«Ленинград», анализ стихотворения Мандельштама. "Ленинград": анализ стихотворения (Мандельштам). Анализ стихотворений Мандельштама: "Бессонница", "Вечер нежный", "Век", "Notre Dame"

Художественный мир О.Мандельштама сложен для интерпретации. Перед анализом его стихотворений испытывают трудности как учителя, так и учащиеся. Одной из особенностей индивидуального стиля художника является целостная структура его поэтического мира, где все стихотворения связаны в некое единое архитектурное целое.

Каждое стихотворение необходимо рассматривать, не вырывая его из контекста стихотворного цикла сборника, в который оно помещено, и культуры в целом.

Ведущие принципы эстетики О.Э. Мандельштама можно проследить на примере стихотворения “Автопортрет”:

В поднятьи головы крылатый Намёк — но мешковат сюртук; В закрытьи глаз, в покое рук — Тайник движенья непочатый. Так вот кому летать и петь И слова пламенная ковкость, — Чтоб прирождённую неловкость Врождённым ритмом одолеть! (1914)

Детали автопортрета в стихотворении объединены по принципу контраста видимого покоя (статики) и скрытого движения, вулканической энергии:

Сам Мандельштам называл этот принцип “сталкиванием противоположностей”, “сочетанием разнокачественных признаков”. Антитеза покоя-движения придаёт стилю художника внутреннюю напряжённость. Отметим важную деталь: “Тайник движенья непочатый”. Это скрытое качество души, человеческой сущности Мандельштама также станет его основным стилевым принципом. Каждое стихотворение полно внутренней динамики, волевого движения. Для поэта важен сам процесс созидания, выстраивания формы, смысла, духа…

Во второй строфе даётся центральный образ авторского художественного мира: “И слова пламенная ковкость”. Заметим, что в контексте стихотворения “слово” сравнимо с металлом, породой, обладающей колоссальными внутренними потенциями.

“Слова как бы уподобляются камню, обнаруживая свою внутреннюю динамику, подвижность”. Именно это слово-камень как воплощение несокрушимости, неизменности реального мира и становится объектом направленных на него творческих усилий человека, стремящегося одухотворить эту грубую материю.

Обращают на себя внимание читателя последние две строки стихотворения, где по принципу антитезы сближаются сходные по звучанию слова: “прирождённую неловкость”, “врождённым ритмом”.

Согласно основам структурного анализа Ю.М. Лотмана, “антитеза означает выделение противоположного в сходном”.

Попробуем выяснить, в чём смысл этого сближения (“со-противопоставление”). Мотив скрытого внутреннего движения, заявленного в начале стихотворения, реализуется в образе “врождённого ритма”; слово “врождённый” семантически в контексте стихотворения воспринимается как неотъемлемое качество личности, Божий дар, который поэт пронесёт через всю свою жизнь. И здесь же по звуковому сходству сближается “прирождённая” (неловкость) — в значении временного затруднения, некоей преграды, которую необходимо преодолеть (“неловкость”, происшедшая при рождении).

Итак, что скрывается под этой “прирождённой неловкостью”?

Ответ на этот вопрос можно получить из автобиографических строк другого стихотворения Мандельштама — “Стихи о неизвестном солдате”:

Я рождён в ночь со второго на третье Января в девяносто одном Ненадёжном году, — и столетья Окружают меня огнём.

Метафора на грамматическом уровне (“в девяносто одном ненадёжном году” — употребление количественного числительного вместо порядкового при согласовании с существительным) становится глобальной метафорой косноязычия собственного, семьи, эпохи…

“Что хотела сказать мне семья? Я не знаю. Она была косноязычна от рождения. Надо мной и над многими современниками тяготеет косноязычие рождения”.

(Вспомним стихотворение Н.Гумилёва “Восьмистишие”:

…И, символ горнего величья, Как некий благостный завет, Высокое косноязычье Тебе даруется, поэт.)

Значит, “прирождённая неловкость” — это косноязычие и даже безъязычие собственное, семьи, эпохи; это детский лепет, который, наполнившись “нарастающим шумом века”, обретает силу и мощь языка, преображённого “врождённым ритмом”.

Стихотворение “Notre Dame”

Где римский судия судил чужой народ, Стоит базилика, и — радостный и первый, — Как некогда Адам, распластывая нервы, Играет мышцами крестовый лёгкий свод. Но выдаёт себя снаружи тайный план: Здесь позаботилась подпружных арок сила, Чтоб масса грузная стены не сокрушила — И свода дерзкого бездействует таран. Стихийный лабиринт, непостижимый лес, Души готической рассудочная пропасть, Египетская мощь и христианства робость, С тростинкой рядом — дуб, и всюду царь — отвес. Но чем внимательней, твердыня Notre Dame, Я изучал твои чудовищные рёбра — Тем чаще думал я: из тяжести недоброй И я когда-нибудь прекрасное создам... (1912)

Одним из программных произведений Мандельштама в сборнике “Камень” является стихотворение “Notre Dame”.

Чтобы раскрыть смысл этого стихотворения, необходимо вписать его анализ:

1) в единство замысла сборника “Камень”;
2) в творческую концепцию мировоззрения поэта;
3) в историко-культурный контекст.

Как и в стихотворении “Автопортрет”, центральным, кульминационным образом-символом становится камень.

“Акмеисты с благоговением поднимают таинственный тютчевский камень и кладут его в основу своего здания”.

Грубая материалистическая весомость камня выражает приятие реальности, бытия.

“Камень как бы возжаждал иного бытия. Он сам обнаружил скрытую в нём потенциальную способность динамики — как бы попросился в “крестовый свод” — участвовать в радостном взаимодействии себе подобных”.

В контексте творчества О.Э. Мандельштама на камень человек направляет свои творческие усилия, стремится сделать материю носителем высокого содержания. Вспомним строки из стихотворения “Я ненавижу свет…”:

…Кружевом, камень, будь И паутиной стань.

Собор Notre Dame становится образом преображения камня. Рукою таинственного “строителя щедрого” камень стал воздушным и светозарным храмом, вместилищем мудрости.

Notre Dame — собор Парижской Богоматери, знаменитый памятник ранней французской готики. С первой строки стихотворения Мандельштам как бы налагает контекстуальные пласты друг на друга, вызывая ассоциативные ряды у читателя.

“Где римский судия судил чужой народ…” — автор явно отсылает нас к историческому факту. Notre Dame стоит на острове Сите, где находилась древняя Лютеция — колония, основанная Римом. Так в стихотворении возникает римская тема. Рим — “корень западного мира”, “камень, замыкающий свод”.

Римская тема даёт возможность ощутить историю как единый архитектурный замысел. Опосредованно заявленная, эта тема несёт в себе объединяющее начало, отсюда совместимость различных культурных контекстов в стихотворении.

Метафорическое сравнение храма с первым человеком, Адамом, даёт скрытую аналогию: соотнесённости частей тела с частями храма.

Традиционно с образом Адама связан мотив радости существования, счастья бытия. Мандельштам обыгрывает эту идею, смещая акценты: метафорически явно связанный с Адамом, несёт в себе идею бытийственности.

