Повесть об азовском сидении донских казаков. Повесть об азовском осадном сидении донских казаков

ПОВЕСТЬ ОБ АЗОВСКОМ ОСАДНОМ СИДЕНИИ ДОНСКИХ КАЗАКОВ

древнерусский вариант

Лета 7150 октября в 28 день приехали к государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всеа России к Москве з Дону из Азова города донские казаки: атаман казачей Наум Василев да ясаул Федор Иванов. А с ним казаков 24 человека, которые сидели в Азове городе от турок в осаде. И сиденью своему осадному привезли оне роспись. А в росписи их пишет.

В прошлом, де, во 149-м году июня в 24 день прислал турской Ибрагим салтан царь под нас, казаков, четырех пашей своих, да дву своих полковников, Капитана да Мустафу, да ближние своей тайные думы, покою своего слугу да Ибремя-скопца над ними уже пашами смотрети вместо себя, царя, бою их и промыслу, как станут промышлять паши его и полковники над Азовым городом. А с ними пашами прислал под нас многую свою собранную рать бусурманскую, совокупя на нас подручных своих двенатцать земель. Воинских людей, переписаной своей рати, по спискам, боевого люду двести тысящей, окроме поморских и кафимских и черных мужиков, которые на сей стороне моря собраны изо всей орды крымские и нагайские на загребение наше, чтобы нас им живых загрести, засыпати бы нас им горою высокою, как оне загребают люди персидские. А себе бы им и тем смертию нашею учинить слава вечная, а нам бы укоризна вечная. Тех собрано людей на нас черных мужиков многия тысящи, и не бе числа им и писма. Да к ним же после пришел крымской царь, да брат ево народым Крым Гирей царевичь со всею своею ордою крымскою и нагайскою, а с ним крымских и нагайских князей и мурз и татар ведомых, окроме охотников, 40 000. Да с ним, царем, пришло горских князей и черкас ис Кабарды 10 000. Да с ними ж, пашами, было наемных людей и у них немецких два полковника, а с ними салдат 6000. Да с ними ж, пашами, было для промыслов над нами многие немецкие люди городоимцы, приступные и подкопные мудрые вымышленники многих государств: из Реш еллинских и Опанеи великия, Винецеи великие и Стеколни и француски наршики, которые делать умеют всякие приступные и подкопные мудрости и ядра огненные чиненыя. Наряду было с пашами пушок под Азовым великих болших ломовых 129 пушек. Ядра у них были великия в пуд, в полтара и в два пуда. Да мелкова наряду было с ними всех пушек и тюфяков 674 пушки, окроме верховых пушек огненных, тех было верховых 32 пушки. А весь наряд был у них покован на цепях, боясь того, чтоб мы, на выласках вышед, ево не взяли. А было с пашами турскими людей ево под нами розных земель: первые турки, вторые крымцы, третьи греки, четвертые серби, пятые арапы, шестые мужары, седмые буданы, осмые башлаки, девятые арнауты, десятые волохи, первые на десять митьяня, второе на десять черкасы, третие на десять немцы. И всего с пашами людей было под Азовым и с крымским царем по спискам их браново ратного мужика, кроме вымышлеников немец и черных мужиков и охотников, 256 000 человек.

А збирался турской царь на нас за морем и думал ровно четыре годы. А на пятой год он пашей своих к нам под Азов прислал. Июня в 24 день в ранней самой обед пришли к нам паши его и крымской царь и наступили они великими турецкими силами. Все наши поля чистые от орды нагайския, где у нас была степь чистая, тут стали у нас одном часом, людми их многими, что великия непроходимыя леса темные. От силы их турецкие и от уристания конского земля у нас под Азовым погнулась и реки у нас из Дону вода волны на берегу показала, уступила мест своих, что в водополи. Почали оне, турки, по полям у нас ставитца шатры свои турецкие и полатки многие и наметы великие, яко горы страшные забелелися. Почали у них в полках их быть трубли болшие в трубы великия, игры многия, писки великия несказанные, голосами страшными их бусурманскими. После того у них в полках их почала быть стрелба мушкетная и пушечная великая. Как есть стояла над нами страшная гроза небесная, будто молние, коль страшно гром живет от владыки с небесе. От стрелбы их той огненной стоял огнь и дым до неба, все наши градские крепости потряслися от стрелбы их огненные, и луна померкла во дни том светлая, в кровь обратилась, как есть наступила тма темная. Страшно нам добре стало от них в те поры и трепетно и дивно несказанно на их стройной приход бусурманской было видети. Никак непостижимо уму человеческому в нашем возрасте того было услышати, не токмо что такую рать великую и страшную и собранную очима кому видети. Близостию самою оно к нам почали ставитца за полверсты малыя от Азова города. Их янычарския головы строем их янычерским идут к нам оне под город великими болшими полки и купами на шаренки. Многия знамена у них, всех янычен, великие, неизреченные, черные бе знамена. Набаты у них гремят, и в трубы трубят и в барабаны бъют в великия ж несказанныя. Двенатцать их голов яныческих. И пришли к нам самою близостию к городу стекшися, оне стали круг города до шемпова в восм рядов от Дону, захватя до моря рука за руку. Фитили у них у всех янычар кипят у мушкетов их, что свечи горят. А у всякого головы в полку янычаней по двенатцати тысящей. И все у них огненно, и платье на них, на всех головах яныческих златоглавое, на янычанях на всех по збруям их одинакая красная, яко зоря кажется. Пищали у них у всех долгие турские з жаграми. А на главах у всех янычаней шишаки, яко звезды кажутся. Подобен строй их строю салдацкому. Да с ними ж тут в ряд стали немецких два полковника с салдатами. В полку у них солдат 6000.

Того же дни на вечер, как пришли турки к нам под город, прислали к нам паши их турецкие толмачей своих бусурманских, перских и еллинских. А с ними, толмачами, прислали говорить с нами яныченскую голову первую от строю своего пехотного. Почал нам говорить голова их яныческой словом царя своего турского и от четырех пашей и от царя крымского речью гладкого:

О люди божий царя небеснаго, никем в пустынях водимы или посылаеми. Яко орли парящи, без страха по воздуху летаете, и яко лвы свирепи в пустынях водимы, рыкаете, казачество донское и волское, свирепое, соседи наши ближние, непостоянные нравы, лукавые, вы пустынножителем лукавые убицы, разбойницы непощадные, несытые ваши очи, неполное ваше чрево, николи не наполнится. Кому приносите такие обиды великие и страшные грубости? Наступили вы на такую десницу высокую, на царя турского. Не впрям еще вы на Руси богатыри светоруские. Где вы тепере можете утечи от руки ево? Прогневали вы Мурат салтанова величества, царя турского. Да вы ж взяли у нево любимою ево цареву вотчину, славной и красной Азов город. Напали вы на него, аки волцы гладные. Не пощадили вы в нем никакова мужичска возраста ни старова жива, и детей побили всех до единова. И положили вы тем на себя лютое имя звериное. Разделили государя царя турскаго со всею ево ордою крымскою воровством своим и тем Азовым городом. А та у него орда крымская — оборона ево на все стороны. Убили вы у него посла ево турского Фому Катузина, с ним побили вы армен и греченин, а послан он был к государю вашему. Страшная вторая: разлучили вы его с карабелним пристанищем. Затворили вы им Азовым городом все море Синее: не дали проходу по морю ни караблям ни катаргам ни в которое царство, поморские городы. Согрубя вы такую грубость лютую, чего конца в нем своего дожидаетесь? Очистите вотчину Азов город в ночь сию не мешкая. Что есть у вас в нем вашего серебра и злата, то понесите из Азова города вон с собою в городки свои казачьи, без страха, к своим товарищам. А на отходе ничем не тронем вас. А естли толко вы из Азова города в нощ сию не выйдете, не можете уж завтра у нас живы быти. И кто вас может, злодеи убицы, укрыть или заступить от руки ево такие силные и от великих таких страшных и непобедимых сил его, царя восточного турского? Хто постоит ему? Несть никово равна или ему подобна величеством и силами на свете, единому лише повинен он богу небесному, един он лишь верен страж гроба божия: по воле ж божией избра ево бог единаго на свете ото всех царей. Промышляйте в нощ сию животом своим.

Не умрете от руки ево, царя турскаго, смертию лютою: своею он волею великой государь восточной, турской царь, не убийца николи вашему брату, вору, казаку-разбойнику. Ему то, царю, честь достойная, что победит где царя великого, равнаго своей чести, а ваша ему не дорога кров разбойничья. А естли уже пересидите в Азове городе нощ сию чрез цареву такую милостивую речь и заповеть, примем завтра град Азов и вас в нем, воров-разбойников, яко птицу в руце свои. Отдадим вас, воров, на муки лютые и грозные. Раздробим всю плоть вашу на крошки дробные. Хотя бы вас, воров, в нем сидело 40 000, ино силы под вас прислано с пашами болши 300 000. Волосов ваших столко нет на главах ваших, сколко силы турския под Азовом городом. Видите вы и сами, воры глупые, очима своима силу ево великую, неизреченную, как оно покрыли всю степь великую. Не могут, чаю, с высоты города очи ваши видеть другова краю сил наших, однех писмяньих. Не перелетит через силу нашу турецкую никакова птица парящая: от страху людей ево и от множества сил наших валитца вся с высоты на землю. И то вам, вором, дает ведать, что от царства вашего силнаго Московскаго никакой от человек к вам не будет руских помощи и выручки. На штовы надежны, воры глупые? И запасу хлебного с Руси николи к вам не присылают. А естли толко вы служить похочете, казачество свирепое, государю царю водному рать салтанову величеству, толко принесете ему, царю, винные свои головы разбойничьи в повиновение на службу вечную. Отпустит вам государь наш турецкой царь и паши ево все ваши казачьи грубости прежние и нынешнее взятье азовское. Пожалует наш государь, турецкой царь, вас, казаков, честию великою. Обогатит вас, казаков, он, государь, многим неизреченным богатством. Учинит вам, казаком, он, государь, во Цареграде у себя покой великий. Во веки положит на вас, на всех казаков, платье златоглавое и печати богатырские з золотом, с царевым клеймом своим. Всяк возраст вам, казаком, в государево ево Цареграде будут кланятся. Станет то ваша казачья слава вечная во все край от востока и до запада. Станут вас называть во веки все орды бусурманские и енычены и персидские светорускими богатыри, што не устрашилися вы, казаки, такими своими людми малыми, с семью тысящи, страшных таких непобедимых сил царя турского — 300 000 письменных. Дождалися их вы к себе полкы под город. Каков пред вами, казаками, славен и силен и многолюден и богат шах, персицкой царь. Владеет он всею великою Персидою и богатою Индеею. Имеет у себя рати многия, яко наш государь турецкой царь. И тот шах, персидской царь, впрям не стоит николи на поле противу силного царя турскаго. И не сидят люди ево персидские противу нас, турок, многими тысящи в городех своих, ведая оне наше свирепство и бестрашие».

Ответ наш казачей из Азова города толмачем и голове яныческому:

