Проблема первого впечатления о человеке аргументы. Аргументы для сочинения ЕГЭ – большая коллекция. Хорошее впечатление - дело случая

«Быть, существовать в этом мире уже означает иметь с ним отношения. И так же, как мы относимся к миру вообще, мы относимся ко всему, что нас окружает. Ведь и родители, и люди знакомые и незнакомые, и все предметы, и животные – часть мира. Но просто существованием в заданных обстоятельствах дело не ограничивается. Отношения с миром – это в первую очередь постижение правил игры, которая называется жизнь.

Удивительно, но в философии эту тему разработал лишь Мартин Хайдеггер – в начале ХХ века*. Он описал такие правила, назвав их «экзистенциалами». Это условия, на которых мы существуем в мире, «данности нашего существования». Ведь мы приходим в ситуацию, которую не выбираем. Пол и эпоха, родители и национальность, социальный слой и даже, например, город, в котором мы живем, – ничто из этого мы не выбираем. Следовательно, наша задача – эти данности принять. И пусть мы планируем переехать в другой город или хотим пробиться в другой социальный слой или даже сменить пол – для начала мы должны принять, что сейчас живем именно в этом городе, родились мужчиной или женщиной... Дальше можно понять, что это нам не подходит, и пытаться изменить, но все начинается с принятия. Хайдеггер видел суть принятия в том, чтобы перестать бояться своих обстоятельств, научиться смотреть на них спокойно.

Наши отношения с миром формируются в первые семь лет жизни. Второе семилетие посвящено нашим отношениям с другими людьми. В третьем мы строим отношения с собой. Сначала ребенок открывает мир и учится с ним взаимодействовать. Образцом для такого взаимодействия становятся его отношения с матерью: для младенца мать и есть мир. После полутора лет включаются и другие факторы: доверие к миру возникает не только благодаря родителям. В конце концов, отношения с ним – личное решение каждого из нас. У нас есть свобода довериться миру.

Слово «доверие» здесь не случайно. Вспомните, как познает действительность маленький ребенок. Он то прижимается к маме, то, убедившись, что он в безопасности, отправляется исследовать мир. И расстояние этих «челночных экспедиций» с каждым разом все увеличивается. Ребенок узнает, что земля твердая и по ней можно ходить, что соседская собака – добрая и не укусит, что качели во дворе – крепкие и не оборвутся. Он учится доверять: матери, природе, людям и своим силам.

Как переживается фундаментальное доверие? Вот как: я возложил часть своих проблем на что-то или на кого-то, на некую опору – и опора выдержала! Причем тут нет обязательной любви и радости, есть лишь опыт отношений с людьми, которые меня принимали. Значит, я могу быть и мне дают быть!

Вся наша жизнь, наши отношения с миром – это поиск и создание опор, на которые можно возложить часть груза своей жизни. Мы находим друзей, осваиваем профессию, создаем семью. Опорой может быть и структура, в которой мы работаем, и отношения с коллегами, и наши способности и интересы, люди и группы людей… Одна из важнейших опор – наше собственное тело. Мы чувствуем себя хорошо укорененными, когда у нас много опор.

Решение о доверии также связано с реалистичностью нашего восприятия. Чем ближе к реальности наша оценка той или иной опоры, тем меньше разочарований и больше доверия к людям и самому себе. Подводят опоры обычно того, кто не соглашается принять реальность, кто хочет переделать ее по своему усмотрению и не воспринимает то, что не соответствует его ожиданиям. Мир вообще не укладывается в схемы и теории. (Единственное надежное утверждение о нем – он ничего не гарантирует никому из нас.) Спасти может только открытая позиция доверяющей любознательности.

Кстати, истории про обиды, которые могут быть изжиты, преодолены прощением – это всегда истории про опору, не оправдавшую ожиданий. И одна из практик прощения как раз заключается в том, чтобы помочь человеку понять: мог ли тот, кто оказалася ненадежной опорой, выдержать возложенный на него груз? Благодарность же, напротив, – переживание, связанное с тем, что моя опора меня не подвела.С любым из нас в любой момент может случиться все что угодно – это одно из главных правил игры. И это – самая большая проверка наших отношений с миром. Когда все опоры рухнут, останется ли что-то? Как я тогда смогу быть в мире? И смогу ли быть? Или провалюсь в эту бездну ужаса и отчаяния, потому что опор больше нет?

