Волнуется желтая нива. Анализ стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива. Когда волнуется желтеющая нива

Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда, росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, -

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, -
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога…

Анализ стихотворения Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива…»

Лирика Михаила Лермонтова раннего и позднего периода творчества существенно отличается, Если в юности поэт писал восторженные стихи, восхваляя красоту родных полей, лугов, лесов и рек, то в последние годы жизни к этой теме автор обращался достаточно редко. Лермонтова больше занимали общественные и политические вопросы, за что он был признан смутьяном и сыскал славу поэта, который своими произведениями вредит царскому режиму.

В 1837 году Лермонтов был арестован и несколько недель провел в петербургской тюрьме, пока шло разбирательство по поводу его стихотворения « », посвященного гибели Пушкина. Резкий тон, который позволил себе Лермонтов в отношении высшего света, фактически погубившего Пушкина, вызвал неудовольствие многих чиновников. В итоге до выяснения степени революционности стихотворения «Смерть поэта» было принято решение заключить Лермонтова под стражу. Именно в тюрьме, не имея чернил и бумаги, поэт написал одно из последних своих лирических стихотворений под названием «Когда волнуется желтеющая нива…» . По воспоминаниям очевидцев, в качестве пера поэт использовал обугленные спички, а бумагой служила обертка от еды, которую ежедневно приносил ему в тюрьму старый слуга. Почему же автор в довольно сложный период своей жизни решил обратиться именно к теме природы?

Следует отметить, что в свои 24 года Михаил Лермонтов слыл скептиком и реалистом, который прекрасно понимал, что прежние устои общества полностью себя изжили. Однако поэт осознавал также и тот факт, что само общество еще не готово к переменам. Примером тому являлось восстание декабристов, которое было жестоко подавлено из-за того, что народ не поддержал горстку дворян, выступивших за отмену крепостного права и свержение самодержавия. Поэтому Лермонтов прекрасно понимал, что при его жизни в России вряд ли что-то изменится, и ситуация будет лишь ухудшаться, углубляя пропасть между сословиями. Именно поэтому, чувствуя свое бессилие и невозможность хоть что-нибудь изменить, поэт в последние годы жизни очень часто пребывал в скверном расположении духа. Он знал, что своими стихами не сможет вдохновить светлые умы отечества на повторение подвига декабристов, но и мириться с окружающей действительностью был не в состоянии.

Стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива…», на первый взгляд, посвящено красотам родного края, который Лермонтов воспевает с присущей ему нежностью и восхищением. Однако последняя строфа этого произведения полностью раскрывает замыслы автора . В ней он признается: когда происходит общение с природой, «тогда смиряется души моей тревога, тогда расходятся морщины на челе». И именно знакомые с детства пейзажи дают Лермонтову силы жить, веря в то, что его творчество не является напрасным и в будущем будет по достоинству оценено потомками.

Примечательно, что стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива» имеет весьма необычную структуру. Оно содержит четыре строфы, которые написаны одним предложением . Такой нетипичный для поэта прием создает ощущение того, что автор писал это произведение на одном дыхании, опасаясь того, что не сможет передать читателям свои мысли и ощущения правильно и максимально точно. Поэтому и не утруждал себя такими пустяками, как разбивка фраз на предложения. Более того, подобная структура стихотворения придает ему особую целостность и мелодичность, которая свойственна многим песням с образным и ярким содержанием. Именно такие произведения очень часто встречаются в русском народном фольклоре, который с детства знал и любил поэт.

Смысл произведения «Когда волнуется желтеющая нива» Лермонтова, анализ которого мы проводим, раскрывается при изучении истории его создания. 1837 год был значимым в жизни Лермонтова, если говорить о периоде его творчества. Он написал стихотворение «Смерть поэта», которое не восприняли чиновники, и пока шло расследование, Лермонтов оказался под арестом.

Находясь в тюрьме г. Санкт-Петербург, поэт написал последнее свое стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива». В тяжелых арестантских условиях, находясь без письменных принадлежностей, Лермонтов пишет свое творение на обертке от еды опаленными спичками.

