§ 5. Цель социализма Трудности в понимании социалистической идеологии возникают, когда мы хотим согласовать абстрактные принципы организации общества, выдвигаемые этой идеологией, с конкретными реализациями этих принципов, которые она предлагает. Например, картина

СССР на первый взгляд почти идеальное для жизни государство, жизнь в котором подобна
утопии. Утопии, которую пыталось построить не одно государство. Нас заинтересовала
эта тема, и мы решила провести исследование, чтобы ответить на вопрос «Являлся ли
СССР государством, максимально приближенным к утопии?»
Цель работы: выяснить, являлся ли СССР состоявшимся идеальным (или близко к нему
приближенным) государством, или же это была неудачная попытка построить его.
Задачи
Дать определение утопии
Найти факты, подтверждающие ранние попытки создать утопии
Исследовать историю СССР: найти факты, подтверждающие утопичность жизни в государстве.
Сформулировать вывод на основе найденных фактов.

Почему утопия не состоялась?

- А мог ли быть СССР вообще утопией? - Нет.

В 1516 году, в бельгийском городе Лувене была издана книга под названием «Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и новом острове Утопия». Влияние этой книги в последующие века переоценить невозможно. За «Утопией» последовала целая серия произведений, посвящённых изображению совершенного общества — «утопий» с маленькой буквы. Именно к ней, к удивительной книге Томаса Мора восходят все социальные и нравственно-эстетические утопии XVII-XIX веков.

Томас Мор (1478-1535) - старший сын королевского судьи в Лондоне, получил образование на высшем для XVI века уровне - окончил Оксфордский университет.

По желанию отца Томас занялся правом. Он стал адвокатом, прославился остроумием, красноречием и справедливостью. Избирался в парламент, затем стал судьёй, помощником шерифа.

По поручению купечества ездил во Фландрию (ныне это часть Бельгии) вести торговые переговоры. В Бельгии и писалась «Утопия», там же вышло первое издание.

Но рассказу об Утопии посвящена вторая часть книги, в первой же говорится о положении в Англии. А в Англии в то время говорили, что «овцы пожирают людей». Действительно, эти мирные животные невольно оказались врагами десятков тысяч крестьян. Цены на шерсть тогда непрерывно росли, и разводить овец стало выгоднее, чем выращивать хлеб. Землевладельцы захватывали общинные выгоны, всякими способами пытались отобрать у крестьян их наделы. Дворяне силой сгоняли крестьян, разрушали их дома, уничтожали целые деревни. Отнятая у крестьян земля обносилась изгородью.

Не находя ни работы, ни приюта бывшие крестьяне бродили по дорогам Англии. Они тысячами гибли от голода и болезней. Правительство издавало жестокие законы против бродяг и нищих. Если бродяга попадался в первый раз, его били кнутом, «пока кровь не заструится по телу». Если он попадался во второй раз, ему отрезали уши и ставили на лице клеймо раскалённым железом. В третий - вешали. В первой половине XVI века в Англии было казнено более 70 тысяч человек.

Так начинались капиталистические отношения в Англии. Так пятьсот лет назад зарождалась англосаксонская цивилизация, теперь пытающаяся диктовать свои порядки всему миру.

Чуткий и отзывчивый к чужой беде, Томас Мор сурово осудил огораживание и кровавые законы против бродяг и нищих. «Ваши овцы, - рассказывает Гитлодей, - обычно такие кроткие, довольные очень немногим, говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, разоряют и опустошают дома и города». Историю про хищных овец, «пожирающих» людей, использовал Карл Маркс в первом томе «Капитала».

Великий мыслитель-гуманист, Томас Мор не мог не задумываться, в чём причина страданий народных. В жадности богатеев - так считает Гитлодей (и Томас Мор), в непреодолимой жажде роскоши, золота, в деньгах, в ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ, прежде всего.

Именно в той идеальной стране - Утопии, которую описал Томас Мор во второй части книги, нет частной собственности и эксплуатации одних людей другими, нет ни богатых, ни бедных. Все жители обязаны трудиться.

Хотя утопийцы работают только шесть часов в день, у них достаточно продуктов - ведь здесь нет бездельников и лентяев. Утопийцы не нуждаются в деньгах - из общественных складов жители страны получают всё, что им нужно. В свободное время утопийцы занимаются наукой, искусством, физической культурой.

У жителей Утопии всегда открыты двери домов - на острове нет воровства. Чтобы не возникало жадности, они каждые 10 лет меняются своими домами и вещами. Утопийцы презирают деньги: драгоценные камни служат у них игрушками для детей, а из золота делают цепи для преступников.

Верил ли сам Томас Мор, что такое общество возможно? Если исходить из названия острова, на котором Мор разместил свою страну счастливых людей - Утопия - в переводе с греческого «несуществующее место» - то нет. Не случайно последующие пять столетий слово утопия обозначало несбыточную, неосуществимую мечту.

Однако принял же Томас Мор предложение английского короля Генриха VIII и пошёл к нему на службу. Видимо, Мор надеялся на благожелательность короля, возможно, в глубине души надеялся, что Генрих VIII, следуя советам Мора, захочет превратить Англию в образцовую страну.

Томас Мор быстро продвигался по служебной лестнице. В 1529 году он стал лорд-канцлером, вторым человеком в государстве. Ненадолго стал - на три года. Будучи католиком и, соответственно, сторонником верховной власти папы, Томас Мор отказался дать присягу королю как «верховному главе» англиканской церкви, после чего был заключён в тюрьму, обвинён в государственной измене и казнён.

Мыслители многих странах были представителями утопического социализма. В Англии идеи Мора уже после Английской революции 1640 года были подхвачены Джерардом Уинстэнли (1609-1652).

Он создал революционный памфлет «Закон свободы». Уинстэнли подобно Мору предлагает тщательно проработанную во всех деталях схему - и даже конституцию - желанного для бедняков жизнеустройства. Главное для него - организация производства (по семейному принципу) и распределения (только из общественных складов и в соответствии с разумными потребностями). Самое страшное и для Мора и для Уинстэнли - это бацилла стяжательства. Поэтому купля-продажа влечёт за собой по «Закону свободы» тягчайшие кары вплоть до казни.

Но, в отличие от Мора, для Уинстэнли уравнительный коммунизм - не мечта, а реальная программа пересоздания общества на началах справедливости. Выполнение своей программы Уинстэнли связывал с желанием и волей просвещённых правителей.

Однако не будем забывать, что Уинстэнли и его друзья, и единомышленники жили на самом гребне революции. Ещё не рассеялся дым сражений, и потому они не только просят, убеждают вождей буржуазии (в частности, Кромвеля), но и требуют немедленного осуществления своего проекта. А суть его ни много, ни мало в уничтожении частной собственности - первоначально частной собственности на землю. Причём не в сказочной «Утопии», не в отдалённом будущем, а здесь, в Англии - и немедленно.

Заметим, дистанция между мечтой и её практическим осуществлением в воображении Уинстэнли почти неуловима. Ещё немного, ещё чуть-чуть...

Но ни Английская буржуазная революция, ни Великая французская буржуазная революция не привели к улучшению положения народных масс.

В Англии и в XVIII веке овцы продолжали «поедать людей». Огораживание продолжалось. Всего со своих наделов было согнано 1,5 миллиона людей.

Рост фабричного производства в передовых странах Западной Европы в XIX веке сопровождался разорением ремесленников, безработицей и ухудшением положения рабочих. Бедствия рабочих и ремесленников особенно усиливались в годы экономических кризисов.

Те чувства, которые волновали Томаса Мора - сострадание к изнурённой непосильным трудом бедноте, возмущение праздной роскошью богачей - и в XIX веке побуждали наиболее передовых людей искать выход, чтобы покончить с бедствиями народа и вопиющей несправедливостью буржуазного общества.