Видим всех вас и до сех мест про вас ведаем же, силы и пыхи царя турского все знаем мы. И видаемся мы с вами, турскими, почасту на море и за морем на сухом пути. Знакомы уж нам ваши силы турецкие. Ждали мы вас в гости к себе под Азов дни многие. Где полно ваш Ибрагим, турской царь, ум свой девал? Али у ново, царя, не стало за морем серебра и золота, что он прислал под нас, казаков, для кровавых казачьих зипунов наших, четырех пашей своих, а с ними, сказывают, что прислал под нас рати своея турецкий 300 000. То мы и сами видим впрямь и ведаем, что есть столко силы ево под нами, с триста тысящ люду боевого, окроме мужика черново. Да на нас же нанял он, ваш турецкой царь, ис четырех земель немецких салдат шесть тысячь да многих мудрых подкопщиков, а дал им за то казну свою великую. И то вам, турком, самим ведомо, што с нас по се поры нихто наших зипунов даром но имывал. Хотя он нас, турецкой царь, и взятьем возьмет в Азове городе такими своими великими турецкими силами, людми наемными, умом немецким, промыслом, а не своим царевым дородством и разумом, не большая то честь будет царя турского имяни, что возмет нас, казаков в Азове городе, не изведет он тем казачья прозвища, не запустиет Дон головами нашими. На взыскание наше молотцы з Дону все будут. Пашам вашим от них за море итти. Естли толко нас избавит бог от руки ево силныя такия, отсидимся толко от вас в осаде в Азове городе от великих таких сил его, от трехсот тысящей, людми своими такими малыми, всево нас казаков во Азове сидит отборных оружных 7590, соромота ему будет царю вашему вечная от ево братии и от всех царей. Назвал он сам себя, будто он выше земных царей. А мы людие божий, надежа у нас вся на бога, и на мать божию богородицу, и на их угодников, и на свою братью товарыщей, которые у нас по Дону в городках живут. А холопи мы природные государя царя христианскаго царства московского. Прозвище наше вечное — казачество великое донское безстрашное. Станем с ним, царем турским, битца, что с худым свиным наемником. Мы себе, казачество волное, укупаем смерть в живота места. Где бывают рати ваши великия, тут ложатся трупы многие. Ведомы мы людии — не шаха персидского: их то вы что жонок засыпаете в городех их горами высокими. Хотя нас, казаков, сидит сем тысящей пятьсот девяносто человек, а за помощию божиею не боимся великих ваших царя турского трехсот тысящей и немецких промыслов. Гордому ему бусурману, царю турскому, и пашам вашим бог противитца за ево такие слова высокие. Равен он, собака смрадная, ваш турской царь, богу небесному пишется. Не положил он, бусурман поганой и скаредной, бога себе помошника. Обнадежился он на свое великое тленное богатство. Вознес сотона, отец ево гордостью до неба, а пустит ево за то бог с высоты в бездну вовеки. От нашей ему казачьей руки малыя соромота ему будет вечная, царю. Где ево рати великий топеря в полях у нас ревут и славятца, завтра тут лягут люди ево от нас под градом и трупы многия. Покажет нас бог за наше смирение христианское перед вами, собаками, яко лвов яростных. Давно у нас в полях наших летаючи, а вас ожидаючи, хлекчут орлы сизые и грают вороны черные подле Дону, у нас всегда брешут лисицы бурые, а все они ожидаючи вашево трупу бусурманского. Накормили мы их головами вашими, как у турского царя Азов взяли, а тонере им опять хочется плоти вашея, накормим уж их вами досыти. Азов мы взяли у ново царя турскаго не татиным веть промыслом, впрям взятьем, дородством своим и разумом для опыту, каковы ево люди турецкие в городех от нас сидеть. А сели мы в нем людми малыми ж, розделясь нароком надвое, для опыту: посмотрим турецких сил ваших и умов и промыслов. А все то мы применяемся к Ерусалиму и Царюграду, лучитця нам так взять у вас Царьград. То царство было христианское. Да вы ж нас, бусурманы, пужаете, что с Руси не будет к нам запасов и выручки, будто к вам, бусурманом, из государства Московскога про нас то писано. И мы про то сами ж и без вас, собак, ведаем, какие мы в государство Московском на Руси люди дорогие и к чему мы там надобны. Черед мы свой сами ведаем. Государство великое и пространное Московское многолюдное, сияет оно посреди всех государств и орд бусурманских и еллинских и персидских, яко солнце. Не почитают нас там на Руси и за пса смердящаго. Отбегохом мы ис того государства Мосовского из работы вечныя, от холопства полного, от бояр и дворян государевых, да зде вселилися в пустыни непроходные, живем, взирая на бога. Кому там потужить об нас? Ради там все концу нашему. А запасы к нам хлебные не бывают с Руси николи. Кормит нас, молотцов, небесный царь на поле своею милостию: зверьми дивиими да морскою рыбою. Питаемся, ако птицы небесные: ни сеем, ни орем, ни збираем в житницы. Так питаемся подле моря Синяго. А сребро и золото за морем у вас емлем. А жены себе красные любые, выбираючи, от вас же водим. А се мы у вас взяли Азов город своею казачьего волею, а не государьским повелением, для зипунов своих казачьих да для лютых пых ваших. И за то на нас государь наш, холопей своих далних, добре кручиноват. Боимся от него, государя царя, за то казни к себе смертный за взятье азовское. И государь наш, великой, пресветлой и праведной царь, великий князь Михаиле Феодоровичь веса Русии самодержец, многих государств и орд государь и обладатель. Много у него, государя царя, на великом холопстве таких бусурманских царей служат ему, государю царю, как ваш Ибрагим турской царь. Коли он, государь наш, великой пресветлой царь, чинит по преданию святых отец, не желает разлития крове вашея бусурманския. Полон государь и богат от бога ж данными своими и царскими оброками и без вашего смраднаго бусурманского и собачья богатства. А естли на то было тако ево государское повеление, восхотел бы толко он, великой государь, кровей ваших бусурманских разлития и городам вашим бусурманским разорения за ваше бусурманское к нему, государю, неисправление, хотя бы он, государь наш, на вас на всех бусурманов велел быть войною своею украиною, которая сидит у него, государя, от поля, от орды нагайские, ино б и тут собралося людей ево государевых руских с одной ево украины болши легеона тысящи. Да такие ево государевы люди руские украинцы, что они подобны на вас и алчны вам, яко лвы яростные, хотят поясть живу вашу плоть бусурманскую. Да держит их и не повелит им на то ево десница царская, и в городех во всех под страхом смертным за царевым повелением держат их воеводы государевы. Не скрылся бы ваш Ибрагим, царь турской, от руки ево государевой и от жестокосердия людей ево государевых и во утробе матери своей, и оттуду бы ево, распоров, собаку, выпяли да пред лицем царевым поставили. Не защитило бы ево, царя турского, от руки ево государевой и от ево десницы высокие и море бы Синее, не удержало людей ево государевых. Было бы за ним, государем, однем летом Ерусалим и Царьгород попрежнем, а в городех бы турецких во всех ваших не устоял и камень на камени от промыслу руского. Вы ж нас зовете словом царя турского, чтоб нам служить ему, царю турскому. А сулите нам от него честь великую и богатство многое. И мы люди божий, холопи государя московского, а се нарицаемся по крещению христианя православные, как можем служить царю неверному, оставя пресветлой свет здешной и будущей? Во тму итти не хочетца! Будем мы ему, царю турскому, в слуги толко надобны, и мы, отсидевся и одны от вас и от сил ваших, побываем у него, царя, за морем, под ево Царемградом, посмотрим ево Царяграда строения, кровей своих. Там с ним, царем турским, переговорим речь всякую, лиш бы ему наша казачья речь полюбилась. Станем ему служить пищалями казачьими да своими саблями вострыми. А топерво нам говорить не с кем, с пашами вашими. Как предки ваши, бусурманы, учинили над Царемградом — взяли ево взятьем, убили в нем государя, царя храброго Костянтина благовернаго, побили христиан в нем многие тысящи-тмы, обагрили кровию нашею христианскою все пороги церковный, до конца искоренили всю веру христианскую, так бы нам над вами учинить нынече с обрасца вашего. Взять бы его, Царьград, взятьем из рук ваших Убить бы против того в нем вашего Ибрагима, царя турского, и со всеми вашими бусурманы, пролить бы так ваша кровь бусурманская нечистая, тогда бы то у нас с вами мир был в том месте, А тонере нам и говорить с вами болше того нечего, что мы твердо ведаем. А что вы от нас слышите, то скажите речь нашу пашам своим. Нелзя нам мирится или верится бусурману с христианином. Какое преобращение! Христианин побожится душою христианскою, да на той он правде век стоит, а ваш брат, бусурман, побожится верою бусурманскою, а вера ваша бусурманская и житье ваше татарское равно з бешеною сабакою. Ино чему вашему брату-собаке верити? Ради мы вас завтра подчивать, чем у нас молотцов в Азове бог послал. Поезжайте от нас к своим глупым пашам, не меткая. А опять к нам с такою глупою речью не ездите. Оманывать вам нас, ино даром лише дни терять. А кто к нам от вас с такою речью глупою опять впредь буде, тому у нас под стеною убиту быть. Промышляйте вы тем, для чего вы от царя турского к нам присланы.

Мы у вас Азов взяли головами своими молодецкими, людми немногими. А вы ево у нас ис казачьих рук доступаете уже головами турецкими, многими своими тысещи. Кому-то из нас поможет бог? Потерять вам под Азовым турецких голов своих многие тысящи, а не видать ево вам из рук наших казачьих и до веку. Нешто ево, отняв у нас, холопей своих, государь наш царь и великий князь Михаиле Феодоровичь, веса России самодержец, да вас им, собак, пожалует попрежнему, то уже ваш будет: на то ево воля государева».

Как от Азова города голова и толмачи приехали в силы своя турецкия к пашам своим, и начата в рати у них трубить в трубы великия собранные. После той их трубли почали у них бить в грамады их великия и набаты и в роги и в цебылги почали играть добре жалостно. А все разбирались оне в полках своих и строилися ночь всю до свету. Как на дворе в часу уже дни, почали выступать из станов своих силы турецкий. Знамена их зацвели на поле и прапоры, как есть по полю цветы многий. От труб великих и набатов их пошол неизреченной звук. Дивен и страшен приход их к нам под город.

Пришли к приступу немецкие два полковника с салдатами. За ними пришел строй их весь пехотной яныческой — сто пятдесят тысячь. Потом и орда их вся пехотою ко граду и к приступу, крикнули стол смело и жестоко приход их первой. Приклонили к нам они все знамена свои ко граду. Покрыли наш Азов город знаменами весь. Почали башни и стены топорами сечь. А на стены многия по десницам в те поры взошли. Уже у нас стала стрелба из града осаднаго: до тех мест молчали им. Во огни уже и в дыму не мочно у нас видети друг друга. На обе стороны лише огнь да гром от стрельбы стоял, огнь да дым топился до небеси. Как то есть стояла страшная гроза небесная, коли бывает с небеси, гром страшный с молнием. Которые у нас подкопы отведены были за город для их приступного времене, и те наши подкопы тайные все от множества их неизреченных сил не устояли, все обвалились: не удержала силы их земля. На тех то пропастях побито турецкия силы от нас многия тысящи. Приведен у нас был весь наряд на то место подкопное и набит был он у нас весь дробом сеченым. Убито у них под стеною города на приступе том в тот первой день турков шесть голов однех яныческих да два немецкий полковника со всеми своими салдатами с шестью тысящи. В тот же день, вышед, мы вынесли болшое знаме на выласке, царя турскаго, с коим паши ево перво приступали к нам турские, тот первой день всеми людьми своими до самой уже ночи и зорю всю вечернюю. Убито у них в тот первой день от нас под городом, окроме шти голов их яныческих и дву полковников, одных янычаней дватцать полтретьи тысящи, окроме раненых.

На другой день в зорю светлую опять к нам турские под город прислали толмачей своих, чтоб нам дати им отобрати от града побитой их труп, который у нас побит под Азовом, под стеною города. А давали нам за всякую убитую яныческу голову по золотому червонному, а за полковниковы головы давали по сту талеров. И войском за то не постояли им, не взяли у них за битые головы серебра и золота: «Не продаем мы никогда трупу мертваго, но дорога нам слава вечная. То вам от нас из Азова города, собакам, игрушка первая, лише мы молотцы ружье свое почистили. Всем то вам, бусурманам, от нас будет, иным нам вас нечем подчивать, дело у нас осадное». В тот другой день бою у нас с ними не было. Отбирали они свой побитой труп до самой до ночи; выкопали ему, трупу своему, глубокой ров от города три версты и засыпали ево тут горою высокою и поставили над ним многие признаки бусурманские и подписаны на них языки розными.

После того в третей день опять оне к нам, турки, пришли под город со всеми своими силами, толко стали уже вдали от нас, а приступу к нам уже не было. Зачали ж их люди пешие в тот день вести к нам гору высокую, земляной великой вал, выше многим Азова города. Тою горою высокою хотели нас покрыть в Азове городе своими великими турецкими силами. Привели ее в три дни к нам. И мы, видя ту гору высокую, горе свое вечное, что от нее наша смерть будет, попроси у бога милости и у пречистые богородицы помощи и у Предтечина образа, и призывая на помощь чюдотворцы московские, и учиня меж себя мы надгробное последнее прощение друг з другом и со всеми христианы православными, малою своею дружиною седмью тысящи пошли мы из града на прямой бой противу их трехсот тысящ.

Господь, сотворитель, небесный царь, не выдай нечестивым создания рук своих: видим оних сил пред лицем смерть свою лютую. Хотят нас живых покрыть горою высокою, видя пустоту нашу и безсилие, что нас в пустынях покинули все христиане православные, убоялися их лица страшнаго и великия их силы турецкия. А мы, бедныя, не отчаяли от себя твоея владычни милости, ведая твоя щедроты великия, за твоею божиею помощию за веру христианскую помираючи, бьемся противу болших людей трехсот тысячь и за церкви божия, за все государьство Московское и за имя царское».

Положа на себя все образы смертныя, выходили к ним на бой, единодушно все мы крикнули, вышед к ним: «С нами бог, разумейте, языцы неверные, и покоритеся, яко с нами бог!» Услышели неверные изо уст наших то слово, что с нами бог, не устоял впрям ни один против лица нашего, побежали все и от горы своей высокия. Побили мы их в тот час множество, многия тысящи. Взяли мы у них в те поры на выходу, на том бою у той горы, шеснатцать знамен одних яныческих да дватцать воем бочек пороху. Тем то их мы порохом, подкопався под ту их гору высокую, да тем порохом разбросали всю ее. Их же побило ею многий тысящи и к нам их янычаня тем нашим подкопом живых их в город кинуло тысячу пятсот человек. Да уж мудрость земная их с тех мест миновалася. Повели уже они другую гору позади ее, болши тово, в длину ее повели лучных стрелбища в три, а в вышину многим выше Азова города, а широта ей — как бросить на нее дважды каменем. На той то уже горе оне поставили весь наряд свой пушечной и пехоту привели всю свою турецкую, сто пятдесят тысячь, и орду нагайскую всю с лошадей збили. И почели с той горы из наряду бить оне по Азову городу день и нош, беспрестанно. От пушек их страшный гром стал, огнь и дым топился от них до неба. Шеснатцать дней и шеснатцать нощей не премолк наряд их ни на единой час пушечной. В те дни и нощи от стрелбы их пушечной все наши азовские крепости распалися. Стены и башни все и церков Предтечева и полаты збили все до единые у нас по подошву самую.

А и наряд наш пушечной переломали весь. Одна лише у нас во всем Азове городе церков Николина в полы осталась, потому и осталася, што она стояла внизу добре, к морю под гору. А мы от них сидели по ямам. Всем выглянут нам из ям не дали. И мы в те поры зделали себе покои великия в земле под ними, под их валом: дворы себе потайные великие. И с тех мы потайных дворов своих под них повели 28 подкопов, под их таборы. И тем мы подкопами учинили себе помощ, избаву великую. Выходили ношною порою на их пехоты янычана, и побили мы множество. Теми своими выласками нощными на их пехоту турецкую положили мы на них великой страх, урон болшой учинили мы в людех их. И после того паши турецкия, глядя на наши те подкопные мудрые осадные промыслы, повели уже к нам напротиву из своево табору 17 подкопов своих. И хотели оне к нам теми подкопами пройти в ямы наши, да нас подавят своими людми велими. И мы милостию божиею устерегли все те подкопы их, порохом всех их взорвало, и их же мы в них подвалили многие тысящи. И с тех то мест подкопная их мудрость вся миновалась, постыли уж им те подкопные промыслы.

А было всех от турок приступов к нам под город Азов 24 приступа всеми людьми. Окроме болшова приступа первого. такова жестоко и смела приступу не, бывало к нам: ножами мы с ними резались в тот приступ. Почали к нам уж оне метать в ямы наши ядра огненные чиненые и всякие немецкие приступные мудрости. Тем нам они чинили пуще приступов тесноты великие. Побивали многих нас и опаливали. А после тех ядр уж огненных, вымысля над нами умом своим, отставя же они все свои мудрости, почали оне нас осиливать и доступать прямым боем своими силами.

Почали они к нам приступу посылать на всяк день людей своих, яныченя; по десяти тысящей приступает к нам целой день до нощи; и нощ придет, на перемену им придет другая десять тысящ; и те уж к нам приступают нощ всю до свету: ни часу единого не дадут покою нам. А оне бъются с переменою день и нощ, чтобы тою истомою осилеть нас. И от такова их к себе зла и ухищренного промыслу, от бессония и от тяжких ран своих, и от всяких лютых нужд, и от духу смраднаго труплова отягчали мы все и изнемогли болезньми лютыми осадными. А все в мале дружине своей уж остались, переменитца некем, ни на единый час отдохнуть нам не дадут. В те поры отчаяли уже мы весь живот свой и в Азове городе и о выручке своей безнадежны стали от человек, толко себе и чая помощи от вышняго бога. Прибежим, бедные, к своему лиш помощнику, Предтечеву образу, пред ним, светом, росплачемся слезами горкими: «Государь-свет, помощник наш, Предтеча Иван, по твоему, светову, явлению разорили мы гнездо змиево, взяли Азов город. Побили мы в нем всех христианских мучителей, идолослужителей. Твой, светов, и Николин дом очистили, и украсили мы ваши чудотворные образы от своих грешных и недостойных рук. Бес пения у нас по се поры перед вашими образы не бывало, а мы вас, светов, прогневали чем, что опять идете в руки бусурманские? На вас мы, светов, надеяся, в осаде в нем сели, оставя всех своих товарыщев. А топере от турок видим впрям смерть свою. Поморили нас безсонием, дни и нощи безпрестани с ними мучимся. Уже наши ноги под нами подогнулися и руки наши от обороны уж не служат нам, замертвели, уж от истомы очи наши не глядят, уж от беспрестанной стрелбы глаза наши выжгли, в них стреляючи порохом, язык уш наш во устнах наших не воротитца на бусурман закрычать — таково наше безсилие, не можем в руках своих никакова оружия держать. Почитаем мы уж себя за мертвой труп. 3 два дни, чаю, уже не будет в осаде сидения нашего. Топере мы, бедные, роставаемся с вашими иконы чудотворными и со всеми христианы православными: не бывать уж нам на святой Руси. А смерть наша грешничья в пустынях за ваши иконы чудотворный, и за веру христианскую, и за имя царское, и за все царство Московское». Почали прощатися:

Прости нас, холопей своих грешных, государь наш православной царь Михаиле Федоровичь веса Русии! Вели наши помянуть души грешныя! Простите, государи, вы патриархи вселенские! Простите, государи, все митрополиты, и архиепископы, и епископы! И простите все архимандриты и игумены! Простите, государи, все протопопы, и священницы, и дьяконы! Простите, государи, все христианя православные, и поминайте души наши грешные с родительми! Не позорны ничем государству Московскому! Мысля мы, бедныя, умом своим, чтобы умереть не в ямах нам и по смерти бы учинить слава добрая». Подняв на руки иконы чюдотворныя, Предтечеву и Николину, да пошли с ними против бусурман на выласку, их милостию явною побили мы их на выласке, вдруг вышед, шесть тысящей. И, видя то, люди турецкия, што стоит над нами милость божия, што ничем осилеть не умеют нас, с тех то мест не почали уж присылать к приступу к нам людей своих. От тех смертных ран и от истомы их отдохнули в те поры. После тово бою, три дни оно погодя, опять их толмачи почали к нам кричать, чтобы им говорити снами. У нас с ними уж речи не было, потому и язык наш от истомы нашей во устах наших не воротится. И оне к нам на стрелах почали ерлыки метать. А в них оне пишут к нам, просят у нас пустова места азовского, а дают за него нам выкупу на всякого молотца по триста тарелей сребра чистаго да по двести тарелей золота красного.