Структура стихотворения

Анализ стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива» невозможен без изучения его структуры. Произведение состоит из четырех строф (шестнадцать строк), написанных одним сложным предложением с тремя разными придаточными частями. Этот прием позволил показать целостность текста и важность каждых строк.

Кажется, что Лермонтов торопится передать свои переживания, волнения и пишет строки на одном дыхании без дальнейших поправок. Интересный момент заметили и филологи, что строки не заканчиваются знаками препинания, будто на них не было времени. Стихотворение заканчивается многоточием, кажется, что Лермонтов что-то недосказал и оставил пищу для размышлений грядущим поколениям.

Анализ стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива» помогает понять нутро человека, способного оценить и передать невидимые оттенки природы. В основе сюжета заложена пейзажная зарисовка. Кажется, что это стихотворение – описание природы, создающее спокойствие и умиротворение души, но если вчитаться и понять смысл, то оно пропитано трагизмом, характерным для творчества Лермонтова.

Анализ стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива» передает отреченность Лермонтова от внешнего мира, он не видит ничего светлого и радостного. Он думает, что сможет найти гармонию с природой, а значит и с самим собой.

Описание природы не точное, а образное. Лермонтов показывает не определенное время года, а фрагменты осени и весны. Первые три строфы показывают взаимоотношения человека с природой. В первой человек видит природу, во второй пытает найти контакт с природой, в третьей – диалог природы и человека. А вот в четвертый строфе человек осознает себя и Бога.

Авторский почерк Лермонтова – его одиночество – есть и в этом стихотворении. Перед тем как познать Бога, он познает природу. Анализируя стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива», становится ясна его тема - роль природы в духовном становлении человека.

Стихотворение насыщено различными приёмами и тропами. Лермонтов использует эпитеты, которые придают особую загадочность эпитеты («смутный сон», «час златой», «Румяным вечером»), олицетворения («Ландыш… кивает», «Прячется малиновая слива», «волнуется желтеющая нива»). Анафора указывает на движение вверх, движение к Богу, к небу («И в небесах я вижу Бога»).

Если вы прочитали анализ стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива» Лермонтова , перейдите в раздел нашего сайта - Блог , чтобы найти подобные статьи, которых сотни, и каждая написана простым языком.

Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он,-

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,-
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога.

Анализ стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива» Лермонтова

Отличительной особенностью стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива…» является то, что оно было написано Лермонтовым в заключении. Поэт был взят под стражу после произведения . Согласно полулегендарным сведениям автор использовал обгоревшие спички и обрывки бумаги, так как чернил ему не давали. Стихотворение стало одним из последних произведений лермонтовской пейзажной лирики, проникнутой светлыми и радостными ощущениями. Арест сильно повлиял на поэта. В дальнейшем в его творчестве преобладают мотивы одиночества, разочарования и сопротивления власти.

Относительно «нейтрального» содержания произведения мнения расходятся. Большинство исследователей считает, что Лермонтов, находясь в заключении, впервые почувствовал неумолимость царского наказания. В ожидании приговора он предавался мучительным размышлениям. В конце концов он понял, что все равно не сможет ничего изменить. Поэтому поэт смирился с неизбежным и нашел выход в спокойном созерцательном состоянии. На это указывает последняя строка стихотворения поэта, не отличавшегося большой религиозностью, — «И в Небесах я вижу Бога!».

Менее распространена версия о том, что Лермонтов просто хотел доказать свою лояльность. Он умышленно избежал любых острых тем и описал простую красоту пейзажа. Другие стихотворения, написанные поэтом в заключении, опровергают эту версию.