Такими людьми были социалисты-утописты Сен-Симон, Фурье и Оуэн.

Такими людьми были Маркс и Энгельс - основоположники научного коммунизма.

Задачу построения нового общества, общества без эксплуатации и нищеты бедняков, без расточительства богачей поставили перед собой и начали выполнять её русские большевики. В 1917 году, через 401 год после опубликования «Утопии».

Сила воздействия «Утопии» и на общественную мысль, и на исторический процесс уникальна. Многое из того, что произошло в XX веке в России - да и во всём мире - восходит к удивительной книге Мора. Конечно, понадобились столетия, а главное - появление и возмужание пролетариата, формирование и укрепление коммунистических партий.

Не случайно имя Томаса Мора было высечено на знаменитом обелиске в Александровском саду - решением Ленина.

Свою деятельность по руководству страной большевики начали не с организации массового террора, как считает В.Путин, а с принятия II Всероссийским съездом Советов Декрета о земле. Декрет провозгласил отмену частной собственности на землю, недра, леса, воды, то есть её национализацию. Купля-продажа земли была запрещена, устанавливалось уравнительное землепользование: земля между крестьянами делилась по едокам или по числу трудоспособных.

Советская власть сразу взяла под контроль государственный банк, в декабре 1917 года национализировала все частные банки.

14 ноября на всех предприятиях был установлен рабочий контроль над производством и распределением, а в ответ на саботаж буржуазии началась ускоренная национализация. В конце 1917 - начале 1918 годов были национализированы сотни промышленных предприятий.

Уже на четвёртый день своего существования Советская власть узаконила 8-часовой рабочий день, в декабре были приняты декреты о страховании в случае безработицы и болезни.

Так началось воплощение в жизнь социалистических принципов Утопии. Не на отдалённом острове, не в городе в неведомой стране («Город Солнца» Кампанеллы), не в обособленных общинах, которые создавали социалисты XIX века, а в крупнейшей по территории стране мира с населением в 190 миллионов человек.

Разумеется, задачи немедленного построения коммунизма никто не ставил. Ставилась цель - построить социализм, общество без частной собственности, с плановой организацией народного хозяйства, с распределением по труду. Общество, которое, по словам Карла Маркса, сохраняет родимые пятна капитализма.

Необходимо было уничтожить эксплуатацию человека человеком, построить экономический фундамент социализма, заменить капиталистическую собственность на орудия и средства производства общественной собственности, перевести крестьян - мелких собственников - на рельсы коллективного производства. Для решения этой задачи требовался длительный отрезок времени.

Но начавшаяся Гражданская война и иностранная военная интервенция поставили вопрос по-другому. Осенью 1918 года Советская республика стала единым военным лагерем. Была национализирована не только крупная, но и средняя, а к концу Гражданской войны даже мелкая промышленность. У буржуазии экспроприировали недвижимость (дома и др.), её привлекли к обязательному труду.

Сосредоточив в своих руках промышленные и продовольственные товары, государство взяло на себя и их распределение. Деньги обесценились, поэтому заработная плата рабочим и служащим выплачивалась натурой - им выдавался продовольственный паёк. Была отменена плата за квартиры, коммунальные услуги, транспорт, газеты и т. д.

Началось массовое формирование коммун - снизу, трудящимися под влиянием идей коммунизма. Коммуны того времени были коллективными хозяйствами, как производственными, так и потребительскими, бытовыми с полным обобществлением средств производства, далеко идущей общностью средств потребления и уравнительным распределением.

Таким образом, идеи Томаса Мора, высказанные им в «Утопии», - обязательность труда для всех, замена торговли организованным и уравнительным распределением, бесплатность услуг, оказываемых государством - проявились в Советской России через 400 лет после написания книги.

Принято считать, что политика «военного коммунизма» была вынужденной в условиях разрухи, тяжёлой войны. На мой взгляд, это так и не совсем так. «Военный коммунизм» был и следствием представления руководителей большевиков - и в конце Гражданской войны - о возможности быстрого перехода к плановому функционированию полностью обобществленного производства и бесплатному коммунистическому труду. Так, широкомасштабная национализация средних и мелких предприятий началась, когда Гражданская война заканчивалась - в декабре 1920 года. В декабре же была отменена оплата населением продовольствия, товаров и коммунальных услуг, а в феврале 1921 года рассматривался вопрос об отмене денег.

В.И.Ленин писал в октябре 1921 года: «...Мы рассчитывали, - или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчёта - непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране». (Ленин В.И. К четырёхлетней годовщине Октябрьской революции // Полн. собр. соч. Т. 44. С. 151).

Чуть ранее, осенью 1920 года, с Лениным встретился выдающийся английский писатель и публицист Герберт Уэллс. «Кремлёвский мечтатель» - так он назвал Ленина. И жизнь, кажется, подтвердила мнение английского писателя, автора не только научно-фантастических романов, но и литературных утопий.

Попытки расширить практику военного коммунизма в условиях мирного времени встретили сильное сопротивление крестьян и значительной части рабочих. Крестьяне и рабочие требовали отменить продразвёрстку, разрешить свободную торговлю и отчасти денационализировать промышленность.

Как писал Ленин в той же статье: «Жизнь показала нашу ошибку. Потребовался ряд переходных ступеней: государственный капитализм и социализм, чтобы подготовить - работой долгого ряда лет подготовить - переход к коммунизму». (Там же).

В период НЭПа в страну вернулись частная собственность на средства производства, денежная система, свободная торговля. У государства остались собственность на землю, важнейшие отрасли тяжёлой промышленности, электроэнергетика, внешняя торговля.

Остались, правда, коммуны. С возвращением товаро-денежных отношений большинство из них распалось. Обнаружилось преимущество других форм объединения крестьян - товариществ по обработке земли.

Теперь, в наше время, казалось бы, всё понятно: нельзя на примитивной экономической базе построить высшие коммунистические отношения… Но!

Бабушка моей жены, родом с Тамбовской области, вдова с тремя детьми, выжила в начале двадцатых годов только благодаря тому, что жила в коммуне.

А Уэллс через четырнадцать лет после посещения Советской России, в 1934 году приезжает в СССР. Встречается со Сталиным. И отмечает, что страна разительно изменилась по сравнению с 1920 годом. «…Я видел счастливые лица здоровых людей» - вот что говорит Уэллс.

Страна, действительно, разительно изменилась по сравнению с 1920 годом. 1934 год - это был второй год Второй пятилетки. К этому времени страна из аграрной превратилась в индустриальную. СССР стал страной крупного коллективного сельского хозяйства. Благодаря широкому развитию государственной и кооперативной торговли почти полностью была устранена частная торговля. «Капиталистические элементы города и деревни разбиты, фундамент социалистической экономики построен, победа социализма в СССР обеспечена» - так оценил положение в стране в январе 1933 года Пленум ЦК ВКП(б).

Я думаю, отчасти всё же можно.

«Здесь же, где всё принадлежит всем... никто не сомневается в том, что ни один честный человек не будет ни в чём терпеть нужды, стоит только позаботиться о том, чтобы общественные магазины были полны. Тут не существует неравномерного распределения продуктов, нет ни одного нуждающегося, ни одного нищего, и, хотя никто ничего не имеет, тем не менее, все богаты. Действительно, может ли быть лучшее богатство, как лишённая всяких забот, весёлая и спокойная жизнь? Тут не надо тревожиться насчёт своего пропитания, не приходится страдать от жалобных требований жены, опасаться бедности для сына, беспокоиться о приданом дочери. Каждый может быть спокоен насчёт пропитания, как своего, так и всех своих… Далее, о потерявших работоспособность утопийцы заботятся нисколько не меньше, чем о тех, кто работает теперь». Так писал в своём произведении.

