1913 года, после объявления амнистии в связи с трехсотлетием дома Романовых, Бальмонт возвращается в Россию и на некоторое время оказывается в центре внимания литературной общественности. К этому времени он - не только известный поэт, но и автор трех книг, содержащих литературно-критические и эстетические статьи: «Горные вершины» (1904), «Белые зарницы» (1908), «Морское свечение» (1910).
Перед Октябрьской революцией Бальмонт создает еще два по-настоящему интересных сборника «Ясень» (1916) и «Сонеты солнца, меда и луны» (1917).
Бальмонт приветствовал свержение самодержавия, однако события, последовавшие вслед за революцией, отпугнули его, и благодаря поддержке А. Луначарского Бальмонт получил в июне 1920 года разрешение на временный выезд за границу. Временный отъезд обернулся для поэта долгими годами эмиграции.
В эмиграции Бальмонт опубликовал несколько поэтических сборников: «Дар земле» (1921), «Марево» (1922), «Мое - ей» (1923), «Раздвинутые дали» (1929), «Северное сияние» (1931), «Голубая подкова» (1935), «Светослужение» (1936-1937).