Финские концентрационные лагеря. Финская оккупация русской карелии. О временах существования тюрьмы могут рассказать только немногие старейшие жители Суур-Миехиккяля

Сейчас в Карелии существует общественное движение бывших малолетних узников фашистских концлагерей. Оно началось в Карелии с мая 1966 года, когда в газете был опубликован снимок военного корреспондента Галины Санько, сделанный ею в освобожденном Петрозаводске в июне 1944 года, где у колючей проволоки стоит группа детей, а на столе прикреплён щит с надписью: "Вход и выход, и разговор через проволоку запрещен под угрозой расстрела". Снимок стал широко известен, послужил символом узников концлагерей, был представлен на Нюрнбергском суде над военными преступниками как доказательство.

В Карелии первая встреча бывших узников финских концлагерей состоялась в сентябре 1989г. по просьбе Хельге Сеппяля - финского военного историка, бывшего солдата оккупационных войск в 1942 году в Петрозаводске, издавшего в Финляндии в 1989 году книгу "Финляндия - оккупант 1941-1944".

По словам директора НИИ Йохана Бекмана, работа Хельге Сеппяля необычна тем, что в ней прямо и чётко, на основе неопровержимых документов рассказывалось о деятельности финских оккупантов в Карелии в 1941-1944 г.г.: приведено тщательное описание расовой дискриминации, сведения о концентрационных лагерях для лиц славянской национальности. Эти лагеря на практике были лагерями смерти. Описаны жестокий режим содержания и наказаний, голод, высокая смертность. Работа Сеппяля однозначно доказала, что финская оккупация носила откровенно фашистский характер.

В концентрационных лагерях содержались как семьи, так и одинокие люди, выселенные из Заонежского и Кондопожского районов, Вознесенья и Подпорожья Ленинградской области, не говоря уж о городских жителях, не успевших эвакуироваться.

Все в оккупированной финнами Карелии действовало 17 концлагерей и "спецтюрем" :

Центральная тюрьма п. Киндасово

Территориальная тюрьма Кестеньги

Концлагерь Киннасваара

Концлагерь Колвасярви (Куолоярви)

Лагеря для перемещённых лиц (1 ЦВА Восточная Карелия)

Концлагерь Абакумов—Бузянская

Концлагерь Хабаров—Клеева

Концлагерь Климанов—Лисинский

Концлагерь Ляпсин-Орехов

Концлагерь Орлов—Сименков

Концлагерь Семереков—Свиридов

Концлагерь Тахуилов—Звездин

Концлагерь Хепосуо

Концлагерь Паалу

Концлагерь Видлицы

Концлагерь Совхоза

Концлагерь Ильинское

Также существовали 7 концентрационных лагерей в Петрозаводске:

Концлагерь № 1, располагался на Кукковке (ныне - Старая Кукковка)

Концлагерь № 2, располагался в бывших домах Северной точки

Концлагерь № 3, располагался в бывших домах Лыжной фабрики

Концлагерь № 4, располагался в бывших домах Онегзавода

Концлагерь № 5, располагался в Железнодорожном посёлке (в годы войны — Красная Горка)

Концлагерь № 6, располагался на Перевалочной бирже

Концлагерь № 7, располагался на Перевалочной бирже

Аркадий Ярицын, Петрозаводск: "Много лет после освобождения, да и теперь ещё иногда, как только закрою глаза, вижу перед собой ряды колючей проволоки с часовыми на вышках. Передо мной проходят исхудалые лица женщин и измождённых мужчин, детей с потухшими глазами, одетых в тряпьё. Вижу страшную вывеску с предупреждением о расстреле. Из дома, что и сегодня стоит на улице Олонецкой в Петрозаводске, время от времени доносились страшные крики. Там истязали и пытали людей. Туда доставляли виновных в нарушении лагерного режима или тех, кого охранники считали таковыми по своему усмотрению. Новоявленные палачи, не считаясь с девической стыдливостью, не слыша детского плача, срывали со своих жертв одежду и избивали резиновыми плётками. Такому избиению мог подвергнуться каждый, ибо никто не мог предвидеть, к чему придерётся надзиратель".

Виктор Николаевич Волков привлекает цепкой своей памятью и поныне живущей обидой, болью не утихающей, не прощением тех, кто отнял у него три года детства: "Вот этот страшный дом. Улица Олонецкая, 2. Штаб лагеря - некоторые звали комендатурой. Тут наша колонна остановилась. Вышли начальники. Сделали перекличку. Волковы! Мой отец - на костылях, сестре Вале - 5 лет, мне - 8. Раечка у мамы на руках, ей один годик. Объявляют - нельзя выходить из лагеря, взрослые будут работать каждый день, продукты будут выдаваться раз в неделю. Каждая семья имеет право занять только одну комнату.

Пошли мы по улице Олонецкой, стали спрашивать, где есть жильё. Вышли на улицу Чапаева, увидели большой деревянный дом на пустыре. В том доме нашлась комнатка: три на три метра на пять человек.