И во времена социализма не было нищих, и честный человек (не лентяй, не пьяница) был уверен и в своём благополучии, и в будущем детей. И потерявшие работоспособность были обеспечены государством.

Правда, в СССР существовали товарно-денежные отношения, и каждый не получал потребное для жизни прямо на складах, а покупал на заработанные деньги.

Вопрос коммунистического, то есть бесплатного, распределения по потребностям у многих вызывает вопросы, сомнения. Но в СССР услуги систем здравоохранения и образования были бесплатны. В нынешней буржуазной России фактически стали товаром.

Буржуазные преобразования в Англии начались с того, что во время огораживания жилища крестьян разрушались, а сами они с детьми выбрасывались на улицу.

В Советском Союзе квартиры предоставлялись бесплатно. Бездомных практически не было.

Библиотечная система в СССР давала бесплатный доступ к огромным книжным богатствам и периодическим изданиям. С конца 70-х годов учебники в школах учащимся выдавались бесплатно.

И многое другое в стране Советов было для людей труда, если не бесплатным, то значительно ниже себестоимости.

Но почему же тогда граждане СССР двадцать пять лет назад отказались от этой «лишённой забот, весёлой и спокойной жизни»?

Всё же не всем нам в XXI веке понравилось бы в Утопии Томаса Мора. Утопийцы питались сытно, а одевались скромно - получали одно платье на два года, причём одинакового цвета и фасона. Для английского бедняка и одно платье на два года тогда было роскошью.

И после войны наша страна - деревня в особенности - ходила сплошь в кирзовых сапогах и ватниках.

Но пришло другое поколение. Для него не только дореволюционные порядки, но и тяжёлый послевоенный быт стал историей. И то, что для человека XVI века было недостижимой мечтой - спокойная, обеспеченная жизнь - для советских людей 70-80-х годов стало привычным. Захотелось иметь в собственности автомобиль, свободно распоряжаться своей квартирой, свободно ездить в Турцию, Испанию и т. д. Куда-то исчезла массовая тяга к знаниям, к культуре, которая была у первого послереволюционного поколения, зато росла тяга к вещам.

Социализм в СССР и в странах Восточной Европы потерпел поражение. Но это поражение временное. Я глубоко убеждён, что социалистические идеи обязательно будут востребованы с учётом принципиально более высокого уровня развития производительных сил. Нет никаких оснований считать закрытыми проекты попыток построить справедливое общество без частной собственности, без нищих и богатеев

Конечно, не всё так просто. «Мировая история - величайшая поэтесса...», - писал Ф.Энгельс, имея в виду массу неожиданных её поворотов, непредсказуемых ходов.

Капитализм, который, казалось, наш народ выбрал в начале 90-х, предстал перед нами в своём безобразном виде. Да, овцы у нас не пожирают людей, но на трудящихся обрушилась такая масса проблем, что годы социализма для людей - сам слышал такие разговоры - кажутся раем.

Речь идёт не о повторении тех форм социализма, который был в СССР и в странах Восточной Европы. Нам нужен обновлённый социализм, гармонично соединяющий как общественные интересы - государственную собственность на землю, её недра, леса, важнейшие отрасли промышленности, новые технологии планирования, влиятельный государственный банк, так и экономическую и социальную активность людей. Я имею в виду, как народные предприятия, так и кооперацию, и частный сектор.

Понятно, это будет только первой ступенькой к такому обществу, о котором мечтали великие мыслители прошлого.