А в том вам паши наши и полковники сердитуют душею ту рекою, веть што ныне на отходе ничем не тронут вас, подите с серебром и з золотом в городки свое и к своим товарыщем, а нам лише отдайте пустое место азовское».

А мы к ним напротиву пишем: «Не дорого нам ваше собачье серебро и золото, у нас в Азове и на Дону своево много. То нам, молодцам, дорого надобно, чтобы наша была слава вечная по всему свету, что не страшны нам ваши паши и силы турецкия. Сперва мы сказали вам: дадим мы вам про себя знать и ведать паметно на веки веков во все край бусурманские, штобы вам было казать, пришед от нас, за морем царю своему турскому глупому, каково приступать х казаку рускому. А сколко вы у нас в Азове городе розбили кирпичу и камени, столко уж взяли мы у вас турецких голов ваших за порчу азовскую. В головах ваших да костях ваших складем Азов город путче прежнева. Протечет наша слава молодецкая во веки по всему свету, что складем городы в головах ваших. Нашел ваш турецкой царь себе позор и укоризну до веку. Станем с нево имать по всякой год уж вшестеро». После тово уж нам от них полехчело, приступу уж не бывало к нам, сметилися в своих силах, што их под Азовым побито многие тысящи. А в сиденье свое осадное имели мы, грешные, пост в те поры и моление великое и чистоту телесную и душевную. Многие от нас люди искусные в осаде то видели во сне, и вне сна, ово жену прекрасну и светлолепну, на воздусе стояще посреди града Азова, ини мужа древна власы в светлых ризах, взирающих на полки бусурманския. Ино та нас мать божия богородица не предала в руце бусурманския. И на них нам помощ явно дающе, вслух нам многим глаголюще умилным гласом: «Мужайтеся, казаки, а не ужасайтеся! Сей бо град Азов от беззаконных агарян зловерием их обруган и суровством их нечестивым престол Предтечин и Николин осквернен. Не токмо землю в Азове или престолы оскверниша, но и воздух над ним отемниша, торжище тут и мучителство христианское учиниша, разлучаша мужей от законных жен, сыны и дщери разлучаху от отцов и от матерей. И от многово того плача и рыдания земля вся христианская от них стонаху. А о чистых девах и о непорочных вдовах и о сущих младенц безгрешных и уста моя не могут изрещи, на их обругания смотря. И услыша бог моления их и плачь, виде создание рук своих, православных христиан, зле погибающе, дал вам на бусурман отомщение: предал вам град сей и их в руце ваши. Не рекут нечистивый: «Где есть бог ваш христиански?» И вы братие не пецытеся, отжените весь страх от себя, не пояст вас никой бусурманской мечь. Положите упование на бога, приимите венец нетленно от Христа, а души ваши примет бог, имате царствовати со Христом во веки».

Атаманы многие ж видели от образа Иванна Предтечи течаху от очей ево слезы многия по вся приступы. А первой день, приступное во время, видех ломпаду полну слез от ево образа. А на выласках от нас из города все видеша бусурманы, турки, крымцы и нагаи, мужа храбра и млада в одеже ратной, с одним мечем голым на бою ходяще, множество бусурман побиваше. Анаши не видели, лишо мы противу убитому знаем, што дело божие, а не рук наших. Пластаны люди турецкие, а сечены наполы: послана на них победа с небеси. И оне о том нас, бусурманы, многажды спрашивали: «Хто от вас выходит из града на бой с мечем?» И мы им сказываем: «То выходят воеводы наши».

А всего нашего сидения в Азове от турок в осаде было июня з 24 числа 149 году до сентября по 26 день 150 году. И всего в осаде сидели мы 93 дни и 93 нощи. А сентября в 26 день в нощи от Азова города турецкие паши с турки и крымской царь со всеми силами за четыре часа до свету, возмятясь окаянные и вострепетась, побежали, никем нами гонимы. С вечным позором пошли паши турецкие к себе за море, а крымской царь пошол в орду к себе, черкасы пошли в Кабарду свою, нагаи пошли в улусы все. И мы, как послышали отход их ис табаров, — ходило нас, казаков, в те поры на таборы их тысяча человек. А взяли мы у них в таборех в тое пору языков, турок и татар живых, четыреста человек, а болних и раненых застали мы з две тысящи.

И нам тея языки в роспросех и с пыток говорили все единодушно, отчево в нощи побежали от града паши их и крымской царь со всеми своими силами. «В нощи в той с вечера было нам страшное видение. На небеси, над нашими полки бусурманскими шла великая и страшная туча от Руси, от вашего царства Московского. И стала она против самаго табору нашего. А перед нею, тучею, идут по воздуху два страшные юноши; а в руках своих держат мечи обнаженые, а грозятся на наши полки бусурманские. В те поры мы их всех узнали. И тою нощию страшные воеводы азовские во одежде ратной выходили на бои в приступы наши из Азова города. Пластали нас и в збруях наших надвое. От тово-то страшново видения бег пашей турецких и царя крымского с таборов».

А нам, казакам, в ту же нощь с вечера в виде се всем виделось: по валу бусурманскому, где их наряд стоял, ходили тут два мужа леты древны, на одном одежда иерейская, а на другом власяница мохнатая. А указывают нам на полки бусурманские, а говорят нам: «Побежали, казаки, паши турецкие и крымской царь ис табор, и пришла на них победа Христа, сына божия, с небес от силы божия». Да нам же сказывали языки те про изрон людей своих, что их побито от рук наших под Азовом городом: письмяново люду побито однех у них мурз и татар, янычен их, девяносто шесть тысящ, окроме мужика черного и охотника тех янычан. А нас всех казаков в осаде село в Азове толко 7367-м человек. А которые осталися мы, холопи государевы, и от осады той, то все переранены, нет у нас человека целова ни единого, кой бы не пролил крови своея, в Азове сидечи, за имя божие и за веру христианскую. А тонере мы войском всем у государя царя и великого князя Михаила Феодоровича веса Руси просим милости, сиделцы азовские и которые по Дону и в городках своих живут, холопей своих чтобы пожаловал и чтобы велел у нас принять с рук наших ту свою государеву вотчину, Азов город, для светого Предтечина и Николина образов, и што им, светом, годно тут. Сем Азовым городом заступит он, государь, от войны всю свою украину, не будет войны от татар и во веки, как сядут в Азове городе.

А мы, холопи ево, которые осталися у осаду азовския силы, все уже мы старцы увечные: с промыслу и з бою уж не будет нас. А се обещание всех нас предтечева образа в монастыре сво постричися, принять образ мнишески. За него, государя, станем бога молить до веку и за ево государское благородие. Ево то государскою обороною оборонил нас бог, верою, от таких турецких сил, а не нашим то молодецким мужеством и промыслом. А буде государь нас, холопей своих далних, не пожалует, не велит у нас принять с рук наших Азова города, заплакав, нам ево покинути. Подимем мы, грешные, икону Предтечеву да и пойдем с ним, светом, где нам он велит. Атамана своего пострижем у ево образа, тот у нас над нами будет игуменом, а ясаула пострижем, тот у нас над нами будет строителем. А мы, бедные, хотя дряхлые все, а не отступим от ево Предтечева образа, помрем все тут до единова. Будет во веки славна лавра Предтечева.

И после тех же атаманов и казаков, что им надобно в Азов для осадного сидения 10 000 людей, 50 000 всякого запасу, 20 000 пуд зелия, 10 000 мушкетов, а денег на то на все надобно 221000 рублев.

Нынешняго 150 году по прошению и по присылки турского Ибрагима салтана царя, он, государь царь и великий князь Михаиле Феодоровичь, пожаловал турского Ибрагима салтана царя, велел донским атаманом и казаком Азов град покинуть.

Жанры исторического повествования (историческая повесть, сказание) в XVII в. претерпевают значительные изменения. Их содержание и форма подвергаются демократизации. Исторические факты постепенно вытесняются художественным вымыслом, все большую роль в повествовании начинают играть занимательный сюжет, мотивы и образы устного народного творчества.

"Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков"

Процесс демократизации жанра исторической повести прослеживается на поэтической "Повести об Азовском осадном сидении донских казаков". Она возникла в казачьей среде и запечатлела самоотверженный подвиг горстки смельчаков, которые не только захватили в 1637 г. турецкую крепость Азов, но и сумели отстоять ее в 1641 г. от значительно превосходивших сил врага.

А. Н. Робинсон делает весьма убедительное предположение, что ее автором был казачий есаул Федор Порошин, прибывший вместе с казачьим посольством в Москву в 1641 г. с целью убедить царя и правительство принять от казаков крепость Азов "под свою руку" .

Будучи сам участником событий, Федор Порошин правдиво и детально описал подвиг донских казаков, использовав при этом привычную для него форму казачьей войсковой отписки. Жанру деловой письменности он сумел придать яркое поэтическое звучание, что было достигнуто не столько путем усвоения лучших традиций исторической повествовательной литературы (повестей о Мамаевом побоище, "Повести о взятии Царьграда"), сколько широким и творческим использованием казачьего фольклора, а также правдивым и точным описанием самих событий.

Отличительная особенность повести – ее герой. Это не выдающаяся историческая личность правителя государства, полководца, а небольшой коллектив, горстка отважных и мужественных смельча- ков-казаков, свершивших героический подвиг не ради личной славы, не из корысти, а во имя своей родины – Московского государства, которое "велико и пространно, сияет светло посреди паче всех иных государств и орд бусорманских, персидцких и еллинских, аки в небе солнце". Высокое чувство национального самосознания, чувство патриотизма вдохновляет их на подвиг. Основную массу казачества составляют бывшие холопы, бежавшие от своих владельцев на вольный Дон "из работы вечным, ис холопства неволнаго, от бояр и от дворян государевых". И хотя их на "Руси не почитают и за пса смердящего", казаки любят свою родину и не могут изменить ей.

Султан требует, чтобы казаки немедля "очистили" его "отчину". "А есть ли только из Азова города в нощь сию вон не выйдете, не может завтра от вас нихто жив быти", ибо ему, "царю турскому", "ваша разбойничья кровь не дорога". Угрожая казакам, турки говорят: "Мы в завтра Азов город и всех вас, воров и разбойников, аки птицу в руце своей отдадим вас, воров, на муки лютыя и грозныя, раздробим плоть вашу на крошки мелкие". Ведь никакой помощи казакам от Москвы нечего ожидать, им даже не пришлют хлебного запасу, – говорят послы, и предлагают казакам принести свои головы разбойничьи "винные" турецкому султану, который их пожалует "честию великою" и "обогатит". С ядовитой иронией отвечают они турецким послам, предложившим им сдать крепость без боя и перейти на службу к султану. "Мы ведаем силы и пыхи (гордость ) царя турского все знаем, и видаемся мы с вами, турками, почасту за море и за морем и на сухом пути, ждали мы вас в гости дни многия". Казаки смеются над чванством, тупоумием, высокомерием "бешеной собаки" – турецкого султана. Они гордятся своей вольностью и готовы биться с "царем турским, что с худыми свиньями наемными". И хотя на Москве их, казаков, не жалуют и не почитают и "за пса смердящего", они гордятся своею православною родиной и готовы послужить "царю турскому" своими "пищалми казачими да своими сабелки вострыми". "А злато и сребро емлем у вас за морем, то вам самим ведомо. А жены себе красным и любимых вадим (заманиваем ) и выбираем от вас же из Царя града, а с женами детей с вами вместе приживаем". Ответ донских казаков туркам предвосхищает знаменитое письмо запорожцев турецкому султану.

Ставя целью прославление и возвеличение подвига казаков, автор гиперболически изображает приход вражеских сил под Азов: "Гдеу нас была степь чистая, тут стала у нас однем часом, людми их многими, что великие и непроходимые леса темныя. От силы их многия и от уристанья их конского земля у нас под Азовым потреслася и прогнулася, и из реки у нас из Дону вода на береги выступила..."

Ведь против 5000 казаков выступают силы турецкого султана в 300 000 воинов! И несмотря на это, казаки гордо и с презрением отвергают предложения послов о мирной сдаче города и принимают неравный бой. 95 дней длится осада; 24 вражеских приступа отбили казаки, уничтожили подкоп, с помощью которого враги пытались овладеть крепостью. Бой длится день и ночь, казаки изнемогают от усталости: "Иуста наша кровию запеклись, не пиваючи и не едаючи!.. Уж стало переменитца некем, – ни на единой час отдохнуть нам не дадут!" Собрав все силы, казаки идут на последнюю и решительную вылазку. Предварительно они прощаются со своей родиной, с родными степями и тихим Доном Ивановичем. Прощание казаков – самое поэтическое место повести, отразившее особенности казачьего фольклора: "Простите нас, леса темныя и дубравы зеленыя. Простите нас, поля чистые и тихия заводи. Простите нас, море Синее и реки быстрые. Прости нас, море Черное. Прости нас, государь наш тихой Дон Иванович, уже нам по тебе, атаману нашему, з грозным войским не ездить, дикова зверя в чистом поле не стреливатъ, в тихом Дону Ивановиче рыбы не лавливать".

Казаки прощаются не только с родной природой, но и со своим государем, который является для них олицетворением Русской земли.

В последней, решительной схватке с врагом казаки одерживают победу, и турки вынуждены снять осаду.

Прославляя самоотверженный подвиг казаков – верных русских сынов, автор повести не может не отдать дань традиции: победа, достигнутая казаками, объясняется результатом чудесного заступничества небесных сил во главе с Иоанном Предтечей. Однако религиозная фантастика служит здесь лишь средством возвеличения патриотического подвига защитников Азова.