Был декабрь 1941 года. Крики, гам, стоны, солдаты финские с винтовками. Вещи все отобрали, разрешили взять только то, что смогли унести в руках - одежду и одеяло. Назавтра погнали мать на разгрузку дров, на разборку кирпичных разбитых зданий. Однажды послали на переборку картошки…

Из продуктов главный продукт, конечно, была мука. Но это была не мука! Это была молотая белая бумага с добавкой муки. Хлеба, коржа из неё нельзя испечь, хоть ты удавись, не получалось. Мы варили эту муку, глотали серый клейстер, который щёлкал на зубах, прилипал к нёбу. Как мы ждали весну! Скорее бы увидеть, сорвать травинку, съесть. Когда трава пошла, её тут же всю съедали, огороды были голые, чёрная земля. Первой съедали крапиву, затем клевер.

От голода, от грязной травы началась дизентерия. В лагере появился врач Богоявленский. Его палка ходила по спинам тех, у кого плохо убран двор, грязно в уборной. Маму стали гонять на рытьё траншей. Рядом с кладбищем рыли, а затем возили туда мёртвых. Утром по лагерю едет телега-ящик, собирает умерших за ночь.

Летом парней, которым исполнилось 15-16 лет, финны отправили на лесозаготовки. Вернулись к зиме - кожа да кости. Многие после померли от чахотки...

Ленина Макеева, Петрозаводск: "Когда началась война, отец уверял нас, что долго она не продлится, и отправил семью в его родную деревню Шангостров, где жила его мать, моя бабушка. Но война туда пришла быстрее, чем в Петрозаводск. Мы пытались уйти от наступавшего противника и отправились в сторону Свири. Мне было пять с половиной лет, а братику Юре - три с половиной. Я вела его за руку. Мы ушли в лес. С нами шли и другие деревенские семьи. Кончилась еда. Некоторые из женщин пошли на брошенные колхозные поля накопать картошки. Но тут появились финские разведчики. Так мы оказались в плену.

Мама была беременной уже на последнем месяце и в деревне родила двойню девочек. А через некоторое время нас разместили в домах барачного типа, которые были уже обнесены колючей проволокой. Семья наша выросла. Нас было уже пятеро, и с нами из деревни приехали бабушка и дедушка. Поселили нас в комнате на 15 квадратных метрах, и было в ней пять семей. В общей сложности 21 человек. В условиях голода, холода, без медикаментов люди вымирали целыми семьями. Не обошло это горе и нас. Один за другим умерли бабушка и дедушка. Организм мамы тоже ослаб, и она заболела куриной слепотой и малокровием. Мои маленькие сестрички Галя и Нина, не получая даже материнского молока, тоже умерли. Мы с мамой остались вдвоём. И не знаю, что было бы с нами, если бы не девочка-подросток 14-летняя Римма Гуляева, ныне Иванова, родом из той же деревни Шангостров. Вместе с взрослыми она тоже выходила на работы. Благодаря своей сноровистости умела найти то у финнов, то среди местного населения что-нибудь съестного. И непременно делилась с нами.

Антонина Натарьева, Петрозаводск: "…В лагере каждую неделю - баня. Но необычная это была баня, и люди её боялись, словно огня. Её окрестили "прожаркой". От такой "прожарки" с густым настоем хлорки многие теряли сознание, в том числе и мы с Валей. Но раньше отведённого на помывку времени никто не имел права выйти из бани. Наши же лохмотья "прожаривались" в другом помещении, потом выкидывались на улицу. В толпе не так-то просто было найти свою одежду".

Раиса Филиппова, пос. Элисенваара: "Когда мне исполнилось 11 лет, я с семьёй оказалась в 6-ом петрозаводском лагере на Перевалке. Чтобы не умереть с голода, приходилось проникать в город. У кухонь или солдатских казарм нам, детям, иногда что-либо перепадало. А в город проникали разными путями. Иногда пролезали через проволоку, а когда у ворот стоял добрый охранник - пропускал.

Невдалеке от леса находился финский госпиталь. Подойдём к окну и начнём просить хлебушка. Иногда солдаты бросали, а бывали случаи, когда над нами смеялись и вместо куска галеты бросали бог знает что.

Однажды мы возвращались из города в лагерь. Выпустил нас через ворота охранник, который особых препятствий не чинил. А вот когда мы вернулись обратно, на вахте стоял уже другой охранник, и он сдал нас в комендатуру. Нас отвели в сарай, где стояли длинные скамейки, положили на них и резиновыми плётками нанесли кому по 15, кому по 25 ударов. После такой порки матери нас на руках относили в бараки. Не выдержав голода и жестокостей лагерной жизни, некоторые из моих братьев и сестёр умерли. Другие - спустя годы…

Когда Александра Вострякова из Петрозаводска попросили рассказать о тех временах, он сказал: "Я глубоко взволнован, и нет особой охоты вспоминать лагерное прошлое. Но кое-что по просьбе расскажу.