А.В.ПАРФЁНОВ,

рабочий, кандидат в члены ЦК КПРФ

С конца века появляются утопии, строящиеся вокруг национальной идеи и размышлений о политическом будущем России: длинная поэма К. Случевского (1837 - 1904) Поверженный Пушкин (1899), романы За приподнятою завесой (1900) А. Красницкого (1866-1917) и Через полвека (1902) С. Шарапова (1855-1911), "неославянского" деятеля, экономиста и правого публициста . Общая черта отличает этих авторов от предшественников: хотя Россия остается мирной державой, новый порядок в ней устанавливается в результате большой войны против Германии (к которой у Случевского присоединяется Япония: деталь пророческая и в то же время очень понятная в свете устремления России на Восток). В скобках заметим, что антигерманизм не подразумевает неприятия Европы или тотальной ксенофобии. К примеру, в романе Шелонского, о котором мы говорили выше, с лица земли исчезают немцы, зато остаются французы. Более того, французы и русские смешиваются и становятся единым народом с общим русско-французским языком. Европа в глазах России не монолит, она раздваивается, множится, предлагает разные модели развития.
Политическая система утопии Шелонского остается неясной. Утопии Случевского, Красницкого, Шарапова видят будущую Россию мощной православной монархией, решающей судьбы мира. Она - душа и сила обширной империи. Все эти авторы явно или скрыто соотносятся с Пушкиным (русское море и славянские реки) и Тютчевым. Шарапов дает набросок будущей русской географии: четыре столицы (Киев, Москва, Петербург и Константинополь); поглощение большинства азиатских государств (Персии, Афганистана, Туркестана [Бухара]) и Центральной Европы (Польша, Венгрия и Хорватия сами присоединятся к Империи, предпочитая равноправие под властью самодержавия неравноправному положению в "австрийской федерации", где их подавило бы православное большинство). Более стереотипная утопия Красницкого предполагает создание Панславянского союза. Польский вопрос в этих трех утопиях решается одинаково: поляки отвергают власть папы, возвращаются к раннему католицизму и обретают духовное родство с православием; с этого момента ничего больше не мешает братскому единению Польши и России. Еврейский вопрос, наоборот, представляется более острым. Красницкий воображает падение Австрии под ударами "потомков Израиля" и создает в центре Европы еврейское царство, угрожающее всеобщему счастью [Красницкий, 183]. Глава, которую Шарапов посвящает будущей истории евреев, второй раз изгнанных из Палестины [Шарапов 1902, 19], заслуживает места во всех антологиях антисемитизма. Зловещее предвестие: антиеврейские настроения набирают силу в описываемой Шараповым неославянской России 1951 года (современный читатель легко узнает в этом описании атмосферу, царившую в СССР при Сталине в 1951 году).
После революции 1905 года политическая утопия меняется. На этот раз Шарапов печатает Диктатора (1907), смешивая современные политические фигуры - Столыпина, Коковцова и других министров Николая II - с воображаемыми и историческими (славянофилы, Хомяков, Самарин) персонажами. Главный герой, генерал-адъютант Иванов, получает от царя полномочия на восстановления порядка в стране, объятой хаосом. "Парламентаризм в России <...> только ложь и обман. Возврат к старому режиму невозможен" - таково кредо диктатора, который разгоняет продажную царскую бюрократию и выдвигает свою программу: сильная монархия, земство, крестьянская община, укрепление религиозного духа, либерализация экономики, приватизация всех школ, включая высшие, упразднение государственных дипломов, свобода всеобщего, правда поднадзорного, образования. Для евреев, агентов зла, - процентная норма. Пресса и общественная жизнь подлежат "чистке". С целью очищения нравов большая территория (с хорошим климатом) будет отведена радикальной молодежи, которая установит там порядки по своему усмотрению. Созданная ими утопия неизбежно приведет к абсурду и вернет молодых радикалов на путь истинный [Шарапов 1907b, 14].
Тот же дух, но в совершенно другом контексте, утверждается в Анархистах будущего (1907) И. Морского. Это первое произведение русской "политической фантастики", разрабатывающее гипотезу о приходе к власти реально революционной партии в обозримом будущем. Действие "Анархистов" происходит в Москве в 1927 году: герои идут в театр на последнюю пьесу Л. Андреева, улицы не изменили своих названий. Однако воцаряется хаос, начинается гражданская война, заключающаяся в обмене бомбовыми ударами с дирижаблей. В эти книге есть тревожное техническое предвидение подслушивающие аппараты, повсюду спрятанные полицией.
Среди революционеров-социалистов ни марксисты, ни анархисты (противники всякой догматизации по определению или, скорее, по заявлению) не приемлют слишком детальных прогнозов. Однако это не мешает Каутскому, Бебелю, Балло (Атлантикусу) или анархисту Ж. Граву неоднократно отправляться в будущее . Их книги, почти сразу же переводимые на русский (и публикуемые большей частью в эмиграции), пользуется популярностью. Русские социалисты идут по тому же пути и заглядывают в будущее: пример - "квазиутопические" эссе Кропоткина, опубликованные в Лондоне и Париже, или сочинение анархиста А. Ге Путь к победе, вышедшее в Лозанне в 1917 году. Тем не менее в сфере утопии социалистический лагерь отстает от консерваторов.
"Богостроитель" Богданов - автор первого в России коммунистического романа-утопии Красная звезда (1908). Красная звезда - это Марс. Примечательно, что Богданов использует уже достаточно затасканный "марсианский" сюжет, чтобы избежать цензуры и конкретных споров о будущем России. Марсиане, похожие на землян, давным-давно построили коммунистическое общество. Они приглашают к себе русского революционера, который переживает на Марсе две истории любви и узнает все о политике, образовании, культуре и нравах планеты (изобилие технических деталей). Армии труда и планирования - два столпа марсианского общества, где труд перестал быть вредным и мучительным благодаря автоматизации. Марсиане допускают свободную любовь, но при этом у них существует институт брака. Социальное равенство полов, в духе которого воспитывались многие поколения, привело к физиологическим изменениям: мужчин трудно отличить от женщин, по крайней мере, землянину (эта идея, встречающаяся уже у Н. Д. Федорова, выдвигается Богдановым как позитивная). Напряжение нарастает, когда герой узнает об ужасном проекте: Марс перенаселен, некоторые марсиане подумывают о вторжении на Землю и уничтожении человечества. Менее развитые должны быть принесены в жертву более развитым и сильным. Марсиане отказываются от этого проекта, понимая, что земляне не слабее, они просто другие и способны превзойти их в своем развитии.
Следы Ницше и тейлоризма еще более заметны во втором романе Богданова Инженер Мэнни (1913), в котором рассказывается о трудном пути марсиан к идеальному обществу. Прыжок в новый мир позволяет совершить постройка каналов, которая ведется гениальным инженером-сверхчеловеком "железной рукой", несмотря на потерю тысяч жизней во имя марсианского человечества [Богданов 1913]. В этой популяризации идей "тектологии" хорошо прослеживается тройная структура утопии, о которой мы говорили в предисловии: рождение и первые стадии развития утопического общества имеют такое важное значение, что занимают весь объем книги.
Ленин осудил "Инженера Мэнни". Однако романы Богданова будут издаваться и читаться после революции, в эпоху, благоприятную для литературных утопий любого сорта.
1. W.W. Reade, The Martyrdom of Man, London, 1873. Ср. Л. Геллер, "К парадигмологии русской культуры", The New Review - Новый журнал (New York), vol. 188, 1992.
2. Масштабы этого успеха подтверждают многочисленные пародии см., напр., А. Чехов, "Летающие острова" (1882) в: Полное собрание сочинений. В 30 тт., Т. 1, М., Наука, 1974, стр. 208-214.
3. См. J. Demaret, Univers. Les thйories de la cosmologie contemporaine, Aix en Province, 1991, p. 271-308. Похожие идеи выдвигались с конца XIX века западными приверженцами энергетизма, к примеру В. Оствальдом; о связях энергетизма с русским утопизмом см. Геллер 1992.
4. Он использует термин, выработанный Э. Леруа и Т. У. Шарденом в процессе публичных прений в Сорбонне в 1922 - 1926 годах.
5. Эллис, "Итоги символизма", Весы, 1909, 7, С. 69.
6. Последних представителей литературного авангарда в СССР; краткий очерк и библиографию см. в: J.-Ph. Jaccard, Daniil Harms et la fin de l"avant-garde russe, Berne, Peter Lang, 1991.
8. См. С. Gray, L"Avant-garde russe dans I"art moderne, 1863 - 1922, Citй des Arts L"Age d"homme, б. д.; V. Marcadй, Le Renouveau de I"art pictural russe, L"Age d"homme, 1971; J.-C. Marcadй, йd., Malйvitch, L"Age d"homme, 1979; J. C. Marcadй, Le Futurisme russe, Dessin et Torla, 1989; A. Sola, Les Futuristes russes, PUF, 1990; B.-M. Wolter, B. Schwenk, йd., Die Grosse Utopie. Die Russische Avantgarde. 1915-1932, Frankfurt a. Main, 1992.
9. А. Флакер, Первые мученики наступающего тоталитаризма в: Л. Геллер, сост., Фантастика в русской литературе XX века. М., 1994.
10. М. Золотоносов приписывает это сочинение философу Н. Ф. Федорову (Московские новости, 37, 1993, С. 56.
11. См. позднее изложение этой "антиутопии" в: Н. Марков, Войны темных сил, Париж 1928.
Глава 6 НОВЫЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ МИР
"Кремлевские мечтатели"
Заставляя Историю делать скачок в будущее, утопия становится одним из двигателей революции. Русская революция, особенно Февральская революция 1917 года, подогревалась революционным и религиозным милленаризмом, развивавшимся в России в начале XX века. Марксизм соблазнял умы секуляризацией христианства, утверждением мессианского призвания пролетариата (избранного класса) и обещанием прыжка из царства необходимости в царство свободы. Но знал ли кто-нибудь, что Ленин считал химерическими "созидательные планы народников", ценя в них лишь "элемент разрушительный" 1? Тот, кого Уэллс назвал "кремлевским мечтателем", был прежде всего непримиримым антиутопистом-теоретиком и при этом коварным прагматиком, использующим утопизм в своей тактике захвата власти.
Вслед за Энгельсом Ленин признавал важность "неполитического социализма" Сен-Симона, Фурье и Оуэна для становления марксизма . Однако этот социализм, который уже именовал себя "научным", оценивался Марксом, как "утопический", начиная с 1846 года (он назван "критико-утопическим" в Манифесте коммунистической партии), а начиная с 1875 года марксизм (термин Бакунина, 1871) присвоит себе исключительное право называться "научным социализмом" , оправдывая это созданием материалистической концепции истории (борьба классов) и "раскрытием тайны капиталистического производства с помощью теории прибавочной стоимости" (Энгельс, Социализм утопический и социализм научный, 1880). Для Ленина "утопичен" любой социальный проект, даже социалистический, если он ставит экономику выше политики, реформизм - выше революционного насилия, отвергает классовую борьбу и (или) ленинскую концепцию партии. Ленин верен идеям открытого письма 1846 года Маркса, Энгельса и других против Криге (друга Вейтлинга, который основывал свой коммунизм на примитивном христианстве). Это письмо разоблачало путаницу между общностью (communion) и коммунизмом. Всякое "новое христианство" и народные или научные утопии, основанные на "религии любви", должны были послужить, в лучшем случае, временной дополнительной силой в другом проекте, который Ленин не хочет детализировать: "Надо сначала ввязаться, а там посмотрим", - скажет он в 1923 году, цитируя Наполеона .
Главный "утопический" текст Ленина (глава V из Государства и революции, август-сентябрь 1917) ничего не прибавляет к идеям Бабефа, который нигде не цитируется, и Маркса, который вдохновлялся Парижской коммуной и в котором, согласно Ленину, не было ни капли утопизма. Переходный период диктатуры был предсказан еще Бабефом, Буонарроти, Бланки и Кабе. Экономическое упрощенчество поддержанное ссылками на тейлоризм, вполне ленинская черта: главным для "первой фазы" развития коммунистического общества (социализма) является учет и контроль - контроль производства и распределения, учет труда и его продуктов (как в "Красной звезде" Богданова). Выполнение этой задачи обеспечивается государством вооруженного пролетариата, которое "отныне и навсегда" заменит капиталистов и бюрократов. Государство, сведенное к "простому контролю за распределением" (Бабеф), продолжает играть репрессивную роль в отношении капиталистов, буржуазии, интеллигенции. Оно приучает граждан к производственной дисциплине: "Все общество будет единой конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы" . Тогда можно будет достигнуть "высшей стадии" коммунизма, на которой государство станет ненужным, "поскольку больше некого усмирять, "некого", в смысле классов": "Мы не утописты и не отрицаем того, что индивидуальные выступления возможны и неизбежны". Ленин отнюдь не руссоист: новый человек будет создан дрессировкой, а не убеждением. Неважно, что в январе 1914 года Ленин заявил (по поводу обязательного образования в России): "Мы не хотим загонять в рай дубиной" . Теперь (1919) "прошли те времена наивного, утопического, фантастического, механистического, интеллигентского социализма, когда дело представляли так, что убедят большинство людей, нарисуют красивую картину социалистического общества, и станет большинство на точку зрения социализма <...> к социализму человечество придет не иначе, как через диктатуру пролетариата . И тем не менее на Х съезде партии (15 марта 1921 года) Ленин задаст риторический вопрос: "Как бы мы смогли без фантазеров начать социалистическую революцию в такой стране?". Неважно, что эти фантазеры будут в скором времени истреблены.