Традиционные картины боя, взятые автором повести из арсенала художественных средств повестей о Мамаевом побоище, "Повести о взятии Царьграда", сочетаются с обильным введением в повествование казачьего фольклора. Например: "Идавно у нас в полях нашихлетаючи, хлехчют орлы сизыя и грают вороны черныя подле Дону тихова, всегда воют звери дивыи, волцы серые, по горам у нас брешут лисицы бурыя, а все то скликаючи, вашего бусурманского трупа ожидаючи". В языке повести отсутствует книжная риторика и широко представлены элементы живой разговорной речи.

В повести выражено стремление создать образ "массы", передать ее чувства, мысли и настроения, а также дано утверждение силы народной, торжествующей над "силами и пыхами" "царя турского".

Выступая от имени всего войска Донского, автор стремится убедить правительство Михаила Федоровича "принять" "свою государеву вотчину Азов град". Однако Земский собор 1641 –1642 гг. решил возвратить крепость туркам, а ревностный поборник присоединения Азова к Москве, обличитель притеснений казачества боярами и дворянами – Федор Порошин был сослан в Сибирь.

Героическая оборона казаками крепости Азов в 1641 г. получила отражение и в "документальной" повести, лишенной художественного пафоса, свойственного повести "поэтической".

В последней четверти XVII в. сюжет исторических повестей об азовских событиях (1637 г. и 1641 г.) под воздействием казачьих песен, связанных с Крестьянской войной под руководством Степана Разина, превращается в "сказочную" "Историю об Азовском взятии и осадном сидении от турского царя Брагима донских казаков" . "Сказочная" повесть об Азове содержит три части: сказание о захвате в плен казаками дочери азовского паши, о взятии крепости Азов казаками хитростью и описание осады захваченной казаками крепости турками.

Первая часть повествует о том, как казаки напали на караван турецких судов, везших дочь азовского паши в Крым, где она должна была стать женой царя Старчия. Они пленили невесту, разграбили караван, а затем за большой выкуп вернули азовскому паше его дочь.

О том, как, переодевшись купцами и спрятав воинов в телегах, казаки хитростью взяли Азов, рассказывается во второй части повести.

Третья часть посвящена изображению осады Азова турецким царем Брагимом. По сравнению с поэтической повестью здесь введен ряд занимательных бытовых эпизодов: переговоры с татарскими гонцами, пленение турками казачьих лазутчиков и их освобождение. Выделяет сказочная повесть и отдельных героев событий, описывая их боевые подвиги. Это атаман Наум Васильев, есаул Иван Зыбин. В осажденном Азове рядом с казаками действуют и их мужественные жены: они кипятят воду для обливания ею врагов со стен, оплакивают павших, оберегают детей.

"Сказочная" повесть об Азове свидетельствует о развитии занимательности в повествовании, заинтересовывает своих читателей рядом вымышленных эпизодов, бытовыми подробностями.

• См.: Робинсон А. Н. "Поэтическая" повесть об Азовском осадном сидении// Воинские повести Древней Руси. М.; Л., 1949.
• См.: Орлов А. С. Исторические и поэтические повести об Азове (взятие 1637 г. и осадное сидение 1641 г.). М., 1906.

Подход турецкой армии и начало азовского сидения донских казаков

Тем временем Мурад IV наконец-то взял Багдад и в 1639 г. заключил мир с Ираном. Вот теперь у султана развязались руки для удара на север. Подстрекали его и поляки, заверяли, что с запорожскими набегами они покончили, значит, осталось покончить с донскими. И турки ограничиваться Азовом не собирались. Решили покорить Дон, изгнать и истребить казаков, а дальше… открывались пути для реализации того плана, который не удалось осуществить в 1569 г. Присоединить Астрахань, Казань… Весной 1640 г. Россия стала собирать на юге армию – все силы, даже солдатские полки со шведской границы. Ожидали турецкого вторжения. Но оно не состоялось. Мурад умер, в Стамбуле пошла неразбериха. И войско собрали только в 1641 г. Командующим стал Гассан-паша, ему выделялся флот из 43 галер, сотен галеотов и мелких судов. И армию численностью до 180 тыс.: из них 20 тыс. янычар, 20 тыс. спагов (поместной конницы), 50 тыс. татар, 10 тыс. черкесов. Плюс наемные европейские специалисты по осадам крепостей, вспомогательные войска из молдаван, валахов, болгар, сербов, масса землекопов, носильщиков. Артиллерия насчитывала 129 тяжелых орудий, 32 мортиры и 674 легких пушки. С турками был и крымский хан со своим полчищем. А казаков, которым теперь предстояло осадное «сидение» против турок, в Азове было много-много – тысяч пятнадцать, да женщин-казачек было сот восемь; их надо считать, потому что они усердно помогали своим мужьям в обороне.

Армада кораблей причалила южнее устья Дона, в 40 километрах от Азова, и начала высадку. Сюда же подошли крымцы и черкесы. А в Азове на тот момент находилось 5367 казаков – из них 800 женщин. Возглавил оборону – азовское сидение донских казаков – атаман Осип Петров. 24 июня подошла турецкая армия, заполонив все окрестности. И Гассан предложил защитникам оставить город. Указал, что помощи от царя они все равно не получат, а за согласие обещал 42 тыс. червонцев – 12 тыс. задатком, а 30 тыс. когда сдадут крепость. Казаки ответили: «Сами волею своею взяли мы Азов, сами отстаивать его будем; помощи, кроме Бога, ни от кого не ожидаем; прельщений ваших не слушаем, и хотя не орем и не сеем, но так же, как птицы небесные, сыты бываем. Жен же красных и серебро и злато емлем мы у вас за морем, что и вам ведомо. Будем и впредь так же промышлять; и не словами, а саблями готовы принять вас, незваных гостей».

Казачий героизм во время азовского сидения

На следующий день паша бросил на штурм 30 тыс. солдат. В яростной сече казаки-участники сидения били врага пушечным огнем, расстреливали из ружей, сбрасывали со стен и рубили лезущих янычар. И отбились – турки потеряли 6 тыс. Вынуждены были действовать осадой. Начали возводить батареи, полевые укрепления и по образцу взятия Багдада насыпать вал вокруг городской стены. Сидевшие в Азове донские казаки совершали вылазки, мешая работам. Разгоняли землекопов и прикрывавшие их части, разрушили четыре укрепления. Захватив 28 бочек пороха, подорвали турецкий вал. Между тем и остальное казачество поднялось на войну. Стало тревожить тылы вражеской армии. В этой войне впервые ярко себя проявила донская кавалерия. Преимущество в коннице у противника было подавляющим. Но в придонских степях и зарослях отряды казаков захватили полное господство. Нарушали связи осаждающих с Крымом, с оставшейся на побережье эскадрой. Уже вскоре турки стали испытывать недостатки в снабжении. Невзирая на трудности, они все же возвели вал выше крепостных стен, установили на нем орудия и начали жесточайшую бомбардировку. Мортиры закидывали город бомбами, сотня «проломных» пушек долбила стены, постепенно снося их до самой подошвы.

Но азовское сидение продолжалось. Донские казаки держались и в этом аду. И пока противник разбивал укрепления, насыпали позади них второй вал. Артиллерия стала бить по нему. А казаки позади второго начали воздвигать третий… Видя, что боеприпасы тают, Гассан периодически останавливал бомбардировку и предпринимал штурмы. Но они оборачивались лишь новыми потерями. На валах Азова храбро дрались и казачки. Брали ружья убитых мужей и братьев, отстреливались и рубились наравне с мужчинами, под огнем рыли землю, возводя укрепления. А у татар топтание на месте без добычи, нехватка пищи и фуража вызывали ропот. Они стали требовать, чтобы их отпустили от Азова пограбить русские окраины, собрать продовольствие. Командующий, чтобы не раздражать их, разрешил хану отправить нескольких мурз на «охоту». Но донские разъезды крутились рядом и держали врага под наблюдением. Одни татарские загоны, едва отдалившись от азовского лагеря, попали под удары казачьих отрядов и были разбиты. Других встретили царские войска, своевременно предупрежденные, потрепали и прогнали.

Гассан-паша из-за потерь и дефицита боеприпасов временно прекратил обстрел и атаки, ограничиваясь блокадой. Участники азовского сидения получили передышку, а их донские братья сумели извне прорваться в город, привести обоз с припасами и подкрепление (численность неизвестна). Но уже близилась осень. С августа залили дожди, ночи стали холодными. В турецком лагере, началась эпидемия, сотнями косившая солдат и рабочих, скученных в палатках и шалашах. Командующий обратился в Стамбул с просьбой отложить кампанию до весны. Но султан ответил: «Возьми Азов или отдай мне голову». Кое-как смогли доставить из Турции и провезти к Азову порох и ядра, и сражение возобновилось. Артиллерия разбила третий вал, сооруженный позади двух уничтоженных. Но защитники уже построили четвертый и отбивались за ним. Были снесены все постройки. Уцелела лишь церковь св. Николая Чудотворца, расположенная за горой, в мертвой зоне обстрела. А казаки-участники азовского сидения зарылись в землю, устроив жилища и укрытия от огня. Прорыли и подземные ходы под валом, по ночам делали вылазки, резали врагов.

Паша применил новую тактику. Стал каждый день посылать на штурм 10 тыс. солдат. Их отбрасывали. Тогда вступали в дело орудия и грохотали всю ночь. А наутро Гассан бросал в атаку на Азов другие 10 тыс., предоставляя отдых побитым накануне. И так продолжалось две недели подряд! Донские казаки держались из последних сил. Половина погибла. Остальные были переранены или больны. У них уже была выбита вся артиллерия, кончались боеприпасы и еда, однако азовское сидение продолжалось. Турки на стрелах посылали предложения заплатить по тысяче талеров каждому, лишь бы ушли. Они отказывались. За время осады среди казаков не нашлось ни одного изменника, ни одного перебежчика. Наконец, 26 сентября не выдержал крымский хан. Несмотря на угрозы паши, снял свое воинство и повел домой. Гассан в отчаянии продолжил атаки… Сидевшие в Азове казаки с отчаянным мужеством отражали турок; 24 приступа сделали турки, и всякий раз были отбиты с большим уроном. Они громили город и с моря, и с суши из больших стенобитных пушек, рыли подкопы; наконец, пускали в город записки, в которых сулили большие деньги за измену. Ничто не помогало. Ни один перебежчик не являлся к туркам, ни один пленник под самыми страшными пытками не сказал даже о числе защитников Азова.

Конец азовского сидения – отступление турок

Но силы участников сидения иссякали. Они уже давно превзошли все человеческие возможности. Однако пришел момент, когда стало ясно – больше оборонять Азов не получится. Даже и тогда о сдаче не заикнулся никто. Решили идти в рукопашную, или прорваться или погибнуть в бою. Наступила ночь на 1 октября, канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Праздника донских казаков. Собравшись в храме св. Николая Чудотворца, участники азовского сидения написали прощальное письмо царю и патриарху. Прощались и друг с другом. Долго молились и целовали крест и Евангелие на том, «чтоб при смертном часе стоять дружно и жизни не щадить». Многие дали обет – если уцелеют, постричься в монахи.

Выступили из Азова строем. Некоторым казакам было видение – что сама Богородица идет перед ними, показывает путь и защищает своим Покровом. И действительно, когда начало светать, земля оказалась укрыта густейшим туманом. Под его прикрытием казаки-участники азовского сидения вышли к позициям врага и… нашли турецкий лагерь пустым. Оказалось, что в эту же ночь паша снял осаду и начал отводить армию от Азова к кораблям. Это было чудо. И оно настолько воодушевило казаков, что изможденная и израненная горстка людей, выдержавших 3 месяца осады и 24 штурма, ринулась в погоню! Настигла турок, налетела на них, расстреливая последними зарядами мушкетов, рубя саблями. Среди неприятелей возникла паника. Они смешались и побежали, давя друг друга. Набивались в лодки, переворачивая их, бросались вплавь и тонули…

Пробившись попусту, потерявши около 20 тысяч людей, турки с позором отступили. Для них борьба против азовского сидения донских казаков обернулась полным разгромом, по разным оценкам, их армия потеряла 60–100 тыс. человек, на родину вернулась лишь треть. Казаков в «осадном сидении» полегло 3 тыс.

Земский собор по азовскому делу

Но теперь и самым отчаянным было ясно, что в режиме «вольного города» Азову существовать невозможно. Осип Петров послал в Москву от донских казаков, выстоявших в азовском сидении, станицу во главе с атаманом Наумом Васильевым и есаулом Федором Порошиным. Они везли подробный доклад с извещение о своём торжестве в осадном сидении и просьбу к царю – принять Азов в полное владение, прислать воеводу с войсками.

"Мы наги, босы и голодны, – писали они, – запасов, пороху и свинцу нет, – от этого многие казаки хотят идти врознь, а многие переранены".

Молодецкое азовское сидение донских казаков, хоть и "вольных", и "лихих воровских людей", но все же по крови русских, в Москве очень порадовало всех. Царь Михаил Федорович послал им щедрое жалованье и в грамоте своей хвалил их. "Мы вас, – говорил он, – за эту вашу службу, раденье, промысел и крепкостоятельство милостиво похваляем".

Теперь возник трудный вопрос: брать ли Азов от восторжествовавших в сидении казаков или нет. Дело было, с одной стороны, очень заманчиво, а с другой – весьма опасно: владея Азовом, можно было не только грозить татарам, удерживать их от набегов на русские украины, а при случае даже и попытаться завладеть Крымом; но принять Азов от казаков – значило навлечь на Россию войну с турками (нужны большие ратные силы, большие средства, а где их взять?). Ситуация тогда очень отличалась от тех русско-турецких войн, что произойдут сто-сто пятьдесят лет спустя, в XVIII в. Еще и Османская империя была намного сильнее, сохранялась угроза со стороны Польши и Швеции.

Решено было отдать азовское дело на рассмотрение земского собора. Царь указал: "Выбрать изо всяких чинов, из лучших, средних и меньших, добрых и умных людей, с кем об этом деле говорить" (1642 г.).

Собор собрался в столовой избе. Думный дьяк Лихачев изложил события азовского сидения донских казаков, заявил, что в Москву уже едет султанский посол и ему придется давать ответ; наконец, поставил собору такие вопросы:

– Государю царю за Азов с турским и крымским царем разрывать ли и Азов у казаков принимать ли? Если принять, то войны не миновать и ратные люди надобны будут многие, на жалованье им и на всякие запасы деньги надобны многие и не на один год, и такие великие деньги и многие запасы где брать?

Эти вопросы были записаны и розданы выборным людям, а они должны были "помыслить о том накрепко и государю мысль свою объявить на письме, чтоб ему, государю, про все то было известно".

Духовенство на вопросы об Азове отвечало, что о ратном деле рассуждать следует царю да боярам, а им, духовным лицам, все это не за обычай; их же дело Бога молить, а помогать ратным людям они готовы по мере сил.

Служилые люди (стольники, дворяне, боярские дети) высказались вообще за то, чтобы взять Азов; только охоты не выказывали служить с казаками, "людьми самовольными", советовали государю на помощь донцам, сидевшим в Азове, послать из ратных охочих и вольных людей.