В любом случае стих «Когда волнуется желтеющая нива…» — прекрасный образец пейзажной лирики. Находясь под арестом, поэт смог в мечтах унестись в недоступный для него мир природы. Удивительно точное описание природных звуков и красок создает эффект полного присутствия. Невозможно поверить, что такое красочную картину мог нарисовать узник, находящийся в четырех стенах и ожидающий наказания. «Малиновая слива», «зеленый листок», «ландыш серебристый» словно оживают и предстают перед читателем в реальности. «Студеный ключ», текущий из «мирного края», ассоциируется с вольной жизнью и дает поэту надежду на освобождение.

В финальной строфе Лермонтов обобщает свои счастливые воспоминания и приходит к выводу, что нет смысла протестовать и доказывать свою невиновность. Это не означает, что дух поэта был сломлен. Просто он потерпел очевидное поражение. Нужно успокоиться и собраться с силами для продолжения борьбы. Обращение к Богу в трудной ситуации – обычное явление для человека XIX века.

Лермонтов принадлежал к числу тех поэтов, которые в ярких описаниях природы точно и тонко выражали отношение ко всему, что происходило с ними. Это сможет понять тот, кто будет внимательно читать стих “Когда волнуется желтеющая нива” Лермонтова Михаила Юрьевича.

Стихотворение было создано в 1837 г. Этот период был одним из самых сложных в жизни поэта. Полным ходом шло расследование относительно “революционной” деятельности Лермонтова. Сам поэт находился в петербургской тюрьме. Текст стихотворения Лермонтова “Когда волнуется желтеющая нива”, которое проходят на уроке литературы в 8 классе, был написан при помощи обугленных спичек. В тюрьме у поэта не было ни бумаги, ни чернил. Лирический герой любуется “желтеющей нивой”, наслаждается шумом “свежего леса”, трепетно прислушивается к звукам студеного ключа, который “играет по оврагу”. В этих проявлениях русской природы ему чудится одновременно и загадка, и разгадка. Лермонтова не устраивал существующий режим. Он презирал и раболепство народа, и свою собственную слабость. По его мнению, он не обладал настолько ярким талантом, чтобы вдохновить людей на борьбу за свои права. Иного мнения придерживались власть имущие. Они считали Лермонтова опасным смутьяном, посему и предпочитали держать его подальше от Петербурга.

Лирический герой верит, что лучшие времена непременно наступят. Наблюдая умиротворенную природу, он чувствует, как тревога сходит на нет, “расходятся морщины на челе”. Обратив свой взор к небу, он мысленно видит Бога, который молча взирает на то, что творится на земле. Точно предчувствуя свою скорую кончину, поэт предполагает, что ситуация в России изменится к лучшему только после его смерти. Скачать это произведение полностью или учить его онлайн можно на нашем сайте.

Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он,-

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,-
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога.

Сопоставим два стихотворения-периода, построенные на „когда“ – Фета „Когда мечтательно я предан тишине“ и Лермонтова „Когда волнуется желтеющая нива“. У Фета – пять строф, которые образуют непрерывный подъем вплоть до предпоследней строки, причем третья строфа непосредственно переходит в четвертую, образуя сильный enjambement:

Когда мечтательно я предан тишине
И вижу кроткую царицу ясной ночи,
Когда созвездия заблещут в вышине,
И сном у Аргуса начнут смыкаться очи,
И близок час уже, условленный тобой,
И ожидание с минутой возрастает,
И я стою уже, безумный и немой,
И каждый звук ночной смущенного пугает,

И нетерпение сосет больную грудь,
И ты идешь одна, украдкой озираясь,
И я спешу в лицо прекрасной заглянуть,
И вижу ясное, и тихо, улыбаясь,
Ты на слова любви мне говоришь: „люблю!“
А я бессвязные связать стараюсь речи,
Дыханьем пламенным дыхание ловлю,
Целую волосы душистые и плечи
И долго слушаю, как ты молчишь, и мне
Ты предаешься вся для страстного лобзанья, –
О, друг, как счастлив я, – как счастлив я вполне!
Как жить мне хочется до нового свиданья!