Родом я из деревни Кут-Лахта Лодейнопольского района Ленинградской области. Из дома нас привезли в лагерь Ильинский 17 сентября 1941 года. Из вещей у нас было то, что на себе, а хлеба, как говорится, что в животе. Всё, что осталось в доме, взяли финны. А дома разобрали и увезли на сооружение землянок и укреплений. Скот отобрали для своего пользования.

Территория нашего лагеря была огорожена колючей проволокой. Охранялась патрулями, а на вышках по периметру стояли дозорные. Жило нас в комнате 16 человек. Клопы и тараканы не давали покоя. Когда в доме был покойник, появлялись крысы. Умирали многие, особенно в конце 1941 и в начале 1942 годов. Комната отапливалась дровами, а вечерами освещалась лучиной. Хлеба давали по 100 граммов в день и по 300 граммов картофеля. Сколько-то крупы. Одежда и обувь изнашивалась до такой степени, что люди ходили босыми и полураздетыми.

Годы детства для нас были не просто трудными, а мучительно-унизительными. Детей к работам привлекали с 12 лет и как могли, унижали. Красный Крест, может быть, кому-то и помогал, но наша семья, как и всё население барака, этой помощи не видела. И лишь когда немцы под Сталинградом потерпели сокрушительное поражение, отношение финнов к лагерникам несколько изменилось. После выхода из лагеря я весил 40 кг, когда потом призывали в армию - 58, а при увольнении - 78 кг…"

Жестокость за гранью безумия

Владимир Михайлов, Харьков: "Летом 1944 года наступавшие войска Маннергейма подвергли интенсивным бомбёжкам и артобстрелам железнодорожный мост через реку Свирь, в трёх километрах от которой стоял наш дом. Мы устремились в лес в юго-западном направлении от Подпорожья. Вырыли землянки. Ночью было хорошо видно зарево пылающего Подпорожья. Немцы нас заметили с самолётов по нашим кострам. Финские наступающие части вывели на дорогу, и повели в сторону станции. Так начался наш плен, который продолжался до лета 1944 года. Поначалу нас разместили в деревне Усланка на берегу всё той же Свири, где уже было немало таких беженцев, как и мы. А там уже распределяли по лагерям. Так, гостившие у нас тетя Вера из Ленинграда и её дочери Тамара шести лет и трёхлетняя Лариса попали в Ведлозеро. А мой друг Боря Ромашов при живых родителях оказался усыновлённым бездетной финкой. Мне всё же повезло: оказался с родителями в петрозаводском лагере №3. У меня имеется документ из военного архива Финляндии, в котором в графе "ближайшие родственники" стоит знак вопроса. Возможно, и я рассматривался лагерной администрацией в качестве кандидата на усыновление.

После освобождения на месте своего дома мы нашли пепелище. Я был свидетелем следов многочисленных зверств финских оккупантов. Спустя много лет после всех этих событий я решил провести некоторое историческое исследование, - чем обернулась оккупация для мирных жителей нашей республики, по злому року судьбы оказавшихся в концлагерях, тюрьмах и других местах принудительного содержания.

И вот что получилось. В шести петрозаводских лагерях 1941-1942 годов содержалось более 35 тысяч граждан, проживающих на территории Карелии и Ленинградской области(это только в Петрозаводске). Кроме того, подобные лагеря были и в районах Карелии - в Медвежьегорске, в пос. Ильинском Олонецкого района, в Кутижме и в Киндасово Пряжинского района, в Орзеге и в Вилге Прионежского, а также многие местные концентрационные пункты для содержания граждан перед отправкой их в лагеря. Возраст детей был разный. Дети с 15 лет отбирались у родителей и направлялись в трудовые лагеря, которых было немало на оккупированной территории Карелии.

Ущерб, нанесённый малолетним узникам оккупационным режимом, можно обозначить по таким категориям:

смертность, которая преследовала бывших малолетних узников в результате голода и холода и различных заболеваний без медицинской помощи, что сказалось на их здоровье в последующие годы

инвалидность

принудительный труд

разрушение семей

физические увечья

этническая дискриминация

Уровень смертности во всех шести петрозаводских концлагерях в этот период был необычайно высок. Он был даже выше, чем в немецких лагерях, где смертность достигала 10%, а в финских - 13,75%. Иными словами по жестокости своего режима финские «лагеря смерти» превосходили даже немецкие концлагеря. Нет, финны не устраивали массовых показательных расстрелов для устрашения русских, как это делали немцы. Они истребляли славянское население в «переселенческих лагерях» голодом, пытками, и рабским трудом - тихо и без лишнего шума.

В первоначальный период лагерной жизни люди вымирали целыми семьями. Только за один первый год число узников в лагере №5 сократилось на одну четверть. Если в 1941 году в этом лагере насчитывалось до 8000 человек, то к середине 1942 года было уже 6000 человек. За три года - наполовину. Ежедневно в каждом лагере умирало до 20-25 узников. Особенно высокая смертность была в Кутижемском лесном лагере.