Первые две строфы стихотворения построены по принципу антитезы: внешнему противопоставлено внутреннее. “Крестовый лёгкий свод” обнаруживает “тайный план” — “массу грузную стены”. Через ощутимую тяжесть возводимого здания, грозное давление массивного свода на подпружные арки реализуется мотив камня. Метафора “и свода дерзкого бездействует таран” строится по принципу антитезы. Тот же контраст, что и в стихотворении “Автопортрет”: скрытая вулканическая энергия замерла лишь на мгновение, словно пятая стихия, зависшая между Небом и Землёй.

Существование Notre Dame — это вызов, брошенный человеком Небу, вечности (“Неба пустую грудь // Тонкой иглою рань”). Сей дерзновенный проект — застывшая стихия, сотворённая человеком.

В третьей строфе различные культурные эпохи соединяются в “неслиянное единство” (определение О.Мандельштама), воплощённое в “стихийном лабиринте” храма. Через архитектурное совершенство собора, через его виртуозную “сотворённость” и величественную “телесность” проступают черты прошлых культур.

Чтобы показать этот синтез, подчеркнуть ёмкость открывающегося ирреального пространства храма, поэт использует оксюморон (“Души готической рассудочная пропасть”), соединяет в ряд противоположные явления: “египетская мощь и христианства робость”; “с тростинкой рядом — дуб, и всюду царь — отвес”.

И наконец, четвёртая строфа становится квинтэссенцией авторской идеи. Происходит зеркальная обратимость твердыни Notre Dame в “недобрую тяжесть” Слова.

Слово становится объектом творческих усилий человека.

Гениальная художественная интуиция поэта позволяет открыть единство культурного пространства. В этом едином культурном пространстве, где сосуществуют все эпохи, следы которых увидел Мандельштам в “твердыне” Notre Dame, растворены “сознательные смыслы” слов — Логосы. Но лишь в архитектурной организации, выстроенности поэзии Слово-Логос обретает своё истинное бытие, истинное значение, более подвижное, нежели данное в словаре, существующее только в данной архитектонике, данной комбинации.

“Из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам”.

Лишь в контексте стихотворения “Notre Dame” словосочетание “тяжесть недобрая” обретает совершенно новую, неожиданную семантику: обозначает Слово.

“Любите существование вещи больше самой вещи и своё бытие больше себя…” — скажет О.Мандельштам.

Слово как бы уподобляется камню, обнаруживая свою внутреннюю динамику, и стремится участвовать в “радостном взаимодействии себе подобных” в смысловом поле культуры.

Стихотворение “С весёлым ржанием пасутся табуны…”

По словам И.Бродского, “поэзия есть прежде всего искусство ассоциаций, намёков, языковых и метафорических параллелей”.

В таком ключе разворачивается римская тема в сборнике О.Мандельштама “Камень”. Поэт как бы набрасывает, налагает контексты, которые сквозят друг сквозь друга; порождённые таким образом ассоциации открывают новые и новые смысловые глубины.

Мысль о единстве европейской культуры станет сквозной и определяющей в творческом сознании Мандельштама. Так появляется пластический образ Рима, ставший некоей всемирной тысячелетней твердыней, “началом начал”, колыбелью цивилизации. Но этот образ в поэтической системе координат Мандельштама носит амбивалентный характер — это точно найденный пластический свод сразу двух тем:

1) “Рим, сокровищница классического искусства, — воплощение темы вечно живой культуры”;
2) “Рим, столица одной из мировых религий, — носитель темы “родины духа, воплощённого в Церкви и архитектуре””.

Обе темы сплетаются и подчас носят элегический характер.

Так, стихотворение “С весёлым ржанием…” становится прощанием с Римом. Вечного нет и в Вечном городе.

“С весёлым ржанием пасутся табуны, // И римской ржавчиной окрасились долины”.

Пространство Вечного города разрастается, органично включая в себя мир природы. Появляются мотивы оскудения, упадка, которым охвачена тема Рима (ср.: “Рима ржавые ключи”). Но оксюморонный образ — “сухое золото классической весны” — начисто лишён традиционной элегической интонации по поводу быстротекущего времени, “прозрачная стремнина” которого свидетельствует о бренности бытия. Время — центральная категория поэтического мира Мандельштама (“Мне хочется следить за шумом и прорастанием времени”). Время в стихотворении “С весёлым ржанием…” не только течёт и уносит, оно ещё и катится “державным яблоком”.

Яблоко — образ-символ, который в контексте культуры порождает разрастающуюся ветвь ассоциаций:

Это и яблоко раздора с надписью “Прекраснейшей”, из-за которого поспорили между собой богини Афродита, Афина и Гера и началась Троянская война.
Напомним, что для разрешения спора Зевс отвёл богинь на гору Иду, где пас стадо юный Парис (этот мифологический сюжет возвращает нас к первой строчке анализируемого стихотворения и вызывает предощущение свершающегося Рока).
Парис выбрал Афродиту. Богиня красоты в древнегреческой мифологии — это и символ осени, меди (металла).
Яблоко-сфера-шар — античный символ полноты и совершенства.
На заявленный в стихотворении мотив осени (“Топча по осени дубовые листы”) налагаются всё новые и новые ассоциации, открываются новые подтексты.
Так, осень античными народами воспринималась как “высшая точка года”. Всё сливалось в единый образ благодатного мира, освоенного трудом и волей человека. Возникает мотив преображённого космоса, его архитектурной выстроенности, осуществлённой человеческими усилиями. Как и в стихотворении “Notre Dame”, появляется тема творческого порыва как соучастия “в великом акте Бытия”.
Мотивы осени, творчества обрастают ещё одним поэтическим контекстом: в стихотворении явно звучит реминисценция из Пушкина: “Да будет в старости печаль моя светла”.

Осень для Пушкина — пора наибольшего творческого расцвета, время гармонической завершённости и величавого покоя. Открытая реминисценция становится способом выражения всё того же “римского колорита”. Рим связан с идеей внутренней сосредоточенности, пика творчества и покоя, с идеей духовной свободы.

Но лирический герой в стихотворении выступает в роли Овидия, изгнанного из Рима. В резных очертаниях дубовых листьев угадывается профиль Цезаря (напоминающий ахматовский, отсюда эпитет: “сей профиль женственный с коварною горбинкой” — эта деталь даёт нам ещё одну ассоциативную линию, спроецированную на современную Мандельштаму действительность), а в названии месяца августа слышится намёк на императора Гая Октавия, ставшего его преемником. Но ведь Гай Октавий, названный Августом, и выслал Овидия в глухую провинцию Рима. Возникает противостояние, “архетипическая драма” (И.Бродский) — “поэт против империи”:

Овидий — Август;

Пушкин — Николай I.

Но Мандельштам делает попытку выстроить образ просветлённого и примирённого отношения к миру, почувствовать некую единую гармонию космоса (мира-“яблока”):

Я в Риме родился, и он ко мне вернулся…

В этой формуле выведен закон повторяемости, обратимости времени: закат, осень, “яблоком” катящиеся годы, уносимые “прозрачной стремниной времени”, — всё возвращается к началу, и сквозь месяц август сейчас, в XX веке, улыбнётся Гай Октавий Август.