Чрезвычайно характерно для Фета, что союз „когда“, с его временным значением, совершенно ликвидируется после первой же строфы – вместо него длинной цепью идут анафорические „и“, напрягающие интонацию и доводящие ее, наконец, до предельной высоты, откуда она опускается при помощи восклицательного, трехстепенного каданса. Характерно также, что в кадансе даже нет логического ответа на „когда“ – естественное следствие потери союзом своего логического значения. Это совершенно музыкальный период – недаром перед кадансом происходит слияние двух строф, которым достигается обычное в мелодической лирике увеличение интонационной амплитуды.

Стихотворение Лермонтова обычно приводится в учебниках как образец периода . И действительно, в противоположность Фету, стихотворение которого ни один синтаксис не решился бы предлагать в качестве образца, у Лермонтова мы находим полную симметрию частей и строгий порядок:

Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, –

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога.

Подъем ясно членится на три части с повторением в начале каждой союза „когда“, который, таким образом, не стушевывается, как у Фета, а наоборот – укрепляется. Это подтверждено и ответными „тогда“ в кадансе. Синтаксическая форма побуждает нас воспринимать этот период как логический, в котором временное значение и соответственная смысловая градация должны присутствовать в полной силе. На деле, однако, оказывается, что градация эта почти не осуществлена. Обычно указывается на то, что от первой строфы к третьей усиливается тема общения с природой – в этом видят смысловое повышение, которым оправдывается и поддерживается повышение интонационное. Но градация эта, во-первых, слишком слабо проявлена, так что ссылка на нее представляется нам искусственной, а во-вторых – она (даже если признавать ее реальность) загромождена деталями, которые имеют вид простого перечисления и вовсе не связаны с временной формой. Желтеющая нива, свежий лес, малиновая слива, серебристый ландыш, студеный ключ – все это располагается как бы на одной плоскости и не связано внутренней необходимостью с временным построением периода. Если бы не синтаксическая форма – мы могли бы принять все построение за перечисление, а не восходящий период. Специфических смысловых ступеней, соответствующих трем „когда“, не ощущается. Получается несоответствие между синтаксической схемой, резко выглядывающей из-за текста, и смысловым построением. Кажется, что стихотворение написано на заданную схему – отсюда чувство неловкости, неудобства при его произнесении: интонационный подъем логически недостаточно оправдан, не вполне мотивирован.

Однако, если мы на этом основании попробуем переставить строфы – сделать, напр., вторую строфу первой, а первую поставить на второе место, – то ощутим ритмико-интонационную фальшь. Есть, очевидно, какие-то особенности ритмико-интонационного характера, которыми, независимо от смысла, утвержден данный порядок строф и самое восхождение. Действительно, через все стихотворение проведена определенная интонационно-синтаксическая система. Она заключается в том, что, независимо от смысла, первые три строфы находятся в отношении интонационной градации, так что каждая следующая звучит напряженнее предыдущей. Мы видим знакомые нам приемы – увеличение интонационной амплитуды, торможение, инверсии и т. д.

В периоде такого типа носитель главной интонационной высоты – подлежащее; его положение в фразе имеет, следовательно, большое значение. Первые две строфы сходны тем, что в обеих интонация повышается к концу третьей строки и понижается в четвертой. Но в первой строфе мы имеем три предложения, а во второй – одно, развернутое на всю строфу. Уже одно это делает вторую строфу в интонационном отношении более напряженной. Рассмотрим внутреннее строение каждой.