В каждом лагере работала похоронная команда. Трупы складывали в сараях и отвозились на кладбище "Пески". В каждую траншею укладывалось до 40 трупов. Грудные дети умирали один за другим. Голод косил детей в первую очередь. Но и питьевая вода отпускалась по норме. Основной рацион заключённых состоял из баланды серой ржаной муки. Вместо хлеба выдавали, как правило, подпорченные галеты. И только работа Красного Креста, когда дело уже шло к освобождению, положение с питанием несколько улучшила.

Из-за отсутствия мыла и моющих средств для помывки в банях и стирки белья проводилась в принудительном порядке "прожарка" как самих людей, так и их одежды. Эта "прожарка" для многих, ослабших физически, становилась похлеще многих наказаний. Процедура с паром и карболкой при высокой температуре длилась 30-40 минут. Многие её не выдерживали и теряли сознание.

"Великая Суоми" до Урала и концлагеря для всех, кто не согласен

У заключённых широко проводился принудительный отбор крови. На этот счёт имелось немало показаний. Случаи насилия и издевательств над узниками были явлением повседневным. Так, управляющий хлебозаводом некий Рачкала за малейшую провинность сажал заключённых в чаны с холодной водой. Финский врач Колехмайнен вместо лечения нередко занимался истязанием людей. Бездетным финкам, мужья которых погибли в войну 1939-40 г.г., разрешалось усыновлять русских пленных детей.

Чаще других следовали наказания за самовольный выход за пределы лагеря. И поскольку эти требования нарушали именно дети и подростки, которых голод гнал в город в поисках пропитания, их тоже наказывали по всей строгости. Сажали в холодную будку, били резиновыми палками, нередко даже стреляли по ним. Многие дети были ранены и даже убиты. Лагерные охранники как могли, изощрялись в своих издевательствах. Так, лейтенант Салаваара во 2-ом лагере выгонял больных людей на работу с помощью избиений плетью.

Сержант Вейкко заставлял детей хлестать друг друга плёткой.

Развивая идеологию Великой Суоми до Урала, оккупанты планировали выселение славянского населения за административные границы территории, которая по их плану будет принадлежать Финляндии. На каждого узника была заведена личная карточка. В ней, наряду с другими данными, учитывалась и этническая принадлежность.

Узники делились на две основные категории:

карелы, финны (!!!), вепсы, ингерманландцы, эстонцы

русские, украинцы, белорусы…

Личные карточки на лиц первой категории практически не заводились. Как правило, в лагерях они не размещались, а просто находились на оккупированной территории, имея на руках соответствующие паспорта и карточки для повышенной нормы получения продуктов".

Галина Чапурина, Петрозаводск: "Мои две старшие сестры 14 и 17 лет умерли в лагере от истощения. Я же каким-то чудом выжила. Наверное, мне отдавали последние крохи и ценой своей жизни спасли мою. Впоследствии мама не раз вспоминала, как я постоянно просила есть. В заточении за колючей проволокой я оказалась трёхлетним ребёнком в петрозаводском 2-ом лагере.

К тому времени, когда над нашим городом засияло солнце свободы, мне уже было шесть лет, и я многое начинала понимать, и многое осталось в моей памяти…"

Сергей Кирилин, деревня Падмозеро в Заонежье: "Когда началась оккупация, мы жили в Заонежском районе в деревне Падмозеро. В апреле 1942 года нас выселили в деревню Онежены. Мать мою отправили на строительство дорог, а я всю войну оставался с дедом. Потом из Онежен нас переселили в Тявзию, затем в Палтегу, а в 1943 году в деревню Медные Ямы. Всё имущество у нас отняли, мы остались голые, босые и голодные. Ели траву, кору, разбавляя мукой, которую давали по 200 граммов наполовину с бумагой. Ходить по деревне было запрещено. Полиция избивала по любому поводу. В 1942 году меня зверски избил помощник земельной комендатуры в Палтеге известный изувер карел Хойяр. В 1943 году я подвергся избиению начальником полевого штаба Симолой в деревне Великая Нива. Симола был крайне жестокий человек. У них при себе всегда была резиновая плётка, которой они "угощали" нас с удовольствием. Вот так нам жилось, детям, - нынешним старикам…"

Анна Лукина, учительница Яндомозерской школы: "Мы собирали мох, сушили, толкли и делали лепёшки. Из берёзовых опилок варили кашу, из соломы пекли хлеб. Такая пища истощала организм, и люди умирали целыми семьями. Голодной смертью погибла семья Калининых из деревни Есины, умерли Николай Лукин, Андрей Стафеев, Андрей Фепонов и много других. Большинство жителей деревни Типиницы умерли от голода. Весной 1942 года смертность в Яндомозере была настолько великой, что не успевали выкапывать могилы. В деревне Усть-Яндома тела покойников долгое время лежали непогребёнными. Финны глумились над голодными. Когда истощённые люди приходили просить хлеба, они избивали их. Колхозника Чуркина финны поставили на пахоту. 12 дней он работал без куска хлеба, падая от истощения. "Дайте хоть немного рыбы", - попросил он у коменданта. Комендант Липасти рассвирепел. Он схватил человека за шиворот и выбросил со второго этажа. Затем сбежал сам с лестницы и избил лежащего до крови. Потом Чуркина отправили в концлагерь, где он и умер.