– Людей в Азов, – говорили некоторые выборные из служилых людей, – велел бы государь прибрать охочих в украинских городах из денежного жалованья, потому что из этих городов многие люди прежде на Дону бывали и им та служба за обычай.

Двое из дворян изложили обстоятельнее свое мнение. Они тоже стояли за то, чтобы послать на подмогу казаков охочих, вольных людей; чтобы добытый казаками в геройском сидении Азов взять, потому что тогда не только крымцы будут в страхе, но подчинятся царю и ногаи, и другие татарские орды, и кавказские горцы; говорили, что лучше израсходовать деньги на войну, чем понапрасну тратиться на поминки крымцам, которые своей присяги никогда не соблюдают...

Стрелецкие головы и сотники отвечали на вопрос об Азове, что "во всем государева воля, а они, холопи его, служить рады и готовы, где государь ни укажет".

Дворяне и дети боярские из разных городов по большей части выражали такую же готовность.

Но были на соборе об Азове мнения и другого рода. Владимирские дворяне и дети боярские говорили, что государю и боярам ведома бедность их города.

Дворяне и боярские дети некоторых северных уездов советовали брать людей и деньги преимущественно с разбогатевших людей, причем говорили:

"Твои государевы дьяки и подьячие пожалованы твоим денежным жалованьем, поместьями и вотчинами и, будучи беспрестанно у твоих дел и обогатев многим богатством неправедным от своего мздоимства, покупали многие вотчины и домы свои построили многие, палаты каменные такие, что неудобь сказаемые. Блаженной памяти при прежних государях и у великородных людей таких домов не бывало".

Не пощадили обличители и своих братии.

"Некоторые наши братия, – говорили они, – будучи в городах у твоих государевых дел, ожирели и обогатели и на свое богатство накупили себе вотчин. Вот с таких-то "обогатевших" и "ожиревших" людей, по мнению выборных, и надо брать средства для войны".

"А бедных нас, холопей своих, – писали они, – разоренных и беспомощных, беспоместных и пустопоместных и малопоместных вели, государь, взыскать своею милостью поместным и денежным жалованьем, чтоб было чем твою государеву службу служить".

Дворяне из южных городов советовали в случае отправки войска на помощь казакам-участникам азовского сидения брать деньги и всякие запасы ратным людям, сколько за кем крестьянских дворов, а не по писцовым книгам (неправильно составленным).

"А мы, холопи твои, – прибавляли они, – с людьми своими и со всею своею службишкою против недругов твоих готовы, где ты укажешь; а разорены мы пуще турских и крымских басурманов московскою волокитою (проволочками в делах) от неправд и от неправедных судов".

Но, несмотря на эти жалобы и обличения, все служилые люди были за войну. Азовское сидение донских казаков своим геройством впечатлило всех.

Торговые люди заявили:

"Мы, холопи твои, торговые людишки, питаемся от своих промыслишков, а поместий и вотчин за нами нет никаких, службы твои государевы служим в Москве и в иных городах ежегодно и беспрестанно... сбираем твою государеву казну за крестным целованьем с великою прибылью: где сбиралось при прежних государях и при тебе в прежние годы сот по пяти и по шести, теперь там сбирается с нас и со всей земли нами же тысяч по пяти, по шести и более. А торжишки стали гораздо худы, потому что всякие наши торжишки на Москве и в других городах отняли многие иноземцы, немцы и кизильбашцы (персияне)... а в городах всякие люди обнищали и оскудели до конца от воевод".

Затем торговые люди сборы на войну за Азов с них полагали на государеву волю и прибавляли в заключение, что "рады служить своими головами за Царское здоровье и за православную веру помереть".

Люди низшего чина, сотские и старосты черных сотен и слобод, от имени всех тяглых людей объявили:

"Мы, сироты твои, тяглые людишки, по грехам своим оскудели и обнищали от великих пожаров, от пятинных денег, от поставки людей, от подвод, от великих податей и от разных служб в целовальниках... Всякий год с нас, сирот твоих, берут в государевы приказы по ста сорока пяти человек в целовальники, да с нас же берут извозчиков с лошадьми стоять беспрестанно при земском дворе для пожарного случая, а мы платим тем целовальникам да извозчикам каждый месяц подможные кормовые деньги. И от великой бедности многие тяглые людишки из сотен и из слобод разбрелись розно и дворишки свои покидали".

Уход участников сидения из Азова

Таким образом, царь из уст выборных людей узнал о полной готовности жертвовать своим достоянием и даже жизнью на пользу родной земли, но услышал также и о бедственном положении ее, особенно черных людей, – и убедился, что еще надо думать не о войне, а о строении своей земли.

На верность сидевших в Азове казаков трудно было полагаться, а без них Москве трудно было бы оборонять от турок отдаленный Азов. Город оказался по досмотру так разбит и разорен, что нельзя было его скоро поправить. Наконец, к царю пришли из Молдавии вести, что султан поклялся в случае войны с Москвою истребить всех православных в своих владениях.

Царь послал 30 апреля участникам азовского сидения приказ покинуть Азов. Русским послам, отправленным в Константинополь, наказано было сказать султану:

– Вам самим подлинно известно, что донские казаки издавна воры, беглые холопи, живут на Дону, убежав от смертной казни, царского повеленья ни в чем не слушаются, и Азов взяли без царского повеленья, помощи им Царское величество не посылал, вперед за них стоять и помогать им государь не будет, ссоры из-за них никакой не хочет.

Тем временем в Турции же провал борьбы против азовского сидения донских казаков вызвал настоящую бурю. Гассан-паша попал в тюрьму. Султан Ибрагим Безумный, разъярившись, учинил массовую резню христиан. Для взятия Азова стала формироваться вторая армия, возглавил ее сам великий визирь Мухаммед-паша. В Москве об этом узнали от русской агентуры. Михаил Федорович отправил на Дон дворянина Засецкого и есаула Родионова с 15 казаками, они везли указ: «Ведомо нам учинилось заподлинно, что Ибрагим… отправил сильную рать воевать нашу украину, и всех христиан, находящихся в его владениях, велел побити. Нашей же рати за кратостью времени не успеть притти под Азов, принять его и вооружить… Дабы напрасно не пролить христианской крови, повелеваем вам, атаманам и казакам, и всему Великому Войску Донскому Азов оставить и возвратиться по своим куреням…». Необъявленная война уже началась. Отряд, везший грамоту, попал у Северского Донца в засаду турок. Засецкий с несколькими казаками сумел прорваться и доставить указ по назначению. Обсудив его на кругу, казаки начали эвакуацию добытого ими во время храброго сидения Азова. Вынесли иконы, вывезли церковную утварь, 80 пушек. Вырыли даже останки погибших, «да не оставит их братство в басурманской земле». В июне показался турецкий флот. При его приближении последний отряд казаков взорвал остатки крепостных сооружений и ушел вслед за товарищами.

Визирь нашел на месте Азова лишь груду развалин. И двигаться вглубь Дона не рискнул. Без тыловых баз, каковой мог стать только Азов, удаляться от моря было опасно. Мухаммед-паша предпочел отрапортовать, что «овладел крепостью», оставил команды для ее восстановления и вернулся в Стамбул. Казалось бы, самое крупное самостоятельное предприятие казачества завершилась впустую?… На самом деле – нет! Именно благодаря азовскому сидению донских казаков, оттянувшему на себя силы турок и татар, Россия смогла быстро и беспрепятственно построить Белгородскую засечную черту! Тысячекилометровую систему сплошных засек, рвов, валов с частоколами. Возникли 25 новых крепостей: Коротояк, Усмань, Козлов и др. А между городами через каждые 20–30 км встали острожки с гарнизонами и дозорами. Таким образом сидевшие в Азове казаки помогли России занять и освоить всю черноземную полосу – нынешние Курскую, Белгородскую, Орловскую, Воронежскую, Липецкую, Тамбовскую области.

«Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков»

С этими событиями связан и первый из дошедших до нас памятников казачьей литературы – «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков», созданная есаулом Федором Ивановичем Порошиным. Великолепнейшее историческое и поэтическое произведение, своим стилем напоминающее древние былины. Участники азовского сидения в ней сражаются, будто «впрямь на Руси богатыри святорусские». Не только за Дон, но и за все «государство Московское», которое «велико и пространно, сияет светло посреди паче всех иных государств и орды бусурманской аки в небе солнце». А разве может оставить читателя равнодушным эпизод, где казаки, идя из Азова в последний бой, прощаются: «Не бывать уж нам на Святой Руси: смерть наша грешная в пустынях за наши иконы чудотворные, за веру христианскую, за имя государево». И обращаются к родной природе: «Простите нас, леса темные и дубравы зеленые, простите нас, моря синие и реки быстрые…» А завершается «Повесть» словами: «Была казакам слава вечная, а туркам укоризна вечная».

Соединение донского казачьего войска с Россией

Нападения на Азов султан казакам не простил. В 1643 г. на Дон обрушились крымцы и силы азовского гарнизона. Были сожжены Монастырский, Черкасский и ряд других городков. И казаки обратились в Москву. Доносили, что не в состоянии «противиться совокупной силе турской и татарской». Но Земский Собор в 1642 г. принял решение не только о том, чтобы не принимать Азов. Он постановил оказать покровительство казакам. Царь и Боярская Дума были того же мнения. На Дон был направлен воевода Кондырев с 3 тысячами стрельцов, тысячу «новых казаков» навербовал на подмогу воевода Красников. Местом для нового центра Войска был выбран Черкасский остров, на котором под руководством атамана Павла Федорова в апреле 1644 г. взамен сгоревшего городка была построена крепость. Возводили ее и поселились в ней казаки шести станиц, двух Черкасских (украинских), Павловской, Средней, Прибылянской и Дурновской. Здесь разместился и гарнизон царских войск. С этого времени Дон прочно воссоединился с Россией, и царь стал обращаться в грамотах к «нашему Донскому Войску».

Историки-дворяне и либералы XIX в., писали о том, как государство после азовского сидения казаков усмирило «вольницу», обратив ее на полезную службу. Советские авторы и эмигранты из числа казачьих сепаратистов рассуждали иначе – дескать, самодержавие ущемляло волю казаков, превращая их в «служилое сословие». Оба взгляда глубоко неверны. Уже отмечалось, что понятие «воля» весьма глубоко и многозначно. В Польше действительно власть стремилась подавить казаков и уничтожить их волю. Однако Дон, Терек, Яик не были покорены силой. Единение с государством произошло волей самих казаков. Они по своей воле ограничили собственную свободу, обретя за это большую силу. Кстати, Михаил Федорович отнесся к казачьим вольностям очень деликатно. Автономия и традиции Войска Донского и после азовского сидения были полностью сохранены. Во внутреннее самоуправление Москва не вмешивалась и воеводам на Дону вмешиваться запрещала, они получали права лишь военных командиров. Мало того, находились в подчинении атаманов. Им предписывалось действовать «заодно с казаками под атаманским началом», потому что «донские казаки люди самовольные». Не вводились российские законы, сохранялось войсковое право. Царь признал даже традицию не выдавать беглых. Только просил, чтобы во избежание недоразумений их не посылали в Москву. И чтобы им не давали «государева жалованья», поскольку оно высылается из расчета на «старых казаков».

Еще в XVI столетии укрепление Русского централизованного государства вызвало массовые побеги крестьян из центральных областей в пограничные земли. Наибольшая община беженцев образовалась на Дону, где эти люди стали именовать себя "казаками" (Р. Пиккио пишет, что это слово тюркского происхождения первоначально обозначало собственно понятие "вольные люди"). По прошествии времени донские казаки превратились в весьма серьезную военную силу, которой руководили выбранные из своей среды полководцы – атаманы. Объектом военных нападок стали главным образом турецкие владения между Азовским и Черным морями.

Всегдашним камнем преткновения для Донского казачества был Азов – мощная турецкая крепость в устье Дона. Весной 1637 г. казаки, воспользовавшись благоприятной расстановкой сил, когда султан был занят войной с Персией, осадили Азов и после двухмесячных приступов овладели крепостью.

Азовская эпопея длилась 4 года, за ней с живейшим интересом наблюдал и мусульманский, и христианский мир. Казаки понимали, что без помощи Москвы им не удержать Азов. Поэтому донское войско добивалось принятия Азова "под государеву руку". Московское же правительство боялось большой войны с Турцией, мир с которой был устойчивым принципом внешней политики первых царей Романовых. Москва не решалась двинуть войска в помощь казакам и официально отмежевалась от них через русского посла в Царьграде. В то же время оно посылало казакам оружие и припасы и не мешало "охочим людям" пополнять азовский гарнизон.

В августе 1638 г. Азов был осажден конными ордами крымских и ногайских татар, но казаки заставили их уйти восвояси. Три года спустя – в 1641 г. – крепости пришлось отбиваться уже от султанского войска Ибрагима I – огромной, снабженной мощной артиллерией армии. Большая флотилия кораблей блокировала город с моря. Мины, заложенные под стены, и осадные пушки разрушили крепость. Все, что могло гореть, сгорело. Но горстка казаков (в начале осады их было пять с небольшим тысяч против трехсоттысячной турецкой армии) выдержала четырехмесячную осаду, отбила 24 приступа. В сентябре 1641 года потрепанному султанскому войску пришлось отступить. Позор этого поражения турки переживали очень тяжело: жителям Стамбула под страхом наказания было запрещено произносить даже слово "Азов".

События Азовской эпопеи получили отражение в целом цикле повествовательных произведений, чрезвычайно популярных на протяжении всего XVII столетия. Прежде всего, это три "повести", определяемые как "историческая" (о захвате крепости казаками в 1637 г.), "документальная" и "поэтическая" (посвященная обороне 1641 г.). В конце века материал был еще раз переработан и возникла так называемая "сказочная" повесть о взятии и осаде Азова.

Было очевидно, что Ибрагим I не уступит Азова, что новый поход – всего лишь дело времени. В этих условиях и в Москве поняли, что двусмысленной политике пришел конец. В 1642 г. был созван земской собор, которому предстояло решить вопрос о том, что делать дальше: защищать крепость или вернуть ее туркам. С Дона на собор приехали выборные представители Войска Донского. Предводителем этой делегации был есаул Федор Порошин, беглый холоп кн. Н.И. Одоевского. По всей видимости, именно он и написал поэтическую "Повесть об Азовском осадном сидении" - самый выдающийся памятник азовского цикла. "Повесть" была рассчитана на то, чтобы склонить на сторону казаков московское общественное мнение, повлиять на земский собор.

Р. Пиккио, характеризуя "Повесть", отмечал прежде всего ее традиционность: "Порой кажется, что читаешь "Повесть временных лет", или "Сказание о Мамаевом побоище", или "Повесть о взятии Царьграда"… образы турок из войска султана Ибрагима словно списаны с древних куманов или татар Батыя… Мощь традиции древнерусской литературы сообщает всему повествованию моральную силу, придающую очарование каждой фразе и каждому жесту, который совершается не случайно, не по мгновенному импульсу, а в соответствии с отеческими заветами. Азовские казаки предоставлены самим себе, формально они не зависят от царя и способны выбирать свою судьбу. И все же им неведомы сомнения. В них сильны православная вера и мораль. Для них патриотизм и религия – одно и то же. Перед лицом турецкой угрозы они знают, с какими обличительными речами обращаться к неверным, какие пламенные молитвы возносить Господу, Богоматери и святым, каких чудес ждать с небес, как приветствовать христианских братьев, солнце, реки, леса и моря. Будь в их действиях больше импровизации, исчезло бы очарование картины, написанной на старый лад".