В первом предложении начальной строфы подлежащее находится на самом конце строки – ему предшествуют сказуемое и определение (волнуется желтеющая нива); во втором – подлежащее со своим определением стоят в начале строки, перед сказуемым (свежий лес шумит), а остальную часть строки занимают второстепенные члены. Получается инверсия (abc–bca), благодаря которой подлежащие обоих предложений оказываются рядом и разделены только ритмической паузой, отделяющей первую строку от второй. Иначе говоря – рядом оказываются интонационные высоты, объединяя обе строки в одно восходяще-нисходящее движение. В третьем предложении возобновляется первоначальный порядок слов (прячется малиновая слива), и подлежащее опять находится на краю строки, после чего целая следующая строка занята второстепенными членами. Возвращение к первоначальному порядку ощущается как повторение, результатом чего естественно является бо̀льшая интонационная напряженность третьей строки по сравнению с первой. Кроме того, нисходящая часть, которой во втором предложении отведено было только полстроки (при звуке ветерка), занимает здесь целую строку (Под тенью сладостной зеленого листка) и увеличена в своем синтаксическом составе (два определения). Таким образом, усиленное повышение сменяется развернутым, медленным нисхождением, которое знаменует собой частичный мелодический каданс. Отметим еще интересную ритмическую особенность этой строфы: шестистопный ямб в начальной и конечной строках лишен цезуры и расчленяется не на две половины, а на три группы, почти тожественные в своем слоговом составе (Когда волнуется | желтеющая | нива – Под тенью сладостной | зеленого | листка, т.-е. 6 + 5 + 2 и 6 + 4 + 2) и в своей тонической характеристике (64 + 52 + 21 и (64 + 42 + 22)1); средние же строки имеют мужские цезуры и распадаются на две половины. Получается своего рода ритмическое кольцо – начальное восхождение, которое наделено, именно как вступление, особой ритмической характеристикой, корреспондирует с первым строфическим кадансом.

Во второй строфе мы видим последовательное торможение интонации: вперед вынесены второстепенные члены, так что подлежащее со своим определением (ландыш серебристый) оказывается только в конце третьей строки, а сказуемое – в четвертой. Таким образом, интонация, не дробясь частичными нисхождениями (как было в начальной строфе), поднимается вплоть до конца третьей строки, после чего переходит в нисхождение. При этом определение к подлежащему стоит не перед ним, как было до сих пор (желтеющая нива, свежий лес, малиновая слива), а после него, так что именно оно, а не подлежащее, оказывается в рифме; тем самым высокая часть интонационной дуги как бы растягивается, захватывая и определение. С другой стороны, нисхождение менее сильно, чем в первой строфе, потому что в нем находятся не второстепенные члены, а главные – сказуемое с относящимися к нему членами. Как видим, мелодический рисунок второй строфы, действительно, в общем смысле тот же, что и в первой, но снабжен особенностями, сообщающими ее мелодическому движению бо̀льшую напряженность и удерживающими ее на большей интонационной высоте. В ритмическом отношении эта строфа отличается, прежде всего, появлением пятистопного ямба (строки 1-ая, 3-ья и 4-ая) – это находится, очевидно, в связи с свободным отношением Лермонтова к цезуре и к ямбу вообще. Лермонтов разрушает классический канон ямба ослаблением цезуры и смешением разностопных строк. Интересно, что в пятистопных строках этой строфы классическая цезура после второй стопы встречается только раз (из-под-куста). В первой строке метрическая цезура есть (Когда росой), но синтаксически она настолько ослаблена, что вместо членения на две части (4 + 6 или 4 + 7) получается деление на три группы (Когда росой | обрызганный | душистой, т.-е. 44 + 42 + 32), сходное с ритмическим движением крайних строк начальной строфы (ср. нижние значки). Сходно с ним и движение последней строки этой строфы: „Приветливо кивает головой“ (тоже деление на три, т.-е. 42 + 32 + 33). Если начальное „Когда волнуется“ примем за особую ритмическую единицу, своего рода стопу (), то на ее фоне „Когда росой“ и „Приветливо“ можем считать ее видоизменениями: первое – усеченной формой (), а второе – анакрузной вариацией (). Получается видоизмененное начальное кольцо – тем более, что в средних строках мы имеем членение на две части („Румяным вечером | иль утра в час златой“ и „Из-под куста | мне ландыш серебристый“). Таким образом, и в мелодическом, и в ритмическом отношении вторая строфа повторяет движение первой, но с характерными вариациями, делающими это движение более напряженным.

Уже тот факт, что вторая строфа ощущается как повторная вариация первой, заставляет, как мы не раз видели это раньше, встречать третью строфу как новый подъем. Чуткий слушатель может после второй строфы предвидеть, что интонационный климакс будет завершен именно в третьей, что именно она должна быть апогеем всего построения. И действительно, мы видим в ней совершенно новые членения и соотношения фраз, подготовляющие переход к кадансу. Первая строка – особое предложение с тем порядком слов, который мы имели во второй строке начальной строфы (ср. „И свежий лес шумит при звуке ветерка“ – „Когда студеный ключ играет по оврагу“), но с тем важным для интонации отличием, что там все главные члены расположились перед цезурой, так что после нее естественно создавалось нисхождение, а здесь, при наличности сильной цезуры, после нее стоит сказуемое; кроме того, существенно самое положение строки в строфе – первая строка есть зачин, и потому, в интонационной схеме четырехстрочной строфы, она естественно мыслится в восходящем направлении, а вторая (при системе рифм a′ba′b, как в данном случае) образует, вместе с первой, ритмический период (полстрофы) и потому естественно клонится к частичному нисхождению. При этом, третья строфа воспринимается на фоне второй, а не первой, и потому появление в первой же строке целого предложения с его главными членами, в естественном для русской речи порядке (студеный ключ играет), ощущается не как повторение, а как нечто новое, непохожее. Это ощущение еще усиливается, когда во второй строке мы не находим целого параллельного предложения, как было в начале, а видим только начало другого, так что вместо нисхождения видим медленное повышение, которое тормозится при помощи вставки придаточного предложения (И, погружая мысль). Является знакомый нам enjambement – строфа не членится на два симметричных периода (2 + 2) с нисхождением в конце второй строки (как было в начальной строфе и до некоторой степени во второй), а вступает после первой строки в новое движение (1 + 3). Наконец – еще одно чрезвычайно важное и характерное отличие этой строфы, назначение которой – быть интонационным апогеем. Мы имеем здесь два предложения, но с одним подлежащим1), которое находится в первой строке. В связи с тем, что в периоде такого типа главный носитель интонационной высоты – именно подлежащее, это означает, что во втором предложении этой строфы, занимающем три строки и ясно направленном к сильному повышению, нет интонационной вершины. На самом деле эта вершина есть, но она поручена другому члену предложения, интонационная роль которого подготовлена. Фраза, развернувшаяся на три строки, как бы ищет своей вершины – быть сплошным нисхождением она, по всему своему строю, явно не может, потому что не примыкает к первой (Когда студеный ключ), а наоборот – продолжает и развивает ее. Где же эта вершина? В третьей строке ее нет (Лепечет мне таинственную сагу), потому что ни одно из стоящих в ней слов не может быть выделено как особо-важное; но приглагольное дополнение (сагу) порождает от себя другое, приименное (про мирный край), значительность которого подчеркивается зависящим от него придаточным предложением (откуда мчится он) – вместе с ним оно занимает целую четвертую строку1). Здесь и сосредоточен интонационный апогей всей восходящей части стихотворения, после которого наступает каданс. Четвертая строка, вместо частичного нисхождения (как было в первых двух строфах), дает maximum повышения. Попутно можно наблюдать интересную синтаксическую градацию. Четвертая строка начальной строфы занята второстепенными членами, легко допускающими нисхождение, и при этом сказуемые этой строфы образованы глаголами, которые не могут иметь прямых дополнений (волнуется, шумит, прячется); в четвертой строке второй строфы, как уже было отмечено, мы находим сказуемое с его косвенным дополнением (кивает головой), благодаря чему нисхождение слабее, чем в первой строфе; наконец, в третьей строфе мы имеем сказуемое с прямым дополнением, которое развивает из себя новое дополнение, являющееся интонационной вершиной предложения – и вот эта-то вершина и помещается в четвертой строке. После нее наступает легкое нисхождение (откуда мчится он), подготовляющее к кадансу. В ритмическом отношении строфа построена так, что первые две строки дают шестистопный ямб с мужскими цезурами, неослабленными синтаксически, а две следующие – пятистопный, причем первая повторяет знакомое нам деление на три группы (Лепечет мне таинственную сагу – т.-е. 42 + 52 + 21), корреспондируя в этом смысле со строкой „Приветливо кивает головой“ (характерно, что таким ритмическим движением наделены строки с главными сказуемыми каждой строфы), а вторая представляет собой идеальный пример классического пятистопного ямба, с мужской цезурой после второй стопы и с сильным синтаксическим разделом именно в этом месте, чего прежде не было. Ритмическое движение здесь, в апогейной строке, как бы намеренно принимает строгую форму, результатом которой является замедление, так как ритмическое и синтаксическое членение совершенно совпадают, а предложение закончено в своем интонационном движении (ср. „Когда росой обрызганный душистой“, где цезуре мешает инверсия, и „Из-под куста мне ландыш серебристый“, где синтаксис не поддерживает цезуры, а предложение стремится к следующей строке, к сказуемому). Размещение шестистопных и пятистопных строк и появление строки с тремя группами не на том месте, где мы привыкли видеть ее по первым строфам, тоже отличает эту строфу от предыдущих.

Каданс разрешает всю эту систему восхождения в три приема, соответствующие трем ступеням подъема. Первые две строки состоят из двух предложений с повторяющимся в начале „тогда“, а третья и четвертая, хотя и дают тоже два предложения, но уже не независимые, а связанные между собой в синтаксически-интонационном отношении. Они имеют одно и тоже подлежащее („я“) и сцеплены характерной антитетической инверсией: „И счастье я могу постигнуть на земле - И в небесах я вижу Бога“ (т.-е. bac-cab). Главные ударения естественно падают здесь на второстепенные члены – „на земле“ и „в небесах“ (психологические сказуемые); благодаря инверсии они оказываются рядом – фраза образует одну интонационную дугу. С другой стороны, в первых двух строках мы видим синтаксически-интонационный параллелизм с одинаковой инверсивной постановкой сказуемых, напоминающей вступительную фразу: „Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе“ (ср. „Когда волнуется желтеющая нива“), но с той разницей, что здесь его интонационная роль значительнее, потому что оно является и психологическим сказуемым. В этом перемещении сказуемости и тем самым носителя интонационной высоты заключается своеобразный эффект всего периода: „Когда волнуется нива... и лес шумит... и прячется слива... когда ландыш кивает головой... когда ключ играет по оврагу и лепечет сагу про мирный край - тогда смиряется тревога, тогда расходятся морщины, и счастье я могу постигнуть на земле, и в небесах я вижу Бога“. Чрезвычайно интересно и ритмическое строение каданса. Первые две строки дают шестистопный ямб и повторяют ритмическое движение начальной строки (возвращение к ней, таким образом, еще более подкрепляется), образуя параллелизм трех групп („Тогда смиряется | души моей | тревога“, т.-е. 64+42+32, и „Тогда расходятся | морщины | на челе, т.-е. 64+32+33). Третья строка, тоже шестистопная, делится цезурой на две половины, но синтаксис ослабляет силу цезуры, а четвертая строка – четырехстопная. Таким образом, перебой между шестистопным и пятистопным ямбом разрешается в пользу первого – в этом отношении кадансная строфа тоже сближается со вступительной, как бы возвращаясь, после колебаний, к торжественному ритму зачина, но действие пятистопного ямба не исчезает, а наоборот – подтверждается усечением последней строки. Большое значение имеет и переход от системы перекрестных рифм (a′ba′b) к системе рифм опоясывающих (a′bba′). Переход этот ощущается в третьей строке и придает двум последним строкам завершительный характер (ритмическая инверсия).

Подробный анализ ритма и синтаксиса показывает, что у Лермонтова здесь, действительно, имеется определенная мелодическая система, которая выступает на первый план и держит на себе всю композицию периода , почти не считаясь с фактами смысловыми, которые не поспевают за ней. Получается несовпадение, характерное для Лермонтова. Он борется с классическими схемами, отходит от логического стиля, но не свободен от традиций, не может перейти к чисто-напевному стилю, как это сделал Фет.