Работа над "Государством и революцией" была прервана революционной практикой (Ленин находит более "приятным и полезным" "проделать опыт революции"). Первые три года революции будут попыткой совершить "мгновенный переход" к коммунизму, национализированной экономической системе без свободной торговли и денег. Эта попытка будет впоследствии (апрель 1921 года) названа "военным коммунизмом". Однако война просто дала импульс и стала оправданием мер, описанных в Манифесте коммунистической партии (гл. 2). Еще одна модель, доказавшая свою эффективность, вдохновляет Ленина: немецкий Kriegssozialismus (военный социализм) и применение им тейлористской системы в государственном масштабе. В 1921 году Ленин заговорит о "бюрократических утопиях" , но в его проекте программы партии опубликованном в 1918 году, можно прочесть: "Сначала государственная монополия "торговли", затем замена, полная и окончательная "торговли" - планомерно-организованным распределением", "принудительное объединение всего населения в потребительско-производственные коммуны", "привлечение все большего числа граждан <...> к непосредственному несению своей доли тягот по управлению государством", "универсализация учета и контроля за всем производством и распределением продуктов <...> сначала рабочими организациями, затем поголовно всем населением", "сокращение рабочего дня до 6 часов в сутки для постепенного выравнивания всех заработных плат и жалований во всех профессиях и категориях", "систематические меры к перехода к Massenspeisung <общепиту>", и т. д. . Слова выделены Лениным: тоталитаризм этимологически вписан в его дискурс.
На иностранцев, побывавших в России сразу после революции, страна утопии производила сильное впечатление, вызывала надежду или беспокойство: по мнению Б. Расселла, "из всех явлений истории большевистский режим больше всего похож на Республику Платона" . Уэллса, в свою очередь, тревожило будущее России, и он построил свой репортаж, Россия во тьме, по образу утопических романов: приезд в новую страну, посещение Петрограда и его учреждений в сопровождении чичероне (будущего барона Будберга), финальная встреча с Властителем. Уэллс был напуган хаосом, но видел в большевистской партии и ее "олигархии" "самурайскую" элиту, охраняющую и возглавляющую общество "Современной утопии". Проекты Ленина, особенно его план электрификации, не рассеяли скептицизма Уэллса: "Ленин, который, как ортодоксальный марксист, отрицает все "утопии", закончил тем, что сам подпал под власть утопии электриков" . Парадоксальная робость буржуазного утописта перед утопией, ставшей реальностью и, в конце концов, ослепившей его: Уэллс был покорен первым пятилетним планом и встречей со Сталиным в 1934 году.
Во время первого приезда Уэллса вся Россия была охвачена предчувствием мировой революции. Когда в 1920 году Красная армия вошла в Польшу, ее командующий Тухачевский провозгласил: "На остриях наших штыков мы принесем трудовому человечеству счастье и мир. На запад!". По приказу Л. Троцкого (1879 - 1940) (см. Терроризм и коммунизм) создавались трудовые армии, о которых мечтали Кабе, Беллами и авторы "Манифеста коммунистической партии". Был ликвидирован Национальный банк, отменены квартплата, налоги на воду, газ и электричество, проезд на транспорте стал бесплатным для рабочих: деньги вот-вот должны были исчезнуть. В 1920 году Ленин рассчитывал, что юношество увидит коммунизм через десять-двадцать лет . В том же году Н. Бухарин (1888 - 1938) и Е. Преображенский (1886 - 1937) составили Азбуку коммунизма (начиная с Программы партии марта 1919 года) и дали двадцать-тридцать лет на то, чтобы государство диктатуры пролетариата было заменено "бюро бухгалтерии и статистики".
В отличие от Бухарина (расстрелянного в 1938-м), который начинал как один из главных теоретиков национализации и милитаризации "переходного периода", а закончил защитником построения социализма "черепашьими темпами" "в отдельно взятой стране", Преображенский останется "левым" (его расстреляют в 1937-м). В 1922 году Преображенский рассуждает об эволюции СССР в дидактической утопии От НЭПа к социализму, написанной в форме курса лекций, который читает рабочий, по совместительству профессор экономии, в 1970 году (разделение между интеллектуальным и физическим трудом исчезло). Эта утопия позволяет проследить реализацию экономически социалистической программы Преображенского, учитывающей ошибки военного коммунизма. Разница между прогнозами и исторической реальностью - самое привлекательное в этой сухой утопии, вставленной в фантастический образ советской Европы. Последнее примечательно поскольку утопия написана через два года после Съезда народов Востока и подготовки объединения республик в Советский Союз. Тогда же татарский большевик М.Султан-Галиев выстраивает масштабную политическую утопию-создание "Коммунистического мусульманского государства", включающего все азиатские народы и управляющего колониальным Интернационалом, который мог бы контролировать индустриальные страны. В 1923 году Султан-Галиев станет первым руководителем партии, арестованным за свои идеи . Преображенский ни разу не упоминает об Азии. Его взоры обращены к Германии. Он предсказывает появление нового экономического организма в Европе, который объединит "промышленность Германии и сельское хозяйство России". В утопии Преображенского примечательно также и то, что с победой коммунизма в Европе "советская Россия заняла свое скромное место экономически отсталой страны позади индустриальных стран пролетарской диктатуры" [Преображенский 1922, 137 138]. Не часто встретишь такую скромность.
Утопия Преображенского представляется ответом на "квазиутопическое" сочинение Е. Полетаева (1888 - 1953) и Н. Пунина (1888 - 1937). Опираясь на энергетистские, синтетистские и богдановские идеи, эта книга с провокационным названием Против цивилизации (1918) - краткий обзор европейской истории и прогноз на будущее - предлагает апологию органической и целостной немецкой "культуры", которая противопоставляется чуждой России поверхностной, индивидуалистической франко-английской цивилизации, потребляющей предметы, а не идеи [Полетаев-Пунин, С. VIII]. Интересно сравнить эту позицию с позицией неославянства и Бердяева, для которого "романские народы органически ближе русским и славянам, чем народы германские"2. Согласно Полетаеву и Пунину, ядро советского государства будет состоять из великороссов. Европейская социальная революция поможет этому ядру утвердиться в своей общечеловеческой роли (официальный интернационализм, перевернутый с ног на голову) . Германофильские настроения проникли после революции не только в утопические сочинения, но и в политику. Униженная победившей Европой, волнуемая изнутри мощным социалистическим движением, Германия, в отличие от Франции, цитадели капитализма, была для одинокой страны Советов моделью организованного государства и надеждой на распространение революции (особенно после Спартаковцев и Баварской республики). Подтверждая жизнеспособность некоторых славянофильских идей, Полетаев и Пунин соединяют пролетарскую идеологию (социалистическую, научную и механистическую) с тоской по эллинизму, германофилией и восхвалением "великоросскости". Предисловие к книге Полетаева и Пунина написано наркомом культуры Луначарским. Он (а в его лице - власть) поручается за авторов с их весьма неправоверными взглядами. В этом, помимо разногласий внутри власти, проявляется эклектизм государственной мечты в процессе ее становления. Вскоре американская эффективность затмит немецкий образец.
Тотализующая, "интегральная" направленность этой мечты сразу же стала наиболее характерной ее чертой. Революция изменила "базис" общества, его производственные отношения. Согласно марксистскому учению, все "надстройки" неизбежно изменяются вслед за "базисом". Буржуазные институты семьи, школы, морали, науки должны уступить место новой семье, новой морали, новой школе. Государство и партия берут на себя заботу о руководстве этими изменениями. Своей страстью к "эвномии" эта эпоха напоминает времена Екатерины. Разница - в темпах установления новых порядков: декретомания Ленина представлялась его противникам опасно утопической. В Сказках про Фиту Замятина, первой литературной сатире на лидера большевиков, написанной в сентябре 1917 года, Ленин выведен сказочным персонажем, порожденным канцелярским бумагомаранием и питающимся чернилами [Л. Геллер, 1983].
Новый человек
В 1929 году Сталин вернется к утопии "военного коммунизма" (ускоренная индустриализация и насильственная коллективизация), но в 1921-м Ленин делает некоторые уступки рыночной экономике, чтобы сохранить свою власть перед лицом всеобщего недовольства: начинается Новая экономическая политика (НЭП). НЭП - всего лишь период мнимого затишья, во время которого выражение "диктатура пролетариата" приобретает свои истинный смысл. Обостряется идеологическая борьба. Свирепые антирелигиозные кампании становятся главной заботой культурных управленцев. В 1925 году Союз воинствующих безбожников превращается под руководством партии в главное орудие "перековки" человека и "перестройки" общества. Школьная система, реформированная в 1918 году, полностью обновляется в 1923-м: "педология" сменяет педагогику, учебные программы очищаются от "буржуазных" идей. Знание русской истории признается необязательным: учащимся коммунистической школы достаточно знать лишь несколько эпизодов борьбы против царизма. Создание "нового человека" - в центре официальной идеологии. На практике оно осуществляется путем принуждения. Обучение трудом, опробованное учителем А. Макаренко (1888 1939) в колонии малолетних преступников, станет в сочетании с великим концентрационным экспериментом основой советской "эвпедии".
"Эвпедии" сопутствуют проекты и меры из утопического арсенала. В 1925 году Бухарин провозглашает в духе тейлоризма: "Мы переходим к стандартизации интеллигентов, мы будем производить их, как на фабрике" . Авторы "Азбуки коммунизма" уже говорили, что ребенок принадлежит обществу, в котором он родился, а не только своим родителям: это один из главных постулатов классической утопии. Троцкий, инициатор борьбы за "новый быт" [Троцкий 1976], предполагает, что человек "переделает Землю по своему вкусу" и научится управлять "слепым половым отбором" для создания "более высокого общественно-биологического типа, если хотите сверх-человека" [Троцкий, 1923, 164 - 165]. Эту мечту разделяет большинство руководителей государства. Начинается изучение генетического достояния пролетария. Ставится задача по созданию совершенной человеческой расы: при Комиссии по изучению природных производительных сил в России работает Бюро по евгенике [Ю. Филипченко]. С 1921 года действуют два евгенических общества, одно из которых подчиняется Комиссариату внутренних дел, другое Академии наук. Оба поддерживают и развивают связи с немецкими евгенистами (в рамках одного из этих обществ некоторое время работает комиссия по изучению еврейской расы) . В самих евгенических исследованиях нет ничего необычного, в то время они проводились практически во всех странах, но "коммунистический человек" "определяется также и в биологических терминах "новой расы". Евгеническая утопия, подогреваемая антиутопией биологического упадка капиталистического мира, продержится до начала тридцатых годов. Она породит разные научные безумства, к примеру, проект скрещивания человека с обезьяной с целью омоложения человеческого генофонда3. Эта утопия в конце концов преобразуется в доктрину homo sovieticus, вечно совершенствующегося под благоприятным влиянием социалистической среды. Повесть М. Булгакова (1891-1940) Собачье сердце (1925), предупреждающая о том, как опасно идти против природы ради создания "нового человека", - антиутопия, недалекая от реальности.