В экзистенциальном анализе есть понятие «основы бытия». Речь о переживании, укорененном, как правило, в предыдущем опыте. Переживании того, что даже если все опоры рухнут, что-то все равно останется. Эта очень сложная философская конструкция тем не менее интуитивно понятна каждому, кто довольствуется фразой: «Никогда так не было, чтобы никак не было». Это и есть основа нашего бытия.

Мне очень нравится образ мира как натянутого над пропастью батута. Можно в ужасе смотреть сквозь сетку в пропасть. А можно сфокусировать взгляд на переплетениях самой этой сетки, понимая, что она не раз уже нас выдерживала. Да, подбрасывала – так, что мы неуклюже падали на нее. Но она выдерживала. И выдержит снова. Человек с таким фокусом зрения, с таким отношением к миру хорошо устроен в жизни – вне зависимости от всего остального. Это предельное переживание доверия люди часто называют Богом. Но это не вопрос веры в конкретных богов. Это вопрос наших отношений с миром».

* М. Хайдеггер «Бытие и время» (Академический проект, 2013).

И о том, как я присваивала отщепленные части своей личности.

Я хорошо помню, как была отщеплена, к примеру, сексуальность.

Моя подростковость была прожита в атмосфере табу на темы секса и сексуальности. Узнать об этих отношениях было негде, поговорить не с кем.

Невозможно было с кем-то принимающим обсудить изменения в теле, сексуальное влечение, интерес к мальчикам; негде было получить совет, опереться на мудрость поколений.

Взрослые выглядели как напуганные подростки и монахи в одном лице: они порицали сексуальные отношения и запугивали последствиями сексуальных связей. Чувственная любовь была опутана ощущением непристойности, грязи, страха и стыда.

Были женщины, считавшиеся "доступными" и вызывавшие, одновременно зависть и отвращение; сама, я, конечно, собиралась оставаться "порядочной" и асексуальной, увы.

Помимо сексуальности были вытеснены мои лидерские качества – ибо плохо быть выскочкой, исчезла спонтанность и творчество, ибо нужно было быть правильной. Весь фокус с ощущения себя, своих нужд и чувств, был смещен вовне, на других людей. Их оценка, их суждения, оказались самыми важными и значимыми, и нужно было стремиться к тому, чтобы понравиться им. Опоры не было.

Как ощущает себя человек, у которого нет опоры на свои качества, на свои права, на свои чувства? Который не умеет их узнавать? У которого все части, кроме тех, которые обеспечивают долженствование, вытеснены?

Он ощущает себя как утлое суденышко, которое выбросило в открытый океан, и которое мечется между гигантскими волнами, в поисках укрытия и покоя.

Чужая оценка – самое ненадежное пристанище. Сегодня Другой бодр, а завтра уныл, а послезавтра в своей нужде, и ему не до тебя. И в таких условиях добиваться его постоянно хорошего расположения все равно что строить песчаный замок, который смоет первая набежавшая волна.

Настоящая опора – это глубинное принятие себя, своих достоинств, своих преимуществ и слабостей, своих нужд и чувств.

Когда я принимаю свое лидерство как хорошее, ценное качество, когда без стыда позволяю себе быть спонтанной, сексуальной, или, напротив, разрешаю себе тупить время от времени, не быть полезной, огрызаться, если достали, быть твердой, если ждут то, что я не готова отдать, и все это, невзирая на оценку, суждения, я опираюсь на себя, и это самая надежная опора.

Как происходит присвоение теневых, некогда стыдных и непризнанных частей?

Исходная точка – стыд, полное непринятие, желание спрятать стыдное от людских глаз, за маской, за ширмой, за защитами.

Присвоить теневое качество, и, в конечном итоге, опору, можно только в одном случае: преодолевая стыд и страх, предъявлять себя, делая то, что страшно и стыдно.