Виктор Петрович Вишневский, Петрозаводск: "Моя мать, Вишневская Клавдия Николаевна, была эвакуирована с сыном - моим старшим братом Вячеславом, в Заонежье. Я родился в концлагере в марте 1942 года. Я вместе с мамой и старшим братом находился в Космозеро в трудовом лагере Л-55, где мама работала на строительстве дорог. Было трудное время. Ели траву, кору разбавляли мукой, добавляли опилки и пекли такой "хлеб". Старший мой брат выжил, потому что мама кормила его и меня грудным молоком. Только вера в Победу помогла выжить нашей семье в то тяжёлое время".Наиболее остро стоит проблема непризнания Российским фондом "Взаимопонимание и примирение" претендентов на выплату компенсации за пребывание в концлагерях от Германского фонда "Память, Ответственность и Будущее" бывших узников финских концлагерей, созданных на оккупированной территории Карелии союзницей фашисткой Германии - Финляндией. На обращение к Президенту России пока нет ответа. Союз обращался к Президенту Финляндии госпоже Тарье Халонен, но получил отказ в выплате компенсации со ссылкой на мирный договор 1947 года, в котором нет требований СССР о выплате компенсаций гражданам, пострадавшим от Финляндии.

…Возчик гробов А.Коломенский делал записи, увозя умерших: "В месяц их было от 80 до 170. За семь месяцев с мая по октябрь 1942 года из одного 5-ого лагеря было вывезено 1015 покойников, а за год около 2000. А таких лагерей в Петрозаводске было шесть. В Кутижме, где узники работали на лесозаготовках по три месяца, смертность была особенно высока. За 5 месяцев 1941-1942 годов из 600 человек в лагеря Петрозаводска вернулись 149 человек…"

Финские части СС "Викинг"

Вот что пишет в книге "Трагическое Заонежье", также вышедшей в год 60-летия Победы в Карелии, Василий Лукьянов: "Нам, славянам, только в Петрозаводске режим Маннергейма "обеспечил" 30 тысяч мест в концлагерях и 16 тысяч могил на кладбище только в Песках. Вдумайтесь, 16 тысяч мужчин и женщин! Всего в Карелии погибло от голода, холода, болезней и финского террора несколько десятков тысяч гражданского населения.

«Видно, что территорию поддерживают в порядке. В былые годы здесь сажали цветы или оставляли цветы в вазах. Это говорит о том, что здесь лежат чьи-то родственники», — говорит историк-любитель Терхо Ахонен.

Лагерь находился под надзором штаба тыловых армейских частей. В лагере работало 37 финнов, непригодных к строевой службе. Они охраняли пленных главным образом по ночам.

Концентрационный лагерь не был лагерем смерти

В лагере для гражданского населения Миехиккяля находилось почти две тысячи человек. В нем содержались, помимо русских и ингерманландцев, белорусы, украинцы и мордовцы.

По историческим свидетельствам, лагерь Миехиккяля не являлся таким страшным местом, как лагеря смерти, расположенные в Центральной Европе. Целью лагеря Миехиккяля было не уничтожение людей, а их спасение.

Еды было мало — так же, как и у самих жителей Финляндии, разрушенной войной, но лагерные условия делали получение и приготовление пищи еще более сложными. Грибы и ягоды собирали на большом расстоянии от лагеря.

Территория лагеря не была огорожена, и заключенные могли передвигаться за ее пределами, имея специальное разрешение или в сопровождении охранника. Проблем с дисциплиной почти не было.

Известен лишь один случай попытки бегства. Человека, находившегося в лагере, вели к врачу, когда он напал на сопровождавшего его охранника. У него был нож или ножницы, с помощью которых он пытался проложить себе дорогу к свободе. Побег, однако, не удался, и заключенного привели обратно в лагерь.

Легенда о прекрасной Ольге

Большая часть лагеря Миехиккяля располагалась на территории провинции Юлямаа. Несколько лет назад в Юлямаа нашли пачку писем военных лет, которые написал Рууса Метсякаллио (Ruusa Metsäkallio), учитель младших классов школы города Ихаксела. Они были адресованы ингерманландской девушке Ольге Кунерус (Olga Kunerus).