Советский союз славился своими грандиозными проектами. Однако мало кто знает, что были большие советские утопии — создание обезьяночеловека, строительство самого большого здания в мире и полная отмена денег, которые, впрочем, закончились ничем. Почему? Читайте в нашем материале.

Отмирание денег.

После короткого периода «триумфального шествия советской власти», случившегося перед Гражданской войной, все решили, что попали прямо в коммунизм. Царя убрали и теперь ничто не мешало трудящимся перейти непосредственно к райской жизни.

В начале января 1918-го по приказу Ленина, Наркомфин начал готовить декрет о полной отмене денежного обращения в стране. Декрет забуксовал, но по факту зарплату начали выдавать продуктовыми пайками. С 25-го марта 1020-го года официально пользование почтой, телеграфом, радиотелеграфом и телефоном стало для учреждений бесплатным. 4 декабря был издан декрет СНК “О бесплатном отпуске населению продовольственных продуктов”, а 17 декабря - “О бесплатном отпуске населению предметов широкого потребления”. А после декретов от 11 октября и от 29 ноября «Об отмене некоторых денежных расчётов» и «Об упрощении денежных расчётов» деньги действительно потеряли своё значение и смысл.

Как ни странно, денег в стране не только не стало меньше - количество наименований разных «валют» этого времени в России достигло, по разным подсчётам, от 5 до 20 тысяч. Каждая власть считала своим долгом выпустить собственные банкноты.

Ходили «керенки», «колчаковки», «голубки», «воробьи», «крылатки», «мотыльки», «думки», «гривны», «карбованцы», «пятаковки», «моржовки», «чайковки» и прочие денежные суррогаты. В огромном количестве появились местные денежные знаки различных видов: кооперативные боны, разменные знаки при пользовании городским транспортом, расчетные знаки, выпускаемые как муниципальными властями, так и отдельными учреждениями, фабриками, заводами, магазинами, столовыми, театрами, различными обществами и так далее. Появились даже «частные деньги».

Собственные деньги выпускали Бельгийское Общество Ростовского трамвая, атаман Махно, Таганрогская городская управа и все, кому только было не лень.

Самыми весёлыми эмитентами оказались махновцы из Гуляйполя. Они делали на своих деньгах надпечатки с частушками вроде «Гоп, куме, не журыся, в Махна гроши завелыся» и приукрашенными портретами батьки Махна. Красивый Нестор Иванович получался у них вылитым пиратом. Деньги действительно отмирали. Прежнего почтения к ним никто не испытывал.

В Киеве хлопцы из типографии пошутили и на деньгах украинского Буржуазного правительства вместо «гривна» напечатали «гивна». В Москве их коллеги напечатали купюры достоинством 20 и 40 рублей. Сложилась уникальная ситуация, когда стоимость и надёжность денег определялись на глазок в зависимости от настроения участников торга и дизайнерского решения банкнот.