Действительно, "Повесть" сочинял весьма начитанный человек, опиравшийся на весьма широкий круг книжных источников. Из этих источников особенно важным для него стало "Сказание о Мамаевом побоище", откуда заимствованы, например, приемы описания вражьей силы. Однако, как отмечает большинство исследователей, художественную специфику памятника определяют все-таки не парафразы и не скрытые цитаты. В поэтике повести сочетаются два организующих фактора: художественное переосмысление канцелярских жанров и использование фольклора. Автор широко пользуется устным народным творчеством казаков и из книжных источников также брал прежде всего фольклорные мотивы. Кроме того, повесть обращает на себя внимание новаторским изображением главного героя: в центре повествования не князья и государи, а собирательный, коллективный герой – героический казачий гарнизон крепости как единое целое.

Повесть начинается как типичная выписка из документа: казаки "своему осадному сиденью привезли роспись, и тое роспись подали на Москве в Посолском приказе... думному дьяку... а в росписи их пишет..." Но предметом этой "росписи" становится пространный перечень войск, посланных к Азову "турским царем Ибрагим-салтаном", пехотных полков, конницы и артиллерии, крымских и ногайских мурз, горских и черкесских князей, европейских наемников и т. д. и т. п. Традиция деловой письменности, на первый взгляд, придает этому перечню документально бесстрастный тон. Но в то же время этот перечень оказывается эмоционально окрашенным. Автор преследует определенную цель: методически перечисляя все новые и новые отряды турок, он нагнетает у читателя впечатление страха и безнадежности и сам как бы оказывается во власти этих чувств. Он ужасается тому, что написал, и перо выпадает из его руки: "Тех то людей собрано на нас, черных мужиков, многие тысячи без числа, и письма им нет (!) – тако их множество".

Очень важно помнить, что так говорит человек, прекрасно знающий о благополучном исходе осады. Значит, перед нами умелое использование художественного приема, заставляющее увидеть в авторе не фактографа-канцеляриста, а художника, отлично знающего, что контраст создает эмоциональное напряжение: чем безнадежнее выглядит начало, тем эффектнее и весомее счастливый конец. По-видимому, эта контрастная картина – главная, но дальняя цель автора. Пока же он подготавливает почву для перехода от канцелярского стиля к полуфольклорному стилю воинской повести, к гиперболически-этикетному изображению несметных вражеских полчищ. Предмет повествования остается прежним, но на смену документальному способу изложения приходит эпический стиль.

Чистые поля в одночасье оказались засеянными турецкими и ногайскими ордами (сравнение битвы с посевом – традиционный мотив батальных описаний в фольклоре и литературе). Врагов так много, что степные просторы превратились в темные и непроходимые леса. От многолюдства пеших и конных полков затряслась и прогнулась земля, и из Дона вода выступила на берег. Огромное количество разнообразных шатров и палаток уподобляется высоким и страшным горам. Пушечная и мушкетная стрельба уподоблена грозе, сверканию молний и мощным ударам грома. От порохового дыма померкло солнце, его свет претворился в кровь и наступила тьма (как не вспомнить "кровавое солнце" "Слова о полку Игореве"). Шишаки на шлемах янычар сверкают, как звезды. "Ни в каких странах ратных таких людей не видали мы, и не слыхано про такую рать от века", - подводит итог автор, но сразу же поправляется, т.к. находит подходящую аналогию: "подобно тому, как царь греческий приходил под Трояньское государство со многими государьствы и тысечи".

Переходы от канцелярского стиля к фольклорному и дальше останутся самой характерной чертой авторской манеры в "Повести". Автор не только чередует канцелярский и фольклорный стили, он соединяет их, насыщая фольклоризмами деловой жанр и таким образом художественно его переосмысляя.

Казаки всячески бранят султана: он и "худой свиной пастух наймит", и "смрадный пес", и "скаредная собака". Эта брань сродни той литературной брани, которая встречается в целом ряде памятников этой эпохи, также художественно осмысляющих деловые жанры: в легендарной переписке с турецким султаном Ивана Грозного, а затем запорожских и чигиринских казаков.

От песенного лиризма до "литературной брани" – таков стилистический диапазон повести. Вся она построена на контрастах, потому что ее исторической основой также был контраст – контраст между горсткой защитников Азова и огромным количеством осаждающих.

Отмечается, что турки не только угрожают казакам, они искушают их, предлагая спасать свои жизни и переходить на сторону султана, обещая за это великую радость и честь: отпущение всякой вины и награждение несчетным богатством. Упоминание об этом переносит центр повествования из области батальной в область моральную.

После череды атак, обрушившихся на город, казаки, чувствуя, что их силы иссякают и приближается конец, взывают к небесным покровителям, святым заступникам Русской земли. Христиане-казаки не отдаются во власть неверных. В ответ на это с небес слышатся утешающие и поднимающие дух слова Богородицы, источает слезы находящаяся в церкви икона Иоанна Крестителя, а на турок обрушивается войско ангелов небесных.

Повесть заканчивается тем, что отбив последний приступ казаки бросились на турецкий лагерь. Турки дрогнули и обратились в бегство. Если прежде казаки "срамили" султана словесно, то теперь они посрамили турок делом.

Земский собор не обошелся без жарких споров, но возобладало мнение царя: Азов надо вернуть туркам. Уцелевшие защитники крепости покинули ее. Чтобы сгладить тяжелое впечатление, которое произвел на Войско Донское этот приговор, царь щедро наградил всех казаков, присутствовавших на соборе. Исключение было сделано только в одном случае: есаул Федор Порошин, беглый холоп и писатель, был задержан, лишен жалования и сослан в Соловецкий монастырь.

Лета 7150 году Октября 28 дня. К великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу, в Белорусии, приехали из Турецкой земли, с Дону, из Азова города, Донские казаки: атаман Наум Васильев, да ясаул Федор Иванов, а с ними приехало Донских же рядовых выборных казаков двадцать четыре человека, которые сидели в Азове городе от Турок в осаде, и свою осадную и боевую и вылазковую привезли они с собою подлинную роспись.

А в росписи их пишет подлинно порознь по статьям.

В прошлом во 149-м году, Июля в 24-й день, прислал Турской Обрагим салтан царь к нам Донским казакам четыре паши, да двух своих полковников, да капитана, да Мустафу, ближние своея думы и тайного своего покою слугу, добре над нами смотрить промыслу, как станут промышлять паши его и полковники над Азовым городом, а с ними пашами прислал многую свою собранную казну и босурманскую свою многую силу, да с ними же прислал, совокупя на нас Донских казаков, подручных своих и подданных двенадцати земель воинских людей. А своей силы, по спискам его, бранного боевого люду двести тысяч, окроме Поморских и Кафинских черных мужиков, а которые на сей стороне моря собраны со всей орды Крымские и Нагайские на загребь, чтоб нас казаков в Азове городе живых загресть и засыпать бы им нас горою высокою, как они загребают люди Персицкие; а себе бы им тою нашею смертию учинить славу великую, а нас бы им укорить вовеки. А те собраны у них черных мужиков многие тысячи, им же не бе числа. Да с теми же его пашами пришел Крымской царь, да брат его родной Крымгирей царевич с своею ордою Крымскою и Нагайскою, а с ними Крымских и Нагайских людей мурз и Taтар, ведомых людей, окроме охотников, сорок тысяч, да с ним же царевичем пришло Горских и Черкаских князей из Кабарды тысяча человек. Да с ними же пашами было наемных людей из Венеции Немецких два полковника, а с ними солдат было шесть тысяч человек. Да с нимиж пашами были для всяких подкопных и приступных промыслов Немецкие люди городоимцы, мудрые вымышленники многих государств из Греческие и из Стекольные и из Французские земли, пинарщики, которые умеют всякие приступные делать и вымышлять дела и подкопные подземельные вести мудрости и ядра огненные зажигательные. А снаряду всякого с теми пашами и полковники было под тем городом Азовым великих больших проломных 129 пушек, а ядра у тех пушек были в полпуда и в полтора пуда и в два пуда, да мелкова снаряду было с ними пушек и туфяков шестьсот семдесят четыре пушки, окроме огненных верховых зажигательных пушек, а тех верховых было тридцать две пушки, а тот весь снаряд был у них весь на цепях, боясь того, чтобы на вылазках вышед его не взяли. А было с теми Турецкими пашами людей его под Азовым городом и разных земель: первые Турки, вторые Крым, третие Греки, четвертые Сербы, пятые Арапы, шестые Можары, седьмые Буданы, осьмые Бойшляны, девятые Арнауты, десятые Мутяны, первые-надесять Волохи, вторые-надесять Черкасы, третие-надесять Немцы, четвертые-надесять Янычери. И всего с пашами и с полковники и с капитаном было под Азовым городом людей его, и с Крымским царем и с царевичем Крымгиреем, по спискам бранного всякого боевого мужика, окроме вымышленников Немецких и черных мужиков и охотников, двести пятьдесят шесть тысяч. А сбирал он, Турской царь, ту силу за морем на нас, Донских казаков, идти под Азов город, ровно четыре года, а на пятой год в лето 7149 году, месяца Июля в 24-й, на Рождество святого славного пророка и Предтечи Крестителя Господня Иоанна, пришли они в осмый 1 час дни, в самой обед.

Паши же его Турские, полковники и капитан, и Крымской царь и царевич наступили они своими силами на Азовские поля, и заняли они много степи, и показалося нам в Азове городе аки леса темные стали. И от силы их Турецкие и от рыскания конского земля у нас под Азовым городом рехнулась, и из реки Дону вода на берег показалось нам, сидя в Азове городе, выступила. Мы же бедные от того вельми, сидя, ужаснулись, токмо упование положихом на Бога и на Пречистую Богородицу и на всех святых Его угодников, ни откуду же помощи чаяху.

Турки же по полям почали шатры и палатки многие ставить и наметы делать, понеже бо бе время летнее, и почали у них в полкех быть трубли и игры и свирельные писки великие жалостньм обычаем; еще же почали у них трубить в трубы Немецкие и Турецкие несказанными гласы, страшными и неизреченными босурманскими играми.

Последи же тех всяких игор почала у них быть стрельба мушкетная и пушечная великая, как есть стояла над городом над Азовом и над нами громная туча и от воскурения пищального и от пушечного дым велий, что друг друга не видети.

Мы же бедные от их босурманского приходу вельми ужаснулись, и немочно нам такую их великую силу сметить. Стали же они к нам близостию ставиться только за полверсты малые от Азова города. Янычерские же головы идут строем к нам под город великими полками, разделяясь знаменами, на ширенки многия без знаку, набат у них гремят и в трубы трубят и в барабаны бьют беспрестанно, и ни в каких строях таких знамен и набатов и барабанов мы не видали.

Пришли же к нам самою близостию двенадцать голов янычерских, к городу Азову, стекшися стали круг города в восемь рядов от реки Дону, захватя до моря рука за руку. Мы же то все видим у них у всех Янычер, что кипят у мушкетов их, аки свечи горят, фитили спучены с серою горючею. А у всякого Янычерского головы в полку его по двенадцати тысяч человек. А бой у них у всех огненной мушкетной, а платье у всех тех Янычерских голов надето золотные бешмети, а на Янычерях на всех построено платье единоцветное красное, а мушкеты и пищали у них долгие Турецкие с жаграми железными, стальными и с укладными. А подобен их строй нашему Русскому солдатскому строю. Да с ними же тут стали в ряд Немецкие два полковника с своими Немецкими людьми с наемными солдатами. А в полку их было шесть тысяч человек.

Мы же за помощию Божиею ничего в то время зла им и бою никакого им не дали, ожидаем к себе, что у них промыслу на нас будет. Токмо уделываем земляные подкопы и готовим на них, всякое большое и мелкое ружье заряжаем дробом и посечками мелкими железными.

Того же дни на вечер, как пришли к нам Турки под город, паши же и капитан и полковники прислали к нам под город пеших своих босурманских Турецких толмачей и Персидских и Немецких людей с выговором.

А говорить велели строю пехотному Янычерскому голове, и голова их Янычерской почал нам Донским казакам говорить словом Турского царя и четырех пашей, и капитана, и от царя и от царевича Крымского речью гладкою и словами умиленными: Люди Божии, Царя небесного, в пустыни сей никем видими, или посылаеми, яко орлы парящие, без страха по воздуху летаеми, и яко львы свирепые в пустынех рыскаете; казачество Донское вольное, соседи наши ближние, непостоянные нравы, лукавые пустынные жители и разбойницы непощадные, несытые ваши очи, не полны ваши чрева! Кому приносите такие обиды великие и страшные грубости? Наступили вы на такую десницу высокую, на царя нашего Турского. Невпрямь вы еще на Руси богатыри святорусские, где вы можете убежати от руки его такие сильные? Прогневали вы Амурат-салтаново величество, убили вы слугу его верного, посла его Турского Фому Кутугина 2, а с ним побили всех Армен и Греков многих людей; а послан он был к вашему великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу Московскому и всея России. Да вы же взяли любимую его вотчину царя Турского славной красной Азов город, напали вы на него аки гладные волцы, не пощадили вы в нем никакова мужичья возраста, побили вы всех до единого человека, положили вы тем на себя лютое имя звериное; разгневали вы нашего царя Турского с своею ордою кривородством своим тем нашим Азовым городом, а та у него орда Крымская оборона его на все стороны страшная.

Второе, разлучили вы его с корабельным пристанищем, затворили вы им Азовым городом все море синее, не дадите проходу по морю ни кораблям, ни каторгам, ни в которые поморские города царя Турского. Согрубя вы такую грубость лютую, конца ли себе в нем дожидаетесь или смерти разные горькие? Сердца ваши христианские жестокие, очистите вотчину царя Турского, Азов город, в сию нощь, не мешкая, доколе всех вас не побьем; а что в том нашем Азове городе есть вашего воровского грабительного собрания и всяких ваших пожитков, и нам до того дела нет: то все понесите вон из Азова города в свои казачьи городки с собою без страху к своим товарищам, а на отхождении ничем вас не тронем. А естьли вы только из Азова города в нощь сию вон не выдите, не может уже завтра от нас жив быти никто от вас злодеев. А укрытися и убежати вам из Азова города некуды, а заступити и выручити вас от руки нашея также сильные некому. И против нашего царя Турского и таких великих и непобедимых страшных восточных и полуденных сил кто стояти или битися может? Подобно ему из царей и из князей величеством на свете несть. Токмо повинен он единому Небесному Богу, и страж он Гробу Господню, и по воле Божией избра его Бог на свете сем единого, паче ото всех царей и князей земных. Промышляйте в нощь сию животом своим. И не мрите от руки его лютою своею вольною смертию. Он, царь восточной, не убийца никому вашему брату вору казаку и разбойнику; ему то царю нашему честь достойная. Побити ему людей царя Российского, разве своей чести лишену быть. Недорога ему ваша кровь татиная и разбойничья.