Помню, как я переживала стыд, если мне указывали на ошибки в текстах, или переживала злость, когда обсуждали мой опыт, вместо того, чтобы делиться своим. Помню стыд от того, что я истерю, если я в панике или вымотана, а "должна" быть образцом выдержки и спокойствия.

Вторая точка – это поддержка. Сначала мне очень помогала поддержка терапевта, и поддержка других людей. Например, реакция моих детей на некоторые мои проявления, как на нормальные, хотя я сама в этом сомневалась (например, на мои границы или мою злость), Непринятие и оценка, конечно, мешали, но речь сейчас не об этом.

Не так давно в сети был открыт еще один способ поддержки: когда я читаю о том, как тот или иной человек прожил трудную для меня ситуацию, это может иметь эффект "разрешения", поддержки. "Мне тоже так можно".

Следующий шаг – поверить в то, что то, чего ты стыдился – вовсе не ужас, а зарытый в грязи ресурс, нуждающийся в том, чтобы его отмыли от страха и стыда, и придали ему пристойный вид.

"Да, я такая, даже если это кому-то не нравится". Да, я истеричка, да, я – лидер, я люблю секс, я грубая и агрессивная, если от меня ждут, чтобы я была принимающей мамочкой и т.д. и т.п.

После пары десятков "обкаток" освоенного качества, появляется спокойное ощущение права и обладания: "Эта часть меня – моя, родная, я на нее опираюсь, когда возникают необходимые обстоятельства".

Чем больше присвоенных частей личности, тем больше опоры на себя, и меньше оглядок по сторонам в поисках одобрения и подтверждения права на существование.

Утлое суденышко без руля и ветрил становится ледоколом, уверенно прокладывающим свой путь в нужном направлении.

* М. Хайдеггер «Бытие и время» (Академический проект, 2013).

Сначала лирика. Эпиграф из Галчинского: "Быть у сердца люблю твоего. Близко. Рядом. А за окнами – снег. И вороны под снегопадом..."

В 19 лет у меня была большая любовь. Время от времени я звонила и просила приехать срочно меня спасти.

– Приеду завтра, – говорила большая любовь.

– Завтра? Мне плохо сегодня.

– Сегодня сама. Тебя каждый день можно спасать.

Так и было – я легко погружалась в отчаяние и быстро, камнем вниз, достигала дна. Такое у меня было устройство. Пришлось учиться спасать себя самостоятельно. Познакомиться с формулировкой "Я сама для себя надежна" и вписать, вколотить ее в подсознание. (Про способы потом.) Это помогло. Я представляю ее в виде прочного, из оборонного сплава, гибкого стержня – буквы вязью вдоль позвоночника: "Я сама для себя надежна".

Но иногда, все реже, – накатывает. Стержень слабеет, вязь распускается, силы вытекают и будто собираются под кроватью, как ртуть. И здрасьте, "лежу в такой огромной луже"... И не могу встать. Однажды в этом состоянии купила новую синтепоновую подушку, мне казалось, старая перьевая набита моими черными мыслями. И уже не просохнет.

В очередной кризис, когда было "все плохо", психолог дала мне задание. Не просила, не советовала, а именно велела сделать вот что: записать на листе А4, что в жизни мне нравится. Что радует. Не большое-пребольшое, как мир во всем мире и всеобщая гармония, а то, что рядом, всегда под рукой, мелочи, ерунда всякая.

Надо было взять любимую ручку, которую приятно осязать в руке и чтобы она оставляла на бумаге мягкий, непрерывный, бархатный след, отступить поля сверху, справа и слева, и вспомнить хоть что-нибудь. Мне было трудно дышать, не хотелось ни есть, ни пить, вообще ничего. Но так как я обратилась за помощью к психологу и была у него в кабинете, пришлось подумать и написать: я люблю...

Свой завтрак,

Свою армянскую латунную турку ("ей 20 лет", зачем-то добавила я),

Запах молотого кофе,

Когда воробей прилетает на окно клевать крошки (или синичка),

Смотреть на ворону, которая сидит под снегом на дереве: хлопья падают, а она даже не вертит головой (и не улетает).