Царские купюры были «настоящие», поэтому, если банкноты были похожи на царские, то они и воспринимались населением, как «почти настоящие». Если традиционно продавец на рынке расхваливал свой товар, то теперь появился новый вид торговой хитрости - покупатель должен был расхваливать свои деньги . Случайный маркетинговый ход мог сильно укрепить или ослабить «валюту». Когда большевики захватили Ростов, они не тронули управляющего банком Гульбина, а велели ему продолжать печатать донские деньги.

Ростовские десятирублёвки сразу выросли в цене, поскольку выяснилось, что их признавали и белые, и красные. Гульбин дал указание на «большевистских» деньгах делать специальную метку, чтобы отличить их впоследствии от «законных». Однако отступающие коммунисты были тоже не лыком шиты и обчистили печатный двор полностью, увезя даже недопечатанные денежные заготовки.

В это время рождались самые причудливые образцы бонистики. Например, на Дальнем Востоке имели хождение японские деньги, выпущенные для России - иены с русскими надписями. В Якутии деньги печатали на обороте винных этикеток. Фальшивомонетчики блаженствовали, как лисы в курятнике.

Вот что писал Константин Паустовский: «Фальшивых денег было так много, а настоящих так мало, что население молчаливо согласилось не делать между ними никакой разницы. Фальшивые деньги ходили свободно и по тому же курсу, что и настоящие. Не было ни одной типографии, где наборщики и литографы не выпускали бы, веселясь, поддельные ассигнации. Многие предприимчивые граждане делали фальшивые деньги у себя на дому при помощи туши и дешевых акварельных красок. И даже не прятали их, когда кто-нибудь посторонний входил в комнату».

Тем временем Совет Народных Комиссаров запретил всем советским и общественным учреждениям, предприятиям и организациям что-либо покупать на рынках. Следовало сделать заказ и принять необходимое бесплатно из распределителя. Однако система распределения сбоила, и без денег было не обойтись. И чем больше набирала силу теория отмирания денег, тем разнообразнее становилось «деньготворчество» на местах.

Закончилась коммунистическая утопия закономерно: в апреле-мае 1921 года было объявлено о возврате к рынку - НЭП стал политикой возвращения рубля. В 1922 году Сокольников и Пятаков произвели денежную реформу и ввели «золотой червонец». Долго обсуждали - как назвать советскую валюту? «Федерал»? Непонятно для народа. «Целковый»? Так назывался царский серебряный рубль. «Гривна»? Такую валюту уже пытались выпустить украинские националисты. Остановились на слове «червонец» . Уже 9 августа 1921 г. вышло постановление: никаких хозяйственных услуг никому даром не оказывать. 25 августа вводится плата за водопровод, канализацию, электричество, бани, трамвай и т. п. 6 сентября прекращается бесплатная выдача продовольствия. 10 октября вводится плата за помещение, 26 июля 1921 г. вводится налоговая служба с промыслов, приступают к работе податные инспектора.

И всё же идея отмирания денег была окончательно осуждена только в 1932-м году, на 17 конференции ВКП(б). А на практике в колхозах она продолжилась в виде начисления заработка в «трудоднях» и была прекращена только при Хрущёве.

Дворец Советов

Советская «вавилонская башня», которая должна была быть построена на месте храма Христа Спасителя - это было бы самое грандиозное в мире здание. Одним из аргументов против его строительства служило то соображение, что статуя Ленина, проектировавшаяся в качестве шпиля, была бы большую часть времени закрыта облаками. Палец Ленина на этой скульптуре должен был быть размером с двухэтажный дом. Как говорил Луначарский, это здание должно было навсегда стать главным сооружением не только Советского Союза, но и всего мира, воплотить в себе весь архитектурный и художественный опыт человеческой истории. Это должно было быть абсолютное здание человечества, знаменующее достижение финальной точки эволюции. В нём должны были совместиться все стили, жанры и направления архитектуры и внутреннего убранства, «от золотистых фаянсовых плиток мавританской Испании до архитектурного американского стекла. От майоликовых украшений Флоренции до монель-металла. От изразцовой мозаики Византии до современной пластмассовой промышленности. Старинное искусство гобелена, резьба по черному дубу, возрожденная фреска, светотехнические достижения фотолюминесценции, народное мастерство Палеха - нельзя перечислить богатств художественного украшения».

Для строительства Дворца Советов был создан Московский камнеобрабатывающий комбинат, благодаря которому впоследствии была одета в гранит вся Москва, включая мосты, высотные дома, метро и новый храм Христа Спасителя. «Дворец Советов будет стоять точно таким же, каким мы увидим его в ближайшие годы. Столетия не оставят на нем своих следов. Мы выстроим его таким, чтобы он стоял, не старея, вечно», - писал один из архитекторов, мечтавших о воплощении грандиозного архитектурного замысла, Н. Атаров.

Строительство Дворца должно было полностью изменить планировку московского центра: сносились старые дома и целые кварталы, спрямлялись улицы, планировалось пробить многокилометровые широкие проспекты, ведущие к площади перед Дворцом. Задолго до того, как появилась ясность относительно архитектурного проекта, власти начали расчищать место для Дворца - снесли храм Христа Спасителя. В 1931 году был объявлен конкурс проектов Дворца Советов. Он стал очень масштабным. В соревновании приняло участие более 270 коллективов: 160 работ представили на конкурс архитекторы-профессионалы, более 100 проектов поступило от обычных граждан, 24 разработки прислали на конкурс граждане других государств. Победил, то есть был взят как основа для дальнейшей работы, проект Б. Иофана. После опубликования результатов конкурса группа ведущих западных архитекторов написали письмо Сталину, в котором просили его вмешаться, чтобы этот «сенсационный вызов общественному мнению» не был осуществлен. Ле Корбюзье говорил в частном письме: «Нелегко согласиться с тем, что будет построена вещь столь необыкновенная (несуразная, несообразная, из ряда вон выходящая), как та, которой сейчас полны журналы». Однако автором проекта, как видно из писем и документов Сталина, являлся лично Сталин. Иофан, победитель архитектурного конкурса на проект Дворца Советов, был не более, чем исполнителем.

Вот отрывок из письма Сталина: «Обязать Иофана а) не отделять малый зал от большого, а совместить их согласно задания правительства; б) верхушку Дворца оформить, продолжив ее в высь в виде высокой колонны (я имею в виду колонну такой формы, какая была у Иофана в его первом проекте); в) над колонной поставить серп и молот, освещающийся изнутри электричеством». Идея-фикс долго не оставляла советских лидеров. Поскольку при Сталине это сооружение не было возведено, Хрущёв заявил: «Сталин проявлял неуважение к памяти Ленина. Надо исправить это положение и памятник Владимиру Ильичу Ленину соорудить».

Хотя Дворец Советов не был построен, он положил начало последнему в истории монументальному архитектурному стилю, названному впоследствии «сталинским ампиром». Многие исследователи говорят, что Дворец Советов не мог быть построен в принципе. От него требовалось такое совершенство, которым не может обладать реальное здание. Последний гвоздь в гроб ДС был забит в 1957 г., когда станцию метро «Дворец Советов» переименовали в «Кропоткинскую».

Экспедиция ОГПУ в Шамбалу

Согласно многочисленным прямым и косвенным свидетельствам, члены организации «Единое трудовое братство», все как один чекисты, попытались пробраться в «центр Вселенной», в мифическую Шамбалу, чтобы отыскать могущественные тайные знания. Эта детективная головоломка впечатляет уже тем, что в ней сплелись судьбы очень известных людей.