Профессор Юрье Варпио (Yrjö Varpio) рассказывает историю Ольги в очерках, вышедших в 2015 году под названием «Письма с войны» (Kirjeitä sodasta). Когда зимой 1943 года вышел указ об освобождении находившихся в концентрационных лагерях ингерманландцев, Рууса писал Ольге:

«Ура! Правда восторжествовала! Слава Господу! (…) Все выходки штабных господ потеряли смысл! Ура! Ура!»

Переписка Руусы и Ольги обрывается в начале весны 1944 года. Служивший унтер-офицером в концентрационном лагере Миехиккяля Вяйнё Пиирайнен (Väinö Piirainen) после войны написал рассказ о лагерном романе, в котором Ольга представлена под вымышленным именем. В романе 30-летний сержант поступает на работу в концентрационный лагерь и влюбляется в красивую и умную ингерманландскую девушку. О ней в романе говорится, что «девушка была чертовски симпатичной».

Ольга боялась возвращаться в Советский Союз и после окончания войны скрывалась в Швеции. В конце концов, Ольга все же нашла свою любовь и вышла замуж за финского капитана Вейкко Киппо (Veikko Kippo). Ольга умерла в Мюнямяки в 2004 году в возрасте 80 лет.

Рабочая сила, которую с радостью использовали

По словам доцента Антти Лайне (Antti Laine), концентрационных лагерей, подобных Миехиккяля, в Финляндии больше не было, хотя во время Войны-продолжения и Лапландской войны немцы создали много лагерей для военнопленных и трудовых лагерей — в особенности в Северной Финляндии. В других финских лагерях положение военнопленных было иногда очень тяжелым.

«В административном отношении концентрационный и трудовой лагерь не отличались друг от друга. Речь идет практически об одном и том же. Скорее всего, этот термин хотят использовать и в отношении лагеря в Миехиккяля», — уточняет Лайне.

Какое-то время концентрационный лагерь в Миехиккяля называли трудовым лагерем, хотя большая часть заключенных были нетрудоспособными. Заключенные были либо слишком старыми, либо слишком молодыми или больными для того, чтобы работать в лагере.

«Другие подобные лагеря находились на содержании иностранцев или располагались за пределами Финляндии. Это делает лагерь в Миехиккяля исключительным», — продолжает Лайне.

Трудоспособные заключенные обеспечивали жизнь лагеря. Ингерманландцы работали, например, на полях и в лесах в поместьях, которые были расположены неподалеку. Местные предпочитали ингерманландцев русским, потому что считали их «своими».

Рабочей силы во время войны не хватало, поэтому в хозяйствах Миехиккяля труд заключенных принимали с радостью. И в наши дни многие представители старшего поколения местных жителей вспоминают заключенных, которые во время войны работали в хозяйствах. Их иногда даже приглашали в избу, чтобы они могли поесть вместе с хозяевами.

Больше всего смертей в лагере было вызвано преклонным возрастом заключенных. Кроме того, жизни заключенных преждевременно уносили болезни. В конце осени 1944 года оставшиеся в живых заключенные были переданы Советскому Союзу, но останки умерших остались в могилах концентрационного лагеря.

Историю концентрационного лагеря Миехиккяля вспоминают во время ежегодного памятного мероприятия, которое проводится каждое лето после Иванова дня. Событие собирает вместе десятки людей, интересующихся историей. Шествие проходит мимо захоронений концентрационного лагеря.

Концентрационный лагерь — не единственная в Миехиккяля тайна военного времени, преданная забвению.

Военнопленные в сельской идиллии

Поселок Суур-Миехиккяля находится в идиллической финской сельской местности, примерно в десяти километрах от концентрационного лагеря времен войны и его надгробных камней. В центре поселка красуется ухоженный сельский магазин, перед ним расставлены стулья, на которые его жители рассаживаются тихими летними вечерами.

Всего в нескольких километрах от магазина находится здание, бывшее в послевоенное время тюрьмой. Сейчас оно является собственностью российской туристической фирмы, а до этого здесь работал детский летний лагерь.

Большинство жителей поселка не знают, что после войны в этом здании находилась тюрьма, в которой содержались финны, подозреваемые в совершении военных преступлений.

Осенью 1944 года в Финляндию прибыла Контрольная комиссия, которая представила список из 61 имен тех людей, которых подозревали в совершении военных преступлений. 45 человек из списка были арестованы и заключены в тюрьму Миехиккяля. Контрольная комиссия была органом, представлявшим страну-победителя, который осуществлял надзор за выполнением мирного договора, заключенного после окончания Войны-продолжения.

О временах существования тюрьмы могут рассказать только немногие старейшие жители Суур-Миехиккяля.

Один из них — 85-летний Пентти Весала (Pentti Vesala).

Выступление гимнастов для заключенных

Пентти Весала провел свое детство недалеко от тюрьмы Суур-Миехиккяля. Он рассказывает, что некоторые жители деревни работали охранниками в тюрьме, потому что ей требовалось много рабочей силы.