Прием закончился, я понесла листок домой, а вечером достала его, помятый, из сумки и дописала, что еще люблю...

Целовать детей в лоб, под челкой (мама говорит, там "пахнет перышками"),

Ложиться на правый бок с книжкой,

Писать друзьям: "Ну как там?",

Свои духи Chanel Chance (и Chanel Allure, вечером),

Свои серебряные кольца, особенно одно – с кораллом,

Когда на работу звонит Гас, решительно говорит: "Мам..." – и делает паузу,

Когда Ася спрашивает: "Знаешь что?" – и на ходу придумывает, что рассказывать.

Перед сном, когда уже выключен свет и обычно думается о всякой бытовой фигне (за что не плачено: свет, вода, счетчики, и что гречку надо купить) или о вечном (вдруг меня похоронят живую, а я проснусь), я лежала и разбиралась с обрушившимся на меня потоком мыслей про разные милые штуки. Помню, встала, пошла босиком к столу, включила настольную лампу и записала: я люблю...

Сидеть в греческом зале Пушкинского музея – там все пропорционально, бело, гармонично и потолок стеклянный,

Профитроли с лимонным кремом на Гоголевском,

...когда целуют между лопатками ("и, уходя, губами сладкими, две родинки поцеловать между лопатками"),

Сесть на пол, вытряхнуть из конвертов "Унибром" бумажные черно-белые фотографии, где родители моложе меня сейчас, и у них там своя жизнь еще до меня, и долго фотографии перебирать и разглядывать,

Когда ничего не надо говорить и все понятно,

Цвет мрамора на станции "Сретенский бульвар" (он не коричневый и не розовый, он – нежный. и его видно прямо из вагона).

Утром мне было легче дышать. Я работала, писала, а под клавиатурой у меня лежали два новых листка с перечнем. Я люблю...

Нырнуть и слушать, что там под водой,

Когда на скалы наползает туман или облако (раньше я видела это из окна),

Пионы (они пахнут каникулами) и хризантемы (они напоминают, что и осенью может быть счастье).

Спустя четыре дня мне захотелось куда-то сходить, чего не случалось уже давно, захотелось выйти в люди, потолкаться, послушать шум толпы. По дороге к метро я смотрела по сторонам и даже в небо, и принюхивалась к запаху шаурмы и тандыра в узбекской пекарне.

Список занимал несколько листов, пополнялся уже не так активно, но то, что он у меня был, лежал под салфеточкой, странно успокаивало. Как секретик с разноцветными стеклышками: всегда можно прибежать, отдышаться, раскопать и любоваться.

Конечно, потом оказалось, что это все техника, прием, правополушарная психология. Что, подталкивая мозг к поиску удовольствий в своей жизни, мы превращаем его в антенну, улавливающую хорошее. Мозг начинает сканировать действительность и находить в ней поводы для радости. И когда их количество растет, переваливает какой-то, у всех разный предел, в голове случается что-то вроде фейерверка, настроение улучшается и для счастья уже не так нужен повод. Ты просто сидишь, и тебе скорее хорошо. Иногда прямо очень.

Когда-то давно я писала о группе женщин, которые готовили к изданию поименную "Книгу памяти". Это список всех тех, кто ушел на фронт в Великую Отечественную. Фамилия, имя, отчество, год рождения, откуда призван... И дальше, у кого что.

Выяснилось, что долго на такой работе никто не выдерживает, много сердечных приступов и даже смертей. "А как вы думали, сидеть и целыми днями писать: погиб, погиб, погиб, пропал без вести... Какое сердце тут выдержит?" – сказала с горечью руководитель группы.

В случае со списком, где каждый пункт открывается словом "люблю", ситуация обратная. Все эти пункты, подпункты, мелочи и глупости, синички и часики, запахи и звуки – привязывают к жизни, напоминают, что она заслуживает того, чтобы ее жить...

Я не психолог, только описываю свой опыт. В нем нет ничего уникального. Как и в той мысли, что хорошо, когда любишь много чего в жизни. Просто надо себе об этом напоминать. А список такой можно всю жизнь писать, хотя бы мысленно.