Её участники - Феликс Дзержинский, Николай Рерих, начальник Иностранного отдела ОГПУ Меер Трилиссер, Далай-лама Восьмой Агван Доржиев, видный советский террорист, убийца немецкого посла графа Мирбаха Яков Блюмкин, начальник Спецотдела ОГПУ Глеб Бокий и другие не менее известные люди. Руководил «Единым трудовым братством» писатель, гипнотизёр и оккультист Александр Барченко.

Яков Блюмкин, Александр Барченко, Глеб Бокий

В пользу версии, что такая экспедиция и в самом деле предпринималась, говорят многочисленные документы. В архиве Президента России существует записка наркома иностранных дел СССР Георгия Чичерина от 1 августа 1925 года: «Некто Барченко уже 19 лет изучает вопрос о нахождении остатков доисторической культуры. Его теория заключается в том, что в доисторические времена человечество развило необыкновенно богатую культуру, далеко превосходившую в своих научных достижениях переживаемый нами исторический период. Далее он считает, в среднеазиатских центрах умственной культуры, в Лхасе, в тайных братствах, существующих в Афганистане и тому под., сохранились остатки научных познаний этой богатой доисторической культуры. С этой теорией Барченко обратился к тов. Бокию, который ею необыкновенно заинтересовался и решил использовать аппарат своего Спец. Отдела для нахождения остатков доисторической культуры. Доклад об этом был сделан в Коллегии Президиума ОГПУ, которое точно так же чрезвычайно заинтересовалось задачей нахождения остатков доисторической культуры и решило даже употребить для этого некоторые финансовые средства…».

В книге Олега Шишкина «Битва за Гималаи» более 150 авторских ссылок на документы различных архивов. В ней утверждается, что Яков Блюмкин под видом буддийского монаха принимал участие в Центрально-Азиатской экспедиции Н. Рериха. Блюмкин присоединился к экспедиции, продвигавшейся в то время по Индии, осенью 1925-го года под видом монгольского ламы. Николай Рерих восхищался эрудицией «ламы» Блюмкина, делал неоднократные записи о нем в своем дневнике. Блюмкин прошел с экспедицией Рериха Западный Китай, а затем в июне 1926 года прибыл в Москву и вместе с ним Рерих. Именно Блюмкин привёл Рериха, «этого недоброго колдуна с длинной седой бородой», в гости к наркому просвещения А. В. Луначарскому. Может быть, это была охота за оккультными знаниями, а может, ОГПУ просто использовало восточные легенды для того, чтобы втянуть Восток в коммунистическую орбиту. Но факт, что расстреляли руководителя «Единого трудового братства» за шпионскую связь с организацией «Шамбала».

Поворот сибирских рек

Один из самых амбициозных инженерных и строительных замыслов XX века - проект по перераспределению стока сибирских рек и направлению его в Казахстан, Узбекистан и Туркмению. Над проектом работали около 20 лет 48 проектно-изыскательских и 112 научно-исследовательских институтов, 32 союзных министерства и 9 министерств союзных республик.

Впервые проект был рассмотрен в конце 19-го века, но только в 50-х годах, уже при Хрущёве, к его разработке приступили всерьёз. Возможность отвода части сибирских рек в Среднюю Азию - интересная и крупная проблема. Но непосредственный импульс к началу практических работ дали, как это часто бывает, банальные бытовые обстоятельства советского генсека. У Хрущёва был личный пилот, сын которого, Сёмин, служил на высокой должности в Министерстве водного хозяйства. Поэтому Минводхоз получал государственные дотации в таком же размере, что министерства просвещения, здравоохранения и путей сообщения вместе взятые - восемнадцать миллиардов рублей. Эти деньги Минводхоз должен был как-то осваивать - таким образом и вышло, что страна взялась за крупнейший проект современности. Такая прозаическая подоплёка столь крупных работ обескураживает, однако очевидцы вспоминают, что всё было именно так. «Когда прибывает вода в Каспий, говорить о том, что ее надо перебросить с севера, - просто дикость. «Но мы перебросим тогда в Дон», - говорили они. Но зачем? Только потому, что нельзя в Каспий. Куда угодно, но перебросить». Возражения против «проекта века» были серьёзные - от непредсказуемых перемен сибирского климата до изменения траектории вращения Земли. Однако этот, чрезвычайно масштабный, проект означал гигантские деньги для министерств мелиорации и водного хозяйства СССР, и перед перспективой великого поворота денежных рек научные соображения отступали на второй план. Известный писатель, гидромелиоратор по профессии, Сергей Залыгин, оставил такие воспоминания: «В погоне за этими деньгами они шли на многое - подлоги, вранье, спекуляции». И, добавим, шантаж, слежку, устранение противников проекта. «Мелиораторская мафия», подтянувшаяся к большим деньгам, стояла за свою кормушку насмерть. Так продолжалось до тех пор, пока экспертиза Госплана СССР не выявила, что даже тех гигантских сумм, которые заложили в смету проектировщики, не хватит и на часть проекта.

14 августа 1986 г. вышло постановление ЦК КПСС «О прекращении работ по переброске части стока северных и сибирских рек».

Обезьяночеловек

Илья Иванович Иванов и существо, которое он мечтал создать

Во второй половине 20-х годов под руководством профессора Ильи Ивановича Иванова проводились опыты по скрещиванию человека и гориллы. В качестве биолога со специализацией искусственного осеменения Иванов прославился ещё до революции, получив множество различных внутривидовых гибридов. Он вывел помесь зебры и осла, зубра и домашней коровы, антилопы и коровы, мыши и крысы, мыши и морской свинки, морской свинки и кролика, кролика и зайца и т.д. Научная общественность ждала, что он создаст новых, невиданных доселе живых существ.

После революции его деятельность приобрела особое значение. Если бы Иванову удалось вывести животное, не существовавшее в природе, это стало бы козырем для атеистической пропаганды, позволило бы утверждать, что истинные творцы природы - советские учёные. Сам же учёный имел чисто академический интерес к подобным исследованиям. В это время Илья Иванович работал в Париже, в Пастеровском институте. Он вплотную приблизился к работе всей своей жизни - выведению гибрида человека и обезьяны. Ему разрешили использовать мощности экспериментальной биологической станции в Киндии, во Французской Гвинее. И, когда профессор обратился за финансированием к советскому правительству, ему выделили для опытов крупную денежную сумму. Большевики не могли упустить шанса поучаствовать в таком триумфальном научном достижении. Стирались границы не только между богатыми и бедными, между частным и общественным, между городом и деревней. Стирались границы между человеком и животным! Нет предела могуществу пролетарской науки!

С этого момента удача отвернулась от учёного. Поимка шимпанзе вылилась в целую эпопею. Традиционный способ ловли туземцами обезьян - избиение их дубинками - был неприемлем для европейцев с этической точки зрения и, кроме того, не позволял получить здоровых особей. Другие же методы оказались непривычны самим туземцам. В итоге гигантскими усилиями удалось отловить и осеменить трёх самок шимпанзе, однако вскоре эти обезьяны умерли, а на вскрытии выяснилось, что репродуктивные органы у них были атрофированы. Опыты же по осеменению женщин Иванову категорически запретили французские власти. Иванов предпринял новую попытку в Советском Союзе. После объявления о его замысле в прессе на него обрушился шквал писем от советских женщин. Молодые комсомолки горели желанием принести себя в жертву марксистской науке, родив полуобезьяну. Какие опыты проводились в Сухумском обезьяньем питомнике, остаётся только догадываться - они были строго засекречены. В 30-м году наконец-то закончились мытарства учёного и начались полноценные эксперименты. В 32-м году Иванов попытался обнародовать их результаты, был немедленно арестован и сослан в Алма-Ату, где и умер два года спустя. Однако ещё долго ходили слухи о полученных им идеальных солдатах и рабочих, быстро взрослеющих, обладающих геркулесовой силой и легко управляемых.