“Поэт заговорил на языке всех времён, всех культур…”; “Слово… оживляется сразу дыханьем всех веков” (О. Мандельштам. Слово и культура).

Анализ стихотворения Мандельштама Ленинград кратко

История создания стихотворения

История создания стихотворения «Ленинград» связана со временем возвращения поэта в свой любимый город, где он провел счастливые детские и юношеские годы. Мандельштам объездил многие места, но всегда стремился вернуться в самый дорогой для него город.

Поэт смог осуществить свою мечту в конце 1920-х гг. Петербург, ставший Ленинградом, поразил его своими изменениями, связанными с новым коммунистическим строем. В душе поэта накапливаются ощущения, которые он выразил в стихотворении, вернувшись из очередного длительного отъезда в 1930 г.

Время создания произведения было для поэта очень трудным. Он никак не вписывался в новый социалистический строй. Страна погружалась в пучину всеобщей подозрительности и страха. Близкие и знакомые Мандельштама, разделяющие его взгляды, постепенно вытеснялись из общественной жизни. Сам поэт чувствовал, как вокруг него сжимается кольцо преследования. Самый близкий для автора город становится для него чужим, населенным жестокими и непонятными людьми.

Жанр

Жанр произведения - лирическое стихотворение, представляющее собой монолог главного героя, обращающегося к своему любимому городу.

Основная тема и идея

Основная идея и тема стихотворения заключаются в том, что для лирического героя его «знакомый до слез» город стал совершенно другим. Не случайно эмоциональное обращение поэта к городу - «Петербург!». Оно представляется криком измученной души в невыносимой для нее обстановке. Мандельштам как бы еще цепляется за памятное для него прошлое в попытке уйти от жестокого настоящего.

Композиция

Композиция стихотворения строится на противопоставлении прошлого (Петербурга) и настоящего (Ленинграда). В этом противопоставлении заключается главный контраст произведения: неприятие поэтом нового мира и воспоминания о старом.

Размер

Стихотворение написано в виде четырехстопного анапеста.

Выразительные средства

Выразительные средства подчеркивают страх и насилие, окутывающие город. Применяются эпитеты «черный», «зловещий». Метафоры, применяемые автором, также несут в себе ощущение смерти и безысходности. «Рыбий жир фонарей» и «желток» в сочетание со «зловещим дегтем» создают сочетание желтого и черного цветов, что является символом мрачного и неизбежного. В конце стихотворения метафоры приобретают еще более жестокий характер. «Вырванный с мясом», «кандалы цепочек дверных» связываются с приходом «дорогих гостей», под которыми подразумеваются сотрудники НКВД.

Главная мысль

Главная мысль стихотворения заключается в надвигающейся на город и на лирического героя катастрофе. Прежний Петербург - уже покойник вместе с населяющими его «голосами мертвецов». Новый Ленинград чувствует чужеродность и инакомыслие Мандельштама. Расправа над неугодным поэтом близка, поэтому он находится в ожидании «дорогих гостей», которые могут явиться в любое время. Произведение в целом выражает боль и отчаяние поэта в предчувствии трагической развязки.

Анализ стихотворений О.Э. Мандельштама

ШКОЛА В ШКОЛЕ

Ольга ЖУКОВА,
физико-математический лицей № 39, г. Озёрск

Анализ стихотворений О.Э. Мандельштама

Стихотворение “Автопортрет”

Ведущие принципы эстетики О.Э. Мандельштама можно проследить на примере стихотворения “Автопортрет”:

В поднятьи головы крылатый Намёк - но мешковат сюртук; В закрытьи глаз, в покое рук - Тайник движенья непочатый. Так вот кому летать и петь И слова пламенная ковкость, - Чтоб прирождённую неловкость Врождённым ритмом одолеть! (1914)

Сам Мандельштам называл этот принцип “сталкиванием противоположностей”, “сочетанием разнокачественных признаков”. Антитеза покоя–движения придаёт стилю художника внутреннюю напряжённость. Отметим важную деталь: “Тайник движенья непочатый”. Это скрытое качество души, человеческой сущности Мандельштама также станет его основным стилевым принципом. Каждое стихотворение полно внутренней динамики, волевого движения. Для поэта важен сам процесс созидания, выстраивания формы, смысла, духа…

Попробуем выяснить, в чём смысл этого сближения (“со-противопоставление”). Мотив скрытого внутреннего движения, заявленного в начале стихотворения, реализуется в образе “врождённого ритма”; слово “врождённый” семантически в контексте стихотворения воспринимается как неотъемлемое качество личности, Божий дар, который поэт пронесёт через всю свою жизнь. И здесь же по звуковому сходству сближается “прирождённая” (неловкость) - в значении временного затруднения, некоей преграды, которую необходимо преодолеть (“неловкость”, происшедшая при рождении).

Итак, что скрывается под этой “прирождённой неловкостью”?

Ответ на этот вопрос можно получить из автобиографических строк другого стихотворения Мандельштама - “Стихи о неизвестном солдате”:

Я рождён в ночь со второго на третье Января в девяносто одном Ненадёжном году, - и столетья Окружают меня огнём.

Метафора на грамматическом уровне (“в девяносто одном ненадёжном году” - употребление количественного числительного вместо порядкового при согласовании с существительным) становится глобальной метафорой косноязычия собственного, семьи, эпохи…

(Вспомним стихотворение Н.Гумилёва “Восьмистишие”:

…И, символ горнего величья, Как некий благостный завет, Высокое косноязычье Тебе даруется, поэт.)

Значит, “прирождённая неловкость” - это косноязычие и даже безъязычие собственное, семьи, эпохи; это детский лепет, который, наполнившись “нарастающим шумом века”, обретает силу и мощь языка, преображённого “врождённым ритмом”.

Стихотворение “Notre Dame”

Где римский судия судил чужой народ, Стоит базилика, и - радостный и первый, - Как некогда Адам, распластывая нервы, Играет мышцами крестовый лёгкий свод. Но выдаёт себя снаружи тайный план: Здесь позаботилась подпружных арок сила, Чтоб масса грузная стены не сокрушила - И свода дерзкого бездействует таран. Стихийный лабиринт, непостижимый лес, Души готической рассудочная пропасть, Египетская мощь и христианства робость, С тростинкой рядом - дуб, и всюду царь - отвес. Но чем внимательней, твердыня Notre Dame, Я изучал твои чудовищные рёбра - Тем чаще думал я: из тяжести недоброй И я когда-нибудь прекрасное создам... (1912)

Одним из программных произведений Мандельштама в сборнике “Камень” является стихотворение “Notre Dame”.

Чтобы раскрыть смысл этого стихотворения, необходимо вписать его анализ:

Как и в стихотворении “Автопортрет”, центральным, кульминационным образом-символом становится камень.

“Акмеисты с благоговением поднимают таинственный тютчевский камень и кладут его в основу своего здания”.

Грубая материалистическая весомость камня выражает приятие реальности, бытия.

“Камень как бы возжаждал иного бытия. Он сам обнаружил скрытую в нём потенциальную способность динамики - как бы попросился в “крестовый свод” - участвовать в радостном взаимодействии себе подобных”.

…Кружевом, камень, будь И паутиной стань.

Notre Dame - собор Парижской Богоматери, знаменитый памятник ранней французской готики. С первой строки стихотворения Мандельштам как бы налагает контекстуальные пласты друг на друга, вызывая ассоциативные ряды у читателя.

“Где римский судия судил чужой народ…” - автор явно отсылает нас к историческому факту. Notre Dame стоит на острове Сите, где находилась древняя Лютеция - колония, основанная Римом. Так в стихотворении возникает римская тема. Рим - “корень западного мира”, “камень, замыкающий свод”.

Первые две строфы стихотворения построены по принципу антитезы: внешнему противопоставлено внутреннее. “Крестовый лёгкий свод” обнаруживает “тайный план” - “массу грузную стены”. Через ощутимую тяжесть возводимого здания, грозное давление массивного свода на подпружные арки реализуется мотив камня. Метафора “и свода дерзкого бездействует таран” строится по принципу антитезы. Тот же контраст, что и в стихотворении “Автопортрет”: скрытая вулканическая энергия замерла лишь на мгновение, словно пятая стихия, зависшая между Небом и Землёй.

Существование Notre Dame - это вызов, брошенный человеком Небу, вечности (“Неба пустую грудь // Тонкой иглою рань”). Сей дерзновенный проект - застывшая стихия, сотворённая человеком.

Слово становится объектом творческих усилий человека.

Гениальная художественная интуиция поэта позволяет открыть единство культурного пространства. В этом едином культурном пространстве, где сосуществуют все эпохи, следы которых увидел Мандельштам в “твердыне” Notre Dame, растворены “сознательные смыслы” слов - Логосы. Но лишь в архитектурной организации, выстроенности поэзии Слово-Логос обретает своё истинное бытие, истинное значение, более подвижное, нежели данное в словаре, существующее только в данной архитектонике, данной комбинации.

“Из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам”.

“Любите существование вещи больше самой вещи и своё бытие больше себя…” - скажет О.Мандельштам.

Стихотворение “С весёлым ржанием пасутся табуны…”

Мысль о единстве европейской культуры станет сквозной и определяющей в творческом сознании Мандельштама. Так появляется пластический образ Рима, ставший некоей всемирной тысячелетней твердыней, “началом начал”, колыбелью цивилизации. Но этот образ в поэтической системе координат Мандельштама носит амбивалентный характер - это точно найденный пластический свод сразу двух тем:

1) “Рим, сокровищница классического искусства, - воплощение темы вечно живой культуры”;
2) “Рим, столица одной из мировых религий, - носитель темы “родины духа, воплощённого в Церкви и архитектуре””.

Обе темы сплетаются и подчас носят элегический характер.

Так, стихотворение “С весёлым ржанием…” становится прощанием с Римом. Вечного нет и в Вечном городе.

“С весёлым ржанием пасутся табуны, // И римской ржавчиной окрасились долины”.

Пространство Вечного города разрастается, органично включая в себя мир природы. Появляются мотивы оскудения, упадка, которым охвачена тема Рима (ср.: “Рима ржавые ключи”). Но оксюморонный образ - “сухое золото классической весны” - начисто лишён традиционной элегической интонации по поводу быстротекущего времени, “прозрачная стремнина” которого свидетельствует о бренности бытия. Время - центральная категория поэтического мира Мандельштама (“Мне хочется следить за шумом и прорастанием времени”). Время в стихотворении “С весёлым ржанием…” не только течёт и уносит, оно ещё и катится “державным яблоком”.

Яблоко - образ-символ, который в контексте культуры порождает разрастающуюся ветвь ассоциаций:

Это и яблоко раздора с надписью “Прекраснейшей”, из-за которого поспорили между собой богини Афродита, Афина и Гера и началась Троянская война.
Напомним, что для разрешения спора Зевс отвёл богинь на гору Иду, где пас стадо юный Парис (этот мифологический сюжет возвращает нас к первой строчке анализируемого стихотворения и вызывает предощущение свершающегося Рока).
Парис выбрал Афродиту. Богиня красоты в древнегреческой мифологии - это и символ осени, меди (металла).
Яблоко–сфера–шар - античный символ полноты и совершенства.
На заявленный в стихотворении мотив осени (“Топча по осени дубовые листы”) налагаются всё новые и новые ассоциации, открываются новые подтексты.
Так, осень античными народами воспринималась как “высшая точка года”. Всё сливалось в единый образ благодатного мира, освоенного трудом и волей человека. Возникает мотив преображённого космоса, его архитектурной выстроенности, осуществлённой человеческими усилиями. Как и в стихотворении “Notre Dame”, появляется тема творческого порыва как соучастия “в великом акте Бытия”.
Мотивы осени, творчества обрастают ещё одним поэтическим контекстом: в стихотворении явно звучит реминисценция из Пушкина: “Да будет в старости печаль моя светла”.

Осень для Пушкина - пора наибольшего творческого расцвета, время гармонической завершённости и величавого покоя. Открытая реминисценция становится способом выражения всё того же “римского колорита”. Рим связан с идеей внутренней сосредоточенности, пика творчества и покоя, с идеей духовной свободы.

Но лирический герой в стихотворении выступает в роли Овидия, изгнанного из Рима. В резных очертаниях дубовых листьев угадывается профиль Цезаря (напоминающий ахматовский, отсюда эпитет: “сей профиль женственный с коварною горбинкой” - эта деталь даёт нам ещё одну ассоциативную линию, спроецированную на современную Мандельштаму действительность), а в названии месяца августа слышится намёк на императора Гая Октавия, ставшего его преемником. Но ведь Гай Октавий, названный Августом, и выслал Овидия в глухую провинцию Рима. Возникает противостояние, “архетипическая драма” (И.Бродский) - “поэт против империи”:

Овидий - Август;

Пушкин - Николай I.

Я в Риме родился, и он ко мне вернулся…

В этой формуле выведен закон повторяемости, обратимости времени: закат, осень, “яблоком” катящиеся годы, уносимые “прозрачной стремниной времени”, - всё возвращается к началу, и сквозь месяц август сейчас, в XX веке, улыбнётся Гай Октавий Август.

Утрату самоценности слова, его внутренней формы, его образных и пластических возможностей острее всех чувствуют поэты, художники. «Слово стало как скорлупа сгнившего ореха, условный меновой знак, не обеспеченный золотом», - таков был диагноз Вячеслава Иванова. «Слово опустошено в ядре своем, его оскопляют и укрощают», - отзывается С. Н. Булгаков. Язык культуры уничтожается и распыляется так же, как и личность, становится «обезьяньим», или официальным, он взят на службу, «мобилизован» государством для своих нужд.

He случайно Мандельштам обращается к высшим силам, другу-поэту или к самому себе и своей поэтической воле: «Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма». Сохранение речи, слова, языка - одна из самых острых и злободневных внутрикультурных ситуаций эпохи. Разрыв на уровне речевого, культурного сознания для Мандельштама был чрезвычайно болезненным.

Все стихотворение наполнено прозрачной, абсолютной тишиной. Нет криков, утрачен любой голос, исключен всякий звук. Поется «ночная песнь», но поется в беспамятстве. Перед нами странный, особенный пейзаж. Это пейзаж вымершего, потустороннего мира. В этом мире ласточка может вернуться только в «чертог теней», а не живых душ, где бесплотные, «прозрачные» тени - воспоминания о былой жизни, о прежней душе. И сама ласточка бросается к ногам скорбной мертвой тенью...

«Ночная песнь» означает время похороненного солнца, «сумерек свободы», время «мрачной и холодной жизни», «зачумленной зимы» и «праздничной смерти». Ho и в этой «ночной», «зачумленной» жизни Мандельштам находит возможность и способ утвердить свое «блаженное, бессмысленное слово», слово Поэта.

В этом стихотворении - многоуровневое пространство.

Это - пространство мифа, или мифов (о Прокне и Филомеле, Антигоне, Эдипе, Аиде, Персефоне), мифологическое пространство, представляющее некий «чертог теней», в котором слепая ласточка играет с тенями прозрачных - с душами мертвых...

Если первое пространство поддается расшифровке и раскодированию, то второе - психологическое - чаще всего остается вне поля зрения читателя.

Психологическое пространство - это психологическая реальность, внутри которой существует поэт. Предмет изображения - лирическое «Я», автопортрет художника, оказавшегося в принудительных условиях существования, вынужденного искать защиты и уединения, чувствующего гибельное беспамятство.

Мандельштам чувствовал и понимал, что новые отношения государства и культуры будут чреваты кровавыми последствиями и казнями. На почве погибающей русской культуры стихотворение «Ласточка» звучит в 1920 году реквиемом по уходящей, утрачиваемой истине, человечности, реквиемом по русской культуре, взращенной и вскормленной духом эллинства. Мандельштам рисует время становления тоталитаризма, при котором Слово станет ущербным и неполным.

Разгадка стихотворения будет близка, если мы обратим внимание на мифологическую основу стихотворения. Странный глагол прокинется («то вдруг прокинется безумной Антигоной...») многие путают, читая как бытовое - «прикинется»... В глаголе «прокинется» - стремительность ласточкиных метаний и немых стонов. В нем откликается и аукается одно из удивительных мифологических имен - имя Прокны, сестры Филомелы, которой тиран Терей, заманив обманом к себе на корабль, отрезал язык, чтобы она замолчала навеки, а потом бросил в темницу. Филомела нашла способ рассказать о свершившемся с ней несчастье, послав вышитое полотенце сестре. И Прокна страшно отомстила Терек». Впоследствии боги превратили обеих сестер в птиц, одна из них, по легенде, стала ласточкой. Подробнее об этом мифе рассказано у Овидия в его бессмертных «Метаморфозах». Овидия, почитаемого и любимого Мандельштамом.

Мандельштам любил соединять многие мифы в один, многие сюжеты переплетать и сливать в некие фантастические формы.

В одном ряду у Мандельштама - «ласточка - подружка - Антигона». Поэт подчеркивает родство этих определений (сравните в другом его стихотворении: «Это ласточка и дочка отвязала твой челнок...»), единые их истоки и единое начало. Мифологические ласточки - и Прокна, и Филомела, и Антигона.

Антигона - дочь слепого царя Эдипа. Она была последней провожатой отца в город, где он должен был умереть. (Так, в стихотворении о смерти Бориса Пастернака Анна Ахматова использовала именно этот образ: «Словно дочка слепого Эдипа, Муза к смерти провидца вела...»)

Слово для поэта отождествлено с птицей. Это сравнение характерно для разных культурных традиций. Подстреленную птицу-слово, мотив «испорченных крыльев» встречаем у Тютчева («О, этот юг...»), где есть такие строки: «И ни полета, ни размаху, - Висят поломанные крылья...» «Слепая», искалеченная ласточка и «срезанные», «поломанные» крылья соотнесены с ущербным, неполным Словом.

Поэт находится в преддверии времен, угрожающих судьбе самого Слова. Он знает - близятся перемены, которые уничтожат Слово, подлинный язык, литературу, культуру. В мифе - образ был прямым: отрезанный язык.

Поэт находит иной образ, несколько видоизменяя миф - образ срезанных крыльев. И ласточка у Мандельштама слепая, она утратила зрение. Здесь есть отсвет мифа о слепом царе Эдипе, и миф этот откликается в строфах «Ласточки»: «О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд, / И выпуклую радость узнаванья...» В «Царе Эдипе» Софокла, в последней сцене Эдип, ослепивший себя, испрашивает у Креонта «последнюю отраду» - прикоснуться к лицам дорогих дочерей, выплакать все горе, испытать «зрячих пальцев стыд» и вернуть «выпуклую радость узнавания». Вернуть радость узнавания подлинной культуры.

Воздух лирики Мандельштама необычайно прозрачен.

«Стигийская нежность» - прозрачная нежность бесплотного, потустороннего мира, беспамятствующего слова. «Стигийское воспоминанье» заставляет вспомнить мифологический образ реки Стикс - реки в царстве мертвых. Одновременно Стикс - женское имя, имя реки, имя божества. Стикс - дочь Ночи и Эреба (Мрака). He случаен и черный лед («А на губах, как черный лед горит...») - лед Коцита из «Божественной комедии» Данте, лед потустороннего мира, лед, замуровывающий, замораживающий живое слово. Вот почему - «стигийское» слово - слово похороненное, мысль поэта вновь обращается к обреченному на «бесплотность» Слову, на возвращение его только в чертог теней.

Царство Стикса, Аида, Эреба - это царство забытого Слова, «прозрачных» нимф, беспамятства сухой реки и пустого челнока.

Ho в каком пространстве происходят события стихотворения? Только ли в подземном царстве Аида, в чертоге теней? В процессе чтения мы находимся в разных измерениях.

Слово - элемент внутреннего мира поэта, и Слово - образ мировой культуры.

Пространство стихотворения многослойное, семантическое. Мы одновременно находимся и «здесь», и «там»: в чертоге теней и в шатре-храме самого Слова, во внутреннем мире поэтического «Я» и в мифологическом мире.

В «Ласточке», так же как и почти во всей книге «Tristia», Мандельштам уходит от слияния с действительностью, с прямой реальностью через обращение к временам античных мифов. Проецируя, накладывая античность на современность, опрокидывая привычные связи и представления, поэт дает через такую проекцию необходимую оценку современной ему действительности.

Прогнозы Мандельштама относительно судьбы поэтического слова неутешительны. И если в самом начале мы слышим растерянное признание: «Я слово позабыл, что я хотел сказать», - то ближе к финалу от неуверенности не остается и следа. Теперь это выверенное, твердое, трагическое знание о судьбе поэта, художника, Слова и Культуры.

Ho я забыл, что я хотел сказать...
И мысль прекрасная в чертог теней вернется...

Осип Эмильевич Мандельштам .
Впоследствии М.Цветаева назовет его «торжественным чужестранцем», намекая на особый поэтический талант. Виктор Шкловский напишет о нем: «Это был человек... странный... трудный... трогательный... и гениальный!»
Ему будут посвящать свои стихи М.Цветаева, А.Ахматова.

Поэт трудный для восприятия, но дающий вдумчивому читателю большую радость, если дорасти до понимания гениальности поэта. К сожалению, судьба его не была счастливее многих. Несколько раз его арестовывали. За стихи. За свободу духа. За талант. Достаточно прочитать его стихотворения: «Сумерки свободы», «Мы живем, под собою не чуя страны», «Мне на плечи кидается век - волкодав, но не волк я по крови своей», - чтобы понять, какое мужество нужно иметь, чтобы состояться настоящим Поэтом в России. Во Владивостоке, в пересыльном бараке для политзаключенных он уйдет из жизни несломленным. А его последние стихи сохранит, рискуя жизнью, жена Надежда Мандельштам. Прочитав заветные тетради, Анна Ахматова напишет:

Я над ними склонюсь,
Как над чашей,
В них заветных заметок
не счесть -
Окровавленной юности нашей
Это черная нежная весть…

Нужно обратить внимание на слово «черный». Оно, конечно символично. Недаром в стихотворении «Раковина» упоминается слово «ночь» после слов «Быть может, я тебе не нужен…»
РАКОВИНА
Это стихотворение появилось в 1911 году, написал его в то время еще мало известный поэт.

Быть может, я тебе не нужен,
Ночь; из пучины мировой,
Как раковина без жемчужин,
Я выброшен на берег твой.

Ты равнодушно волны пенишь
И несговорчиво поешь,
Но ты полюбишь, ты оценишь
Ненужной раковины ложь.

Ты на песок с ней рядом ляжешь,
Оденешь ризою своей,
Ты неразрывно с нею свяжешь
Огромный колокол зыбей,

И хрупкой раковины стены,
Как нежилого сердца дом,
Наполнишь шепотами пены,
Туманом, ветром и дождем...

Понравилось ли вам это стихотворение? Какие образы вы увидели?
Можно увидеть образ моря и образ раковины, олицетворяющей лирического героя.
Лексические цепочки:

Море - пучина мировая, океан, символ жизни, море равнодушное. Но оно может полюбить раковину и наполнить ее звуками, приметами жизни.
Раковина без жемчужин, тоскующая, сомневающаяся в себе, считающая свои слова ложью, неправдой, выдумкой, одинокая, ненужная, ищущая внимания и любви моря.

Таким образом, мы наметили две темы. Тема любви. Надежды. Тема поэта, ищущего ответы у моря как символа жизни.

«Мы живем, под собою не чуя страны»

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы как черви жирны,
А слова как пудовые гири верны —

Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей —

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз

Что ни казнь у него, то малина
И широкая грудь осетина. Ноябрь 1933

«Сумерки свободы»

Прославим, братья, сумерки свободы,
Великий сумеречный год!
В кипящие ночные воды
Опущен грузный лес тенёт.
Восходишь ты в глухие годы,—
О, солнце, судия, народ.

Прославим роковое бремя,
Которое в слезах народный вождь берёт.
Прославим власти сумрачное бремя,
Её невыносимый гнёт.
В ком сердце есть — тот должен слышать, время,
Как твой корабль ко дну идёт,

Мы в легионы боевые
Связали ласточек — и вот
Не видно солнца; вся стихия
Щебечет, движется, живёт;
Сквозь сети — сумерки густые —
Не видно солнца, и земля плывёт.

Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,
Скрипучий поворот руля.
Земля плывёт. Мужайтесь, мужи.
Как плугом, океан деля,
Мы будем помнить и в летейской стуже,
Что десяти небес нам стоила земля.

Май 1918, Москва

Стихотворение О.Мандельштама «Бессонница. Гомер. Тугие паруса...»

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:

Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
На головах царей божественная пена,-
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
Бессоница, Гомер, тугие паруса...
Я список кораблей прочел до середины...
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи
На головаx царей божественная пена...
Куда плывете вы? Когда бы не Элена,
Что Троя вам одна, аxейские мужи??

И море и Гомер все движимо любовью..
Куда же деться мне? И вот, Гомер молчит..
И море Черное витийствуя шумит
И с страшным гроxотом подxодит к изголовью...

По одной из версий, на данное стихотворение Мандельштама вдохновил найденный Максимилианом Волошиным, у которого он гостил в Коктебеле, обломок древнего корабля .

Тематика античности в целом характерна для ранних стихов Мандельштама. Многие критики видят в этом компенсацию поэтом своего происхождения (из семьи «мастера перчаточного дела и сортировщика кож»), из-за которого он был ограничен в доступе к высокой русской и мировой культуре. Однако более вероятно, что увлечение поэта древним миром - это его стремление к эталону красоты и к основе, породившей данную красоту.

Стихотворение начинается с бессонницы лирического героя и сразу уходит в его внутренний мир: сравнение строя боевых кораблей с журавлиным клином (образом, который в России чаще всего ассоциируется с грустью осеннего перелета птиц) позволяет читателю понять, что чувствует поэт по отношению к ахейцам: сочувствие, сострадание, жалость, тревогу за их судьбу. Поэт ощущает себя мудрым пророком, он предвидит будущее, он знает, какая трагедия совершится, и хотел бы предостеречь их, но ахейцы безрассудно стремятся навстречу неизвестности и гибели.

Из реальных окружающих предметов - только перечень кораблей, который растворяется и уходит на задний план под наплывом размышлений лирического героя, и звуки Черного моря, появляющиеся в последней строфе, когда он как бы очнулся от мечтаний.

Ощущение бессонницы великолепно передано действием: «Я список кораблей прочел до середины » Список кораблей греков, идущих походом на Трою из «Илиады» Гомера, содержит 1186 названий кораблей с именами полководцев и описаниями на 366 строках. Бесконечность боевого списка кораблей и создает ощущение бесконечности этой ночи. Образ журавлиного клина дополняет бессонницу еще одним качеством - тягучестью: неспешностью и растянутостью в пространстве и во времени.

Постепенно и плавно мысли со списка кораблей переходят на причину похода. Лирический герой видит, что единственная причина, движущая огромное войско, - любовь: «Когда бы не Елена, // Что Троя вам одна, ахейские мужи?» Таким образом, происходит переход от внешних форм античной культуры к внутреннему смыслу стихотворения.

С точки зрения психологов, отвлеченный список, которым и является перечень кораблей у Гомера, напоминает тест Роршарха: в процессе его чтения при свободном течении мыслей человек постепенно переходят на наиболее важные для него вопросы ; часто этот переход вполне логичен и кажется напрямую связанным с читаемым текстом. Именно поэтому в одном и том же тексте (обычно - либо абстрактном, либо максимально конкретизированном, как гомеровский список) разные люди видят разное содержание и смысл. Казалось бы, в списке нет ни намека на любовную тематику: однако именно он приводит Мандельштама к глубокому выводу о том, что любовь является движущим моментом многих сил на этой планете.

Таким образом, через описание реальности Мандельштам передает собственный эмоциональный мир : список кораблей подводит лирического героя к философским размышлениям о жизни; у Мандельштама описание ситуации бессонной ночи - к размышлениям о любви .

Тема моря, как и тема античности в стихотворении не случайна, и вызвана не только местом рождения стихотворения. Многими критиками отмечено, что Мандельштам предпочитает всем стихиям воду : его привлекает спокойное и вечное движение: равнинные реки, озера, но чаще - самая грандиозная форма - океан, величественно катящий огромные валы . Тема моря неразрывно связана с темой античности: и то, и другое величественно, грандиозно, спокойно, таинственно.

В результате стихотворение, вобрав в себя основные мотивы сборника «Камень», становится одним из итоговых в данном сборнике. При этом оно является и образцом раннего творчества Мандельштама в целом, как по выбору темы, так и по стилю. Для ранних стихов Мандельштама характерно стремление к классической ясности и гармоничности, они отличаются простотой, легкостью, прозрачностью, которые достигаются простыми рифмами, в основном глагольными или грамматическими. При простоте рифм на первый план выходит ритмический рисунок стихотворной строфы. Это характерно для многих поэтов серебряного века. В стихотворениях Мандельштама ритм приобретает смысл, настолько очевидный, что его не осмеливаются игнорировать при переводе его стихов , в отличие от переводов стихотворений многих других, даже классических, авторов.

Первое место из стихотворных размеров у Мандельштама занимает ямб, от четырехстопного до шестистопного. Для создания ритмического разнообразия Мандельштам использует прибавление одного безударного слога в рифмующейся строке, что приводит к чередованию женских и мужских рифм. Шестистопные ямбы Мандельштама с обязательной цезурой (паузой) посредине называют почти идеальным александрийским стихом. Цезура дает Мандельштаму необходимую ему медлительность и негромкую звучность, ощущение свободного прозаического разговора - спокойного размышления вслух.

Эстетика стиха роднит Мандельштама с Пастернаком, но отличается большей сдержанностью. Эмоции просматриваются главным образом не через подбор насыщенных эпитетов, а через поступки героев (подобное наблюдается у Ахматовой: полная растерянность героини, сумбур чувств и отрешенность от всего происходящего, кроме собственных мыслей и чувств, передаются через ее действия: «Я на правую руку надела // Перчатку с левой руки»).

Последняя строфа стихотворения выводит нас из темы античности в реальность . При этом поэт как бы отстраняет Гомера, возвращаясь в реальность, к шумящему неподалеку морю, поскольку и оно дает поэту подтверждение того, что любовь - основа всего движения на Земле: «И море, и Гомер - все движется любовью. // Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит» .

Образ списка кораблей присутствует во многих литературных и ряде музыкальных произведений , в том числе современности. Так, у Пелевина в рассказе «Греческий вариант» прочтение главным героем гомеровского перечня кораблей характеризует его собранность, усидчивость, интеллект: «Мандельштам только до середины дошел, а Вадим Степанович этот список читал до самого конца». У Бориса Гребенщикова в песне «Вероника на крыльце» список становится аналогом книги Судьбы: «Список кораблей // Никто не прочтет до конца; кому это нужно - // Увидеть там свои имена...» У Мандельштама этот образ послужил выражению основной мысли, проскальзывающей в большинстве его стихов и являющейся квинтэссенцией его опасений и радостей, его отношения к миру, жизни, собственной судьбе: главной движущей силой в мире является любовь.

О . Э . Мандельштам «Notre Dame» 1912

Где римский судия судил чужой народ,
Стоит базилика,- и, радостный и первый,
Как некогда Адам, распластывая нервы,
Играет мышцами крестовый легкий свод.

Но выдает себя снаружи тайный план:
Здесь позаботилась подпружных арок сила,
Чтоб масса грузная стены не сокрушила,
И свода дерзкого бездействует таран.

Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
Души готической рассудочная пропасть,
Египетская мощь и христианства робость,
С тростинкой рядом - дуб, и всюду царь - отвес.

Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные ребра,
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам.

Одним из программных произведений Мандельштама в сборнике “Камень” является стихотворение “Notre Dame” Чтобы раскрыть смысл этого стихотворения, необходимо вписать его анализ:

Центральным, кульминационным образом-символом становится камень .

“Акмеисты с благоговением поднимают таинственный тютчевский камень и кладут его в основу своего здания”. Грубая материалистическая весомость камня выражает приятие реальности, бытия.

В контексте творчества О.Э. Мандельштама на камень человек направляет свои творческие усилия, стремится сделать материю носителем высокого содержания. Вспомним строки из стихотворения “Я ненавижу свет…”: …Кружевом, камень, будь \\ И паутиной стань.

Собор Notre Dame становится образом преображения камня. Рукою таинственного “строителя щедрого” камень стал воздушным и светозарным храмом, вместилищем мудрости.

Notre Dame, собор Парижской Богоматери, - знаменитый памятник ранней французской готики.

С первой строки стихотворения Мандельштам как бы налагает контекстуальные пласты друг на друга, вызывая ассоциативные ряды у читателя.

“Где римский судия судил чужой народ… ” — автор явно отсылает нас к историческому факту. Notre Dame стоит на острове Сите, где находилась древняя Лютеция — колония, основанная Римом. Так в стихотворении возникает римская тема. Рим — “корень западного мира”, “камень, замыкающий свод”.

Римская тема даёт возможность ощутить историю как единый архитектурный замысел . Эта тема несёт в себе объединяющее начало, отсюда совместимость различных культурных контекстов в стихотворении.

Метафорическое сравнение храма с первым человеком, Адамом, даёт скрытую аналогию: соотнесённости частей тела с частями храма. Традиционно с образом Адама связан мотив радости существования, счастья бытия. Мандельштам обыгрывает эту идею, смещая акценты: метафорически явно связанный с Адамом, несёт в себе идею бытийственности.

Первые две строфы стихотворения построены по принципу антитезы: внешнему противопоставлено внутреннее. “Крестовый лёгкий свод ” обнаруживает “тайный план” — “массу грузную стены ”. Через ощутимую тяжесть возводимого здания, грозное давление массивного свода на подпружные арки реализуется мотив камня . Метафора “и свода дерзкого бездействует таран” строится по принципу антитезы: скрытая вулканическая энергия замерла лишь на мгновение, словно пятая стихия, зависшая между Небом и Землёй.

Существование Notre Dame — это вызов, брошенный человеком Небу, вечности (“Неба пустую грудь // Тонкой иглою рань”). Сей дерзновенный проект — застывшая стихия, сотворённая человеком.

В третьей строфе различные культурные эпохи соединяются в “неслиянное единство” (определение О.Мандельштама), воплощённое в “стихийном лабиринте” храма. Через архитектурное совершенство собора, через его виртуозную “сотворённость” и величественную “телесность” проступают черты прошлых культур.

Чтобы показать этот синтез, подчеркнуть ёмкость открывающегося ирреального пространства храма, поэт использует оксюморон (“Души готической рассудочная пропасть ”), соединяет в ряд противоположные явления: “египетская мощь и христианства робость ”; “с тростинкой рядом — дуб , и всюду царь — отвес”.