А если вы уже переседите в нощь сию чрез цареву такую милостивую речь и заповедь в нашем Азове городе, и внезапу приимем мы заутра город Азов, а вас татей и разбойников яко птиц в руце свои возмем и предадим вас воров на муки разные и раздробим плоть вашу на крошки мелкие. Хотя бы вас всех воров сидело и сорок тысяч, ино силы для вас прислано с пашами больше трех сот тысяч. И волосов столько не будет на главах ваших, сколько стоит силы нашея под Азовым городом; видите вы и сами воры глупые очима своима такую силу великую и несчетную, как они покрыли такую степень великую, а и с высоты очи ваши то все видят, сколько нашея силы под Азовым городом, что другого краю силы нашей конца не видеть. Да и то даем вам ведомость, что от царства вашего Московского сильного и грозного никакой вам от людей не будет помощи, и выручити вас некому, потому что вы у нас взяли Азов город своим глупым воровским вымыслом, не доложась своего великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея России, да и запасу никакова хлебного с Руси к вам николи не пришлют.

А естьли вы служить похочете нашему царю Турскому, потому что ваша порода казачество Донское вольное, свирепое и бесстрашное, пастыря и учителя над собою не имеете, живете по вольности своей, принесите вину свою татиную и разбойничью и повинные свои глупые головы нашим пашам и полковником в повиновение на службу вечную, и за то отпустит вам царь наш Турской и паши его и полковники вины ваши страдничьи и не помянет прежние ваши грубости и нынешнего взятия Азовского.

И пожалует вас Донских казаков честию великою и обогатит вас он царь наш Турской великим и несчетным богатством и учинит вам казакам покой великой и положит на вас платье златоглавое и даст вам печати богатырские со златым своим царским клеймом, и всяк на вас казаков и зря на платье ваше в нашем царстве станут вам кланятися и почитать, и называть станут вас Дону славного казаки, избранные рыцари, знатные люди, и та ваша казачья слава вечная в Цареграде и в иных городех будет в веце сем, от Востоку и до Западу станут вас казаков называти во веки все орды босурманские, Перские и Елинские, святоpyccкие богатыри, что не устрашились от нас, сели вы в городе Азове такими своими малыми людьми, только имеете пять тысяч людей, а таких страшных великих и непобедимых триста тысяч сил не боитеся. Где вы ум свой девали? Каков перед вами славен и силен и многолюден и богат шах Кизылбашской и Персидской царь, владеет он всею Персидою, Индиею богатою и имеет у себя рати многие. И он не противу царя нашего Турского; не бывает того никогда же, что ему с нами битися и в городех и на полях не отсиживаются от силы нашея, видя к себе смирение наше, всегда повинуются нам и милости у нашего царя Турского просят.

По сем же ответ казачий из Азова города толмачам и голове Янычерскому.

Видим мы всех вас и до сех мест мы вас знаем и про вас ведаем, силы и пыхи царя вашего Турского все знаем, и видаемся мы с вами, Турками, по-часту на море и за морем и на сухом пути; давно мы вас ждали к себе в гости под Азов город и егда дождались, лишь вы потеряли дни многие, напрасно едучи к Азову городу.

Где полно Обрагим ваш царь Турской ум свой дел, или у него, царя Турского, не стало за морем злата и сребра, что он приехал под нас, казаков, для кровавых наших зипунов?

А сказываете нам, что прислал четырех пашей да капитана, да двух полковников, да с ними же прислал для нас Турецкие силы триста тысяч боевых людей, окроме мужиков черных, да на нас же нанял он четырех Немецких земель солдат шесть тысяч, да многих мудрых полковников и дал им за то казну свою великую. И то вам самим Турком ведомо, что по сие время никто даром зипунов с нас не снимывал. Хотя он Турской царь нас взятьем возмет в Азове городе такими своими великими силами и людьми наемными, и умом и разумом и промыслом Немецким, а не своим царевым разумом и храбростию, то небольшая ему почесть и хвала от своей братьи, от иных окрестных государств и земель будет; не изведет он тем нашего старинного казачьего прозвища, и не запустеет от того Дон головами нашими.

И на взыскание наше будут молодцы с Дону. Тогда в то время не убежати будет пашам вашим и капитану и полковником за море. А есть ли только избавит Бог от руки его такие сильные, отсидимся от вас в Азове городе от таких великих сил его от трех сот тысяч человек такими своими малыми людьми пятью тысящи, то великая срамота царю вашему от всех окрестных государств и земель будет.

А назвал он Турской царь сам себя ото всех земных царей и князей больше и честию выше и пишется стражем гроба Господня напрасно.

А сей город Азов строение благоверных великих царей Греческих Православныя христианские веры, а не вашего босурмана царя Турского, а он завладел им напрасно. А мы люди Божии, и надежда у нас вся на Его милость и потом на Пречистую Богородицу и на всех святых Его угодников, и на свою братию товарищев, которые у нас по Дону живут в городках: те нас выручат, а мы холопи природные государевы великого государя царства Московского.

А прозвание наше вечное казачество Донское вольное, бесстрашное; станем мы с ним, царем Турским, биться, что с худыми свиньями, то всеми вами и наемными вашими людьми окупим мы себе в живота место; где бывают рати ваши великие, тут станут ложиться от наших христианских рук трупы великие и ваши босурманские кости многие. А мы люди не шаха царя Персидского, хотя вы людей его и называете бабами и побиваете их множество.

И хотя нас казаков в Азове сидит и пять тысяч, только за Божиею помощию не боимся силы вашея трех сот тысяч, что прислано к нам и наняты на нас Немецкие многие люди от вашего босурмана царя Турского.

А гордому ему босурману и пашам, и капитану, и двум полковником за такие ваши слова глупые и неразумные станет Бог противиться, аки гордому Фараону и покорит рати ваши под ноги наша.

Разве он, собака смрадная, своим глупым высокоумием называется и в титлах своих неразумных пишется Богом; и не положил он босурман Бога помощника себе, но упова на тленное богатство свое, вознесяся бо сатана отец его гордостию своею до небес, и опусти его Бог за то с высоты в бездну во веки, а от нашея казачьи руки малые срамота будет царю вашему Турскому вечная.

Где рати великие стоят, и тут в полях у нас ревут медведи и волки, и всякие звери многие, и тут за утро лягут от рук наших под городом многие тысячи людей ваших, и многие же трупы и головы ваши объявятся на съедение всяких зверей и птиц, и покажет нас вам Бог за наше смирение и правду и кротость перед вами, собаками, аки львов яростных.

Давно у нас в полях наших летают орлы и играют враны черные и всякие птицы кровоядные, подле реки Дону, и дожидаются на съедение и на пищу плоти вашея, и всегда бегают звери дикие, медведи и волцы и лисицы, ожидающе на прокормление себе голов и трупу вашего.

А прежде сего тому пятой год, как мы взяли сей Азов город, и тогда те же всякие птицы слетались и звери дикие сбежались на ваши босурманские плоти побитые, на кормление и на пищу себе. А ныне мы вашими босурманскими головами и трупом накормим тех же всяких кровожадных птиц и всяких зверей диких до сытости на многие времена, и ныне им того же хочется.

А ведь мы Азов город взяли наперед сего в лето 7145-е у вашего царя Турского не татиным и не разбойным промыслом, в день, а не ночью, дородством и разумом своим, взятьем бьючися с вами с поганцы с лица на лицо, не бояся и не страшася великие силы вашея впред для опыту, каковы царя вашего Турского в городех люди сидят.

А ныне мы бедные сели от вас в осаде в Азове городе малыми людьми, разделяясь нароком надвое, для опыту же смотрети Турских ваших разумных умов и промыслов.

А все то мы применяясь к Иерусалиму и к Царюграду, хочется нам так взять у вас Царьгород. А то государство было христианское прежних великих благочестивых царей Греческих строение, а не вашего босурмана царя Турского. Да вы же нас босурманы пужаете и грозите нам, что с Руси к нам не будет и не пришлют никаких запасов и из царства Московского никаких к нам воинских людей на помощь не будет же; про то мы и сами ведаем и без вас и о том и о всем к великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея России к Москве писано.

Какие будто мы на Руси люди надобные и дорогие!

Мы в Московском государстве ничем не надобны и не годны, и такую очередь мы за собою знаем и ведаем подлинно.

То государство Московское великое и пространное и многолюдное сияет посреди всех государств и земель и орд босурманских и Елинских и Персидских аки солнце.

И не почитают нас бедных на Руси ничем и ненавидят нас аки псов смрадных, потому что отбегохом мы из того государства Московского и из иных его государевых розных городов от неволи и налога, из работы и из холопства вечного и от неволи великие, от его государевых князей и бояр и дворян и детей боярских Московских и всяких городовых приказных людей. Да зде вселились в пустыни непроходимые, токмо взираем на Бога и на всех святых Его угодников.

Кому о нас бедных в Московском государстве потужить или порадеть? Все князи, и бояре, и дворяне, и дети боярские Московского чину и разных городов приказные люди концу и смерти и погибели нашей рады; а запасы хлебные с Руси к нам николи не бывают, кормит нас Бог молодцов на поле Своею милостию, зверьми дикими, да морскою рыбою питаемся, яко птицы небесные ни сеем, ни орем, ни в житницы собираем, а сыти бываем. Тако мы бедные питаемся подле синего моря.

А сребро и злато емлем мы у вас за морем, то вам и самим ведомо.

А жены себе красные выбираем у вас же, уводим из Царяграда и у жен ваших детей вместе приживаем с вами.

А се мы взяли у вас Азов город своею волею, а не государевым повелением для казачьих зипунов своих и для лютых пыхов ваших, и за то на нас, холопей своих дальних, великий государь царь и великий князь Михаил Федорович вельми кручинится, и мы бедные за то от него великого государя за взятие Азовское боимся казни смертные.

А он государь наш царь и великий князь Михаил Федорович всея России многих государств и орд государь и обладатель.

И есть у него государя в вечном его холопстве таких босурманских царей не один, и служат ему, государю, в таковуж пору, каков и Обрагим ваш царь Турской; только он, государь наш великий и пресветлый, чинит по преданию святых Апостолов и святых отец и не желает пролити босурманских кровей ваших.

И так он, государь наш, богат от Бога данными своими оброки и без вашего босурманского смрадного богатства. Есть-ли бы было на то его государево повеление такое, восхотел бы он, великий государь, пролити крови вашей, и разорения б вашего босурманского желал, и хотяб он на вас на всех босурман велел войною идти одной своей украине, которые живут у него государя от поля орды Нагайские, ино бы и тут собралось государевых людей больше легиона тысячи людей его украинных, такие его государевы люди Русские украинцы, подобны и алчны на вас за ваше разорение и полонное терпение, яко львы яростные хотят поглотити вас и живу плоть вашу босурманскую поясть. Да держит их и не повелит им великий государь царь и великий князь Михаил Федорович всея России. И на то его десница государская.

А в городех, во всех, под его государевым страхом смертным, держат их повелением государевым бояре и воеводы.

И не укрылся бы ваш Обрагим Турской царь от руки его государевы и от десницы его высокие, и море бы синее не удержало людей его. Были бы за ним государем однем летом Иерусалим и Царьград по прежнему благочестивых царей. А в городех бы Турецких во всех не устоял бы и камень на камени от разуму и промыслу людей его государевых. Да вы же нас зовете словом царя Турского, чтоб нам жить за ним и служить ему царю Турскому, а сулите нам от него царя Турского честь великую и богатство многое. А мы люди Божии, а холопи государя царя Московского, а все нарицаемся по крещении христиане. Како служити нам мочно царю вашему неверному, оставя нынешний свет и идти во тьму кромешную?

Буде мы отсидимся в Азове городе от таких сил его великих, и тогда побываем у него и за морем под его Царем-городом и посмотрим его Царя-града строем кровей ваших. Там с ним царем Турским с самим переговорим речь всякую. Лишь бы ему наша казачья речь полюбилась.

А станем мы ему служить и радеть всеми своими молодецкими головами над его и над всеми его людскими головами с пищальми казачьими, да своими саблями вострыми. А тепере нам с вами и говорить не с кем, с пашами вашими.

А как наперед сего учинили вы над Царем-городом, а взяли вы его взятьем и убили вы царя Греческого православные христианские веры Константина Ивановича благоверного и побили вы в том Царе-граде христиан тьмы и тысячи многие, обагрили вы кровию нашею христианскою все пороги церковные и искоренили до конца веру христианскую: такобы и ныне нам учинить над всеми вами и собрався взять бы нам Обрагима царя вашего Турского и убить бы тако же, как и вы убили благоверного царя Греческого Константина Ивановича, и принять бы нам Царь-город со всеми вами босурманы, и пролить бы вашу кровь нечистую. Тогда у нас с вами и мир на том месте поставится.

А ныне нам с вами и говорить нечего: что мы у вас слышали, то мы все твердо знаем.

А что вы от нас слышите, и то все скажите речь нашу пашам и капитану и полковникам своим. А мириться или вериться нам с вами никоими делы не мочно; понеже бо христианину с босурманом несть согласия. Христианин побожится душою христианскою, и на той он правде стоит во веки. А ваш брат босурман побожится верою босурманскою, ино все лжет. А вера ваша босурманская равна бешеной собаке. Ино чему вашему брату и верить?

Рады мы вас за утро потчивать, чем у нас в Азове Бог случил. Поедьте к своим глупым пашам не мешкая. А впред к нам опять с такою своею глупою речью не ездите, а манить вам нас лише дни терять.

А кто от вас к нам впред с такою глупою неразумною речью приедет, и тому от нас под стеною города Азова быть убитому.

Промышляйте вы тем, для чего вы к нам под Азов город от царя Турского присланы. А мы у вас Азов город взяли головами своими молодецкими немногими людьми. А вы его у нас из рук наших казачьих доступайте головами своими Турецкими многими своими тысячи, и кому то у нас на бою поможет Бог. Потерять вам под Азовым городом Турецких своих голов многие тысячи, а не видать его вам из рук наших казачьих и до веку, что ушей своих.

Разве его отымет у нас, холопей своих дальних, великий государь царь и великий князь Михаил Федорович всея России, да вас тем городом Азовом пожалует, тогда уже в то время будет вам на то его государская воля.

И как от Азова города голова и толмачи поехали в силы своя Турецкие к пашам и к капитану и к полковникам и сказали наш ответ во всех полкех, и у них в то время замешались во всех полкех все воинские люди. И почали в трубы трубить великие собрався все, а после собрания той трубли стали бить в граматы свои великие и в набаты и трубить в роги и свирели, и в цыбызги учали играть жалостным обычаем.

А то все знатно, что готовятся к приступу на взятие града Азова, а у пехоты их у всех солдатских и Янычерских голов в полкех их потихоньку в барабаны бьют.

Разбираючи они в полкех своих и строились ночь всю до света. И как на дворе уже час дни.

Потом же почали выступать из станов своих Турецких, знамена их расцвели и препоры на поле, как есть стали цветы многие различные, и от трубу и от набатов их великих пошел неизреченной визг, дивен и страшен вельми приход их к нам под Азов город, никогда нигде такова приходу мы не видали, и страшнее быть нельзя.