«Заключенные работали в хозяйствах. Конечно, с ними всегда был охранник. У наших соседей работал один заключенный, но мне тогда было 14 лет, и я не очень интересовался, что за люди находятся у соседей», — рассказывает Весала.

Тюрьма находилась здесь в период 1945-1947 годов. Заключенными были финские солдаты из так называемого списка № 1. Советский Союз обвинял их, в том числе, и в преступлениях, совершенных в концентрационных лагерях. Арестовавшие заключенных солдаты иногда сражались на фронте бок о бок с задержанными.

Весала вспоминает, как однажды ему удалось побывать за воротами тюрьмы. Для заключенных было устроено выступление гимнастов, жителей деревни тоже пригласили в качестве зрителей. Весала не помнит, как прошло представление, но оно в любом случае заинтересовало спортивного подростка.

«Там был забор двухметровой высоты и дозорные вышки. На вышке постоянно был охранник и, конечно, у него была наготове винтовка. У ворот тоже постоянно находился охранник», — вспоминает Весала.

Когда Весалу в 1952-м году призвали в армию, война была еще очень больной темой.

«После войны о таких вещах никто не решался говорить. Сейчас все иначе», — подводит итог Весала.

PS. Прочтешь вот такие финские рассказы, и начинаешь "проникаться", - "демократические пули не убивают, они гуманно усыпляют", "концентрационный лагерь, не может быть лагерем смерти, - в "демократической" стране" и т.д и т.п. А мы, всё ни как не поймём, "нам всегда лишь добра желают", а остальное, - с кем не бывает,. Но это, "только из лучших побуждений". Вон, и к "каменным плитам до сих пор, иногда, приносят цветы", хоть им самим и удивительно.

Ну и напоследок, - Кладбище советских граждан, замученных в финских концентрационных лагерях (1941—1944 гг.).

Концлагеря Петрозаводска:

Концлагерь № 1 расположен на Кукковке.
Концлагерь № 2 расположен в бывших домах Северной точки.
Концлагерь № 3 расположен в бывших домах лыжной фабрики.
Концлагерь № 4 расположен в бывших домах Онегзавода.
Концлагерь № 5 расположен в железнодорожном городке.
Концлагерь № 6 расположен на перевалочной бирже.

В справке, подписанной 26 августа 1944 года майором Госбезопасности начальником 2 Отдела НКГБ Вьюнковым, в Петрозаводске было семь лагерей. За три года финско-фашистского господства через их ад прошло 31576 человек, около 16 тысяч из них похоронено на кладбище Пески.
Сейчас в Карелии по последним данным проживает 6660 человек бывших узников Германии и ее союзников во Второй Мировой войне.
Есть и другая статистика: из 2377 финских военнопленных на нашей территории умерло 403 человека.
В связи с 60-летием освобождения Карелии от немецко-финских оккупантов хочется напомнить следующие цифры. В партизанском движении на территории Карелии участвовало 5101 человек, из них погибло 1472 человека. Из призванных в армию жителей Карелии с войны не вернулось более 100 тысяч человек. В частности, 9,5 тысячи карел, 1,6 тысячи советских финнов.
Общие потери советских войск в 1941-1944 годах в войне с Финляндией и германскими войсками на этом театре военных действий составили 420 260 человек, это 69% от численности личного состава фронта. Конечно, все эти цифры далеки от истины, но все же более приемлемы для логики, чем данные наших бывших врагов, к которым чиновники из соцзащиты обращаются за консультацией, чтобы выступать против своих граждан. Только с менталитетом российского чиновника это возможно.
Мне жалко молодых женщин - представительниц соцзащиты в судах. Они прекрасно понимают, какая неблаговидная роль им отведена. Вот и отворачивают от старушек свои лица. Мне часто приходилось в ту пору (1997-1998 гг.) посещать суды. Идет слушание дела очередной соискательницы. Опустив очи долу, дама, по возрасту годная во внучки пожилой подательнице иска, делает заявление: "Ваша честь, по нашим данным в Заонежье не было мест принудительного содержания ".
Красавица, посмотри на соседа справа - автора этих строк, посмотри на шрам на его лбу: это "подарок" пьяного штурмфюрера СС, переведи взор дальше. Вот сидит Клавдия Патракова (Ермилкина) с поврежденным глазом и страшными шрамами на лице от финской плетки. Нас с Клавдией судьба свела в войну на Малой Шильте - жили в одном доме. Поговори с оглохшим от побоев изувера, помощника коменданта Хояра, Кирилиным Сергеем. Это он девятилетним парнишкой валялся на улице Палтеги, изо рта и ушей у него текла кровь, а озверевший фашист продолжал его пинать. Повтори свои слова сестре Тихоновой Таисии Александровны, она все равно не услышит. Она онемела и лишилась слуха, когда ей было 1,5 года. Финский подонок натравил на девочку овчарку, и та упала с окна. Вот эти данные, красавица. Они здесь, рядом. А соцзащита ищет эти данные в стане бывших убийц и насильников и берет их за основу, правда, выборочно. Если в документах говорится о зверствах оккупантов, то соцзащита это отметает. Ей нужны сказочки о райской жизни. В какое время мы живем, в какой стране? Это не воспринимает человеческий разум.
"Мою двоюродную сестру из деревни Ерстнево (Кижи), совсем еще девчонку - до войны училась в Петрозаводске в техникуме - разорвали на двух березах якобы за связь с партизанами. Привязали ноги к двум согнутым деревьям и отпустили их ", - рассказывает мне земляк из Кижей майор в отставке Юрий Ярышев. Вот какую "цивилизацию" нес России пресловутый "Всадник ", о подвигах которого с упоением вещают иваны, не помнящие родства.
Как-то будучи в Кижах, разговорился я с одним служивым. Не любит он, когда одновременно на остров на одном теплоходе приезжают немцы, а на другом французы. Среди туристов, как известно, много стариков, и войну они помнят. Поэтому, когда встречаются участник французского Сопротивления и штурмбанфюрер из Баварии, бывают и эксцессы. Да, Франция и Германия - это великие нации, их народы помнят свою историю, какой бы горькой она ни была, и не секвестируют ее, как это делают в Карелии и России иваны, не помнящие родства, в угоду сиюминутной копеечной выгоде. Стыдно мне за этих начальников, жалко их наследников. Забыли чиновники о нас, детишках со вспухшими от мякины животами, о растерзанных финской солдатней женщинах и девушках, о запоротых насмерть стариках. Все забыто. Так кого же мы вырастили на свою погибель?!
В этой книге я рисую картины жизни Заонежской деревни в период первых послевоенных пятилеток. Это тоже трагическая страница нашей страны, мы были уверены в будущем, но увы... Книга эта основана на документах из Национального архива РК, Архива Управления ФСБ по РК, работах ученых, официальных документах и воспоминаниях участников и свидетелей той поры. Особо благодарен я за помощь Горшковой Клавдии Григорьевне, бывшему секретарю Вырозерского Совета. Ведь до сих пор тема оккупации Карелии, Заонежья, тема плена, "мест принудительного содержания", оборонно-строительных батальонов, даже тема срочной эвакуации - это тайна за семью печатями. Поэтому я решил в меру своих сил осветить ту пору.
Это документальная повесть, и мне думается, что она будет интересна не только для моих современников, но и для молодых.
Людям нужна правда! Шестидесятилетнему юбилею Победы эта книга посвящается.

Роковой 1941-й

По данным ответственного за эвакуацию Т. Вакулькина, в Заонежском районе в оккупации осталось 12 тысяч человек, а по финским данным 15 тысяч, сейчас уже называют цифру 17 тысяч человек. В других оккупированных территориях народу осталось - мизер. Как это случилось? Почему?
В юности я работал на флоте. С этим вопросом в 1959 году обратился я к своему преподавателю, известному капитану Михаилу Дмитриевичу Кукушкину (он вел у нас лоцию) - имя этого капитана вспоминают в день освобождения Петрозаводска, когда опускают венок у Ивановских островов. Это он в 1941 году спас с горящей баржи людей (правда, к сожалению, около 50 человек утонули около острова), и на переполненном буксире доставил их в Шалу. Закончив спасательные операции, три буксира, в том числе и буксир Кукушкина, последними прошли уже практически скованный льдом ББК, но враг настиг его, и при заходе в город Онега судно разбомбила авиация противника. Буксир затонул на мелководье, команда спаслась, сам капитан остался сидеть на рее в валенках до подхода спасателей.

Так вот, Михаил Дмитриевич объяснил, что эта трагедия стала возможна благодаря географическому положению Заонежья и стратегическому таланту Маннергейма. Действительно, Заонежский полуостров по причине тектонического происхождения имеет береговую линию, изрезанную фиордами. Есть шхерные участки, а связь с материком в основном проходила через два моста Плавник на заливе Святуха и Федотовский. Перерезав эти мосты, финны блокировали Заонежье. Они учли все. Ранние морозы сковали заливы, бухточки, шхеры. Лед - где был более толстый припай толщиной 15-20 сантиметров, а где и вообще лед-резунец, особенно опасный для древних деревянных барж, помешал судам, пригнанным с Мариинской системы для эвакуации жителей Карелии. Именно из-за ледового припая баржи не могли спасти жителей Шуньги. Целую неделю люди ждали эти баржи, а те не могли подойти ни к Кузаранде, ни к некоторым другим населенным пунктам Заонежья. В Толвуе затонула баржа с архивом, правда, люди спаслись. Две баржи с людьми оказались брошены на произвол судьбы в Малом Онего, и только через двое суток были отбуксированы на Пудожский берег. Как мне объяснил другой участник этой героической эпопеи по эвакуации населения капитан Амосов Сергей Васильевич, под началом которого пришлось трудиться в юности, судьба баржи