И наконец, четвёртая строфа становится квинтэссенцией авторской идеи. Происходит зеркальная обратимость твердыни Notre Dame в “недобрую тяжесть” Слова - словосочетание “тяжесть недобрая” обретает совершенно новую, неожиданную семантику: обозначает Слово.

Слово становится объектом творческих усилий человека : “Из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам”.
Гениальная художественная интуиция поэта позволяет открыть единство культурного пространства. В этом едином культурном пространстве, где сосуществуют все эпохи, следы которых увидел Мандельштам в “твердыне” Notre Dame, растворены “сознательные смыслы” слов — Логосы.

“Любите существование вещи больше самой вещи и своё бытие больше себя…” — скажет О.Мандельштам.

«Ленинград»

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,

Декабрь 1930

С первых строк стихотворения мы понимаем, что поэт пишет его с ностальгическими чувствами о прошлом города: Я вернулся в мой город, знакомый до слез...
Но узнать город поэт не может. Из пышной столицы он превратился в грязный, напуганный город, ужас которого поэт не может воспринять. Возможно, Мандельштам считает, что у него прошли золотые годы, как и у Петербурга. Но поэт все же борется за свое существование, не хочет кануть в Лету.
Удивительные метаморфозы происходят с городом: блеск черного бархата превращается в деготь, золото фасадов -- в желток. Город тускнеет, "теряет свое очарование роскоши, а на смену ему приходят темные подъезды, тусклые фонари". Цветовая гамма помогает поэту показать ту глубину пропасти, в которую скатывается не только город, но и нравы его жителей.
И если город погибает, то поэт не хочет следовать его участи: Петербург! Я еще не хочу умирать!

А для того, чтобы продолжить свое существование в городе, автор отказывается принимать действительность. Он не может узнать в умирающем Петербурге прежней пышности. Но Мандельштам оказывается единственно "живым" человеком в городе, где все уже приспособились к неминуемой гибели:

Петербург! у меня еще есть адреса.
По которым найду мертвецов голоса.

В последних строках стихотворения перед нами открывается картина трагичности эпохи. Поэт уже живет не в Петербурге, а на какой-то "черной лестнице". И неизвестно, куда эта лестница его приведет.

И всю ночь напролет жду гостей дорогих.
Шевеля кандалами цепочек дверных.

Что это за гости, что приходят ночью? Наверняка они вовсе не "дорогие". Возможно, поэт хотел указать, что во многие белые ночи в Ленинграде советском исчезло в никуда множество талантливых, умных людей, стоявших на пути у тоталитарного государства.
Мандельштам пишет, что и сам не уверен, заберут ли его в одну из таких ночей.

Стихотворение Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков…»

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.

Ни кровавых кровей в колесе,

Мне в своей первобытной красе,

Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.

Сюжет стихотворения О.Э.Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков имеет автобиографическую основу. Как и многие другие деятели культуры и искусства, автор этих строк попал в жернова сталинских репрессий.

Тяжело переживая удушающую общественную атмосферу того времени, О.Э.Мандельштам проявил образец гражданского мужества, продолжая писать то, о чем не мог молчать.

Личность лирического героя в этом произведении уникальна. Главное для нее — сохранить самоуважение, не уподобиться вопреки законам жестокой эпохи звериной сущности волков.

В первой строфе О.Э.Мандельштам подчеркивает ту высокую цену, которую в сталинское время платили за право оставаться верным своей жизненной позиции: Я лишился и чаши на пире отцов, // И веселья, и чести своей.

Последняя , вынесенная в конец перечислительного ряда потеря оказывается для О.Э.Мандельштама, несомненно, наиболее важной, невосполнимой. Лишь сам человек, попадая в разряд так называемых «врагов народа», понимал, что он ни в чем не виноват, надеялся, что власти разберутся и отпустят его. Многие же его знакомые искренне верили в справедливость ложных, порой абсурдных обвинений, отворачивались. Это для узников сталинских лагерей было, может быть, одним из самых тяжких душевных испытаний.

Во второй строфе Мысли о личной судьбе в душе лирического героя неразрывно связаны с раздумьями об историческом содержании эпохи в целом. Поэт Н.Глазков писал:

Век двадцатый — век необычайный:
Чем столетье лучше для историка,
Тем для современника печальней.

Эта же мысль звучит и у О.Мандельштама, но она высказана в более образной форме: Мне на плечи кидается век-волкодав.

Лирический герой сетует на то, что «лишился и чаши на пире отцов». Этот образ чаши отцов в стихотворении чрезвычайно интересен . Чашу, как известно, на пиру в давние времена передавали по кругу. Она служила символом жизни и плодородия.

В современную О.Мандельштаму эпоху была нарушена преемственность поколений . Уничтожалось то лучшее, что веками накапливалось и передавалось по наследству. Это было суровое время крушения идеалов, переоценки ценностей.

Исходя из этого, в третьей строфе становится понятным, почему лирический герой мечтает о «жаркой шубе сибирских степей. Ему не страшен суровый климат Сибири. Он — простой, мирный человек, которому нужен прежде всего душевный покой:

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.

В третьей - четвёртой строфе край, «где течет Енисей» идеализируется, рисуется в самых светлых и чистых тонах. О.Э.Мандельштам подчеркивает, что эта краса первобытна, то есть, дана человеку как некая непорочная ценность. Она конкретна и зрима, в отличие от весьма абстрактного образа «гремучей доблести грядущих веков», которая может и не наступить, а если и наступит, то в жизни уже иных поколений.

Объемным и запоминающимся выглядит в стихотворении образ «века-волкодава». Кровавое начало двадцатого века во всем мире, а в России особенно, возмутило умы писателей-гуманистов. Лучшие годы целого поколения были отравлены безжалостной бойней гражданской войны. Социальная распря ожесточила людей. У многих произошла переоценка ценностей. Сместились веками устоявшиеся ориентиры. В тридцатые годы гражданское противостояние приняло иные, более изощренные формы, но суть его продолжала сохраняться: репрессии, доносы, травля интеллигенции дворянского происхождения.

Стихотворение О.Э.Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков…» — обвинительный акт для многих современников поэта. Одних он уличает в жестокости тирании, других — в трусости. Причем обе эти роли кажутся О.Э.Мандельштаму неприглядными, недостойными настоящего человека, поэтому сибирская ссылка воспринимается , как единственно возможный и даже в какой-то степени счастливый выход для человека, который хочет сохранить душевную чистоту, собственное достоинство, наконец, цельность своей личности и незыблемость идеалов.

Стихотворение “Notre Dame”

Стихотворение “С весёлым ржанием пасутся табуны…”

ШКОЛА В ШКОЛЕ

Ольга ЖУКОВА, физико-математический лицей № 39, г. Озёрск

Анализ стихотворений О.Э. Мандельштама

Стихотворение “Автопортрет”

Стихотворение “Notre Dame”

Стихотворение “С весёлым ржанием пасутся табуны…”

Ольга ЖУКОВА,
физико-математический лицей № 39, г. Озёрск