Первой приход их к нам под город, пришли к нам к приступу Немецкие два полковника с солдатами, а за ними пришел строй весь пехотной Янычерской, а в тех полкех сто пятьдесят тысяч людей воинских.

Потому мы знаем, что наперед сего и от роду их на приступ весь пехотный строй к городам нигде не хаживали.

Толь смело и жестоко приход к городу Азову. Перво приклонили они знамена свои все и покрыли наш весь Азов город.

И почали сечь топорами и кирками железными городовые стены и башни. А на стены града пошли по лестницам, хотели нас взять того же часу первого своими многими несказанными силами.

И в то время пошла у нас стрельба на них осадная из города. А до тех мест мы им все молчали, а во огни и в дыму немочно у нас друг друга видети на обе стороны. Лише гром стоял от стрельбы их огненной, да дым топился до небес. Как есть стояла страшная и грозная туча, когда бывает с небес гром с молниею.

И которые у нас подземные подкопы отведены были за город наперед сего для их приступного времени, и те наши подкопы от множества их неизреченных сил и от бросания многого людского не устояли и не удержались, все обвалились, и на тех пропастях подкопных побито от нас, Донских казаков, Турецкие их собранные силы многие тысячи; на те подкопы приведен у нас был весь снаряд и набит был у нас, казаков, дробью железными усечками. И убито их Турских людей от нас, Донских казаков, под стеною города на том первом приступе в тот первой день, шесть голов Янычерских, да два наемных Немецких полковника со всеми их солдатами шестию тысячи.

Да в тот же первой день, на том же первом приступе, взяли мы у них на вылазке большое знамя царя их Турского с клеймом его, а паши его и полковники перво приступали всеми силами в самой первой день и до самой ночи и зарю всю вечернюю. И в то время, в тот первой день, убито их от нас, Донских казаков, под городом Азовым, окроме шести голов Янычерских и двух Немецких наемных полковников, однех Янычер двадцать три тысячи, окроме раненых; оклали мы, Донские казаки, круг города выше пояса.

На другой же день, на заре вечерней, прислали к нам Турки под город толмачей своих, чтобы им дать отобрать побитой их труп, которой побитой от нас, Донских казаков, под стеною Азова города. А давали нам за всякую убитую голову Янычерскую по золотому червонному, а за голов и за полковников давали по сту тарелей серебреных.

И воины наши за то не постояли, не взяли у них за убитые их головы ничего: ни сребра, ни злата, а сказали им казаки Донские, что не продаем убитого трупу мертвого николиже. Не дорого нам сребро ваше и злато, дорога нам слава вечная. То вам сабакам из Азова города от нас, Донских казаков и молодцов, игрушка первая. Лише мы молодцы, Донские казаки, оружие свое прочистили, а еще вы только станете приступать к Азову городу, и тогда вам всем босурманам Турским тоже будет, а иным нам вас ничем потчивать: дело у нас ныне осадное.

И в том другой день бою у нас никакова с ними не было. Потому отбирали они от города своих побитых людей целой день до вечера. И выкопали они ямы великие тому своему побитому трупу и большие рвы выкопали от города за три версты и засыпали их горою высокою и поставили над ними признаки многие разные босурманские. И подписали над ними языки своими многими разными.

И после того, в третий день, опять к нам они, неверные Турки, под Азов город пришли со всеми своими босурманскими силами, только стали уже вдали от нас, чтобы ружье наше с города их не взяло. А приступу к нам от них никакова не было.

Почали их люди пешие в тот день гору вести высокую, земляной вал великой выше многим Азова города.

И тою горою высокою хотели нас в Азове городе своими великими силами Турецкими покрыть всех, а вели они к нам тоё гору к Азову городу три дни безпрестанно работая.

И мы, бедные, видя над собою такое их злое умышление и погибель свою вечную, что от той горы будет наша смерть лютая, и мы бедные, попрося от Бога милости и у Пречистые Богородицы помощи, и у Предтечева образа, и призывая на помощь чудотворцы Московские, и учиня мы меж себя надгробное прощение и целование друг с другом и со всеми православными христианы, малою своею дружиною пятию тысящию пошли к ним из града на прямой бой противу трех сот тысяч и глаголаху друг с другом: Господь, Сотворитель небу и земли, не выдай нас нечестивым сим создания рук Своих. Видим от них сильных пред лицем смерть свою лютую и горькую. Хотят нас живых покрыть горою высокою, видя пустоту нашу и бессилие наше, что нас в пустынех покинули все христиане православные, убояся лица их страшного и грозного, и великих их Турецких сил. А мы бедные не отчаемся к себе Твоея Владычныя милости, ведая Твои щедроты великие за Твоею Божиею помощию, за веру христианскую умираючи, бьемся противу больших таких людей трех сот тысящ, за церкви Божия и за все государство Московское и за имя царское. Положа мы на себя образы смертные, выходили мы к ним на бой единодушно.

Крикнули на бою, вышед к ним, великими гласы: с нами Бог, разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог! Неверные же заслышали из уст наших таково слово. И не устоял впрямь от нас ни един человек противу лица нашего, все побежали от горы нашея высокия.

И в то время, вышед, побили их на вылазке многие тысячи. Да взяли у них в тоже время на той же вылазке и на том же бою у той горы знамен одних шестнадцать тысяч Янычерских, да двадцать восемь бочек пороху.

И тем мы их порохом, подкопався под ту их гору высокую, разбросали всюду побитую их силу Турецкую множество, многие тысячи, и к нам в город Янычер тем нашим подкопным порохом живых к нам кинуло тысячу четыреста человек.

После же сего времени мудрость их земляная миновалася. Повели уже к нам они другую гору позади тоё горы больше ея в длину три лучные стрельбища, а в вышину многим выше Азова города, а ширина той горе как мочно дважды каменем бросить. На той же горе поставили они весь снаряд свой пушечной и пехоту Турецкую привели и орду всю свою Нагайскую поставили на той же горе и почали с той горы из снаряду бить день и нощь беспрестанно по Азову городу.

И от их пушечной стрельбы страшной гром стоял и огонь и дым топился от них до небес.

И били по городу из того снаряду день и нощь беспрестанно шестнадцать дней и шестнадцать нощей.

Ни на единой час в то время и дни и нощи покоя нам не было, и от стрельбы их пушечной все наши Азовские крепости потряслись, и стены, и башни, и церковь Иоанна Предтечи и палаты все до единой сбиты по подошве самой.

И снаряд наш пушечной весь переломали. Одна лишь у нас в Азове городе во всем осталась в полы церковь Николы Чудотворца. Потому что она стояла в лугу добре к морю под гору.

А мы в то время сидели от них по ямам, выглянуть нам не дадут. И мы в те поры сделали себе покои великие в земле, под их вал дворы себе покойные сделали, и из тех мы своих дворов подвели под их таборы двадцать восмь подкопов, и теми мы подкопами учинили себе помощь и избаву великую, выходили нощью по рву на их пехоту Янычерскую и побивали мы их там множество. И теми мы своими подкопами, вылазками на их пехоту Турецкую, положили мы великой страх, и урон большой учинили мы в людех их.

И после того паши их Турецкие, смотря на наши подкопные мудрости и осадные промыслы, повели уже они напротив к нам из своих босурманских таборов семнадцать подкопов; хотели они теми подкопами придти в ямы наши и подавить нас теми своими подкопами и многими своими людьми. Мы же Божиею милостию и молитвами и заступлением всех святых Его угодников устерегли те все их подкопные мудрости и своего пороху против их подкопов положили и вывели из Азова города свои подкопы против их подкопов и тем своим порохом вырвало многие их подкопы и засыпало землею многих Турецких людей, и в то время вышед мы бедные из Азова города, побили у них людей многие тысячи и до самых больших их таборов прогнали, и с тех мест подкопные их мудрости миновались; а было к нам от Турков к Азову городу двадцать четыре приступа всеми их людьми, окроме большого их первого приступу.

Такова жестока и смела приступу к нам не бывало, что ныне последний приступ на городовой стене, поводясь с ними, ножами резались и едва со стены града их сбили.

И почали уже они на нас метать, в ямы наша, ядра огненные чиненые и всякие Немецкие приступные и вымышленные мудрости. Тем они нам, сидя в Азове городе, чинили поруху и тесноту великую пуще первого приступу. И побили и опалили нас теми огненными зажигательными ядрами многих людей.

И после тех ядер огненных и зажигательных, вымысля над нами бедными немногими людьми умом своим и разумом и вымыслом и мудростию Немецкою, и покинули иные всякие мудрости Немецкие и зажигательные огненные ядра, все оставили. И почали они нас осиловать тем и доступать нас прямым ручным своим боем и силами своими великими. Почали они к нам на приступ посылать, на всякой день людей своих по десяти тысяч.

Те люди приступают к нам к Азову городу в день до вечера, а к нощи приидут на перемену другие десять тысяч. И приступают всю нощь и не дадут нам отдохнуть ни в день, ни в нощь; они бьются с переменою день и нощь, чтобы нас тою истомою осиловать, а нам бедным переменится не кем, бьемся все одни с ними, и от такового их злого промыслу и вымысла Немецкого и от своего бессония и от тяжелых ран своих и от всяких лютых злых и прискорбных нужд осадных отягчели и заскорбели.

И от духу смрадного побитого трупу многие заскорбели, поцынжали мы бедные, сидя в осаде в Азове городе, в то время отчаяв своего живота. И выручки нам и помочи ни от каких людей, ни от кого нет. Только себе и чаем помощь от Вышнего Бога и от Пречистыя Богородицы и от всех святых Его угодников. Токмо приидем мы бедные к образу святого славного Пророка и Предтечи Крестителя Господня Иоанна. И расплачемся пред святым его образом с горькими слезами и глаголем пред образом его:

О Великий, святый, славный Пророче и Предтече Крестителю Господень Иоанне! Заступи и помилуй нас грешных и непотребных рабов своих от такового босурманского нашествия и от горькие напрасные смерти; разорили мы гнездо их змеиное, взяли мы весь Азов город и побили мы в нем мучителей и зловерцов всех христианских душ наших и идолослужителей богоотметных еретиков. И очистили мы и украсили пресветлый храм и святый его образ, великого и славного в чудесех Николы Чудотворца и иные в том святом храму многие святые образы от своих грешных и недостойных рук; а без пения у нас и по се время ваши святые Божии никогда не бывали, прогневали вас святых, что идете от нас в руце беззаконных и неверных босурман; ни откуду помощи не надеемся, токмо на вас, великих святителей и учителей великих.

И сидя в осаде, оставя всех своих товарищев, а ныне видим мы от них поганых смерть и мучение горькое.

Поморили нас бессонием; четырнадцать дней и четырнадцать нощей с ними уже беспрестанно мучимся, уже наши ноги под нами подогнулися и руки наши оборонные уже служить замертвели. А уста наши и не глаголют от беспрестанные стрельбы пушечные и пищальные. Глаза наши, по них поганых стреляючи, порохом выжгло. Язык наш в устах наших на них, поганых босурман, закричати не может. Такое стало бессилие и неможение, что не можем в руках своих держати никакого оружия. Почитаем мы ныне себя за мертво; с два часа уже не будет в городе Азове сидения нашего.

Ныне мы бедные расставалися со всеми святыми церкви и с образы Божии и всех святых Его угодников и со всеми православными христианы.

Уже не бывать нам впред на Святой Руси и не видать царства Московского и его государевых многих городов! Ныне приспе смерть наша скорая грешничья в пустынех сих, за наши иконы чудотворные и за веру христианскую и за имя царское и за все христианство Московское.

И почали уже мы бедные прощатися. Простите нас грешных и непотребных рабов своих, великий государь и великий князь Михаил Федорович всея России и вели помянуть души наши грешные. Простите все патриархи вселенские, простите все митрополиты, архиепископы и епископы и архимандриты и игумены и весь священнический чин, протопопы и диаконы. Простите пустынные жителие и затворницы мнашеского чину и всякого возрасту, которые Христа ради в пустынех скитающеся и в горах и в пропастех земных. Простите все православные христиане и помяните души наши грешные со всеми нашими родители: не позор мы, бедные, учинили всему государству Московскому. Простите нас леса темные и дубравы зеленые, простите нас поля чистые и тихие заводи. Простите нас, море синее и тихой Дон Иванович. Уже нам по тебе, атаману нашему, с грозным своим войском не ездити и дикова зверя в чистом поле не стреливати и в тихом Дону Ивановиче рыбы не лавливати.

И так мы казаки, отчаяв живот свой и простяся со всеми православными христианами, на утренней заре ожидали мы себе еще приступу и смерти горькие и лютые от тех неверных босурман, от Обрагима царя Турского и от его собрания сильного.

И как уже на дворе час дни, а от них к нам приступу нет.

И мы, бедные, попрося у Бога милости и у Пречистыя Богородицы, скорые помощницы и теплые заступницы, и заступления у святого славного Пророка и Предтечи Крестителя Господня Иоанна, пошли мы к ним из города Азова на их таборы Турецкие.

И нам бедным и томленным и скорбным и раненым людем показалась льгота и бодрость великая, и страх и трепет отойде от нас. И видехом мы, что по таборам стоят Турки и Янычаря. И увидя они нас, что идем к ним противу их, не боясь и не страшась сил их великих и в похвальбе их не пособил им нас взять взятьем в Азове городе. Покиня они все свои таборы Турецкие, побежали от нас к морю к своим кораблям и каторгам, видя они от нас к себе свою погибель и страх великой от нашея руки малые.

И мы бедные, надеяся на свои руки оборонные и на ноги подломенные, не надеялись мы бедные на свою силу, только и чая и ожидая себе и прося у Бога милости и у Пречистыя Его Богоматери и у всех святых Его угодников и у Предтечева образа.

И крикнули мы бедные на их Турецкие таборы. Ажно милостию Божиею по таборам их только одни огни горят, а людей их никого не бывало, все заранее от страха нашего побежали к синему морю к кораблям своим, чтобы им уйти от нас за синее море.

И мы, бедные, надеясь на Вышнего Бога, пошли в поход за ними. Ажно они садятся в свои корабли и каторги и бусы. И мы крикнули на их каторги и которые были на сухом берегу, и они, не взвидя друг друга, стали метаться на корабли и бусы и каторги, и в то число на том сухом берегу побили много, а больше того, метався на струги, потонули в море.

Паши же их с Турками отошли от нас от Азова города с великою скорбию, не со многою Турецкою силою ушли за синее море в Царьград. Только языки говорят, которые у них на боях и на вылазках от нас Донских казаков взяты: только ушло их из под Азова города за море пятдесят тысяч. А вашему босурману царю Турскому от нашея руки малые и от казачества Донского вольного срамота стала и укор и бесчестие вечное ото всех земель и от царей и королей. А нашему православному царю государю великому князю Михаилу Федоровичу всея России слава и похвала вечная во все орды босурманские и Елинские.

А нашему атаману Науму Васильевичу и ясаулу Федору Ивановичу и всем Донским казакам, грозным и страшным, слава и похвала вечная. Аминь.

Цитируется по: Сказание об Азовском сидении, как Донские казаки сидели в осаде от Турок во граде Азове, пять тысяч человек против триста тысяч человек // Русский архив № 8. М. 1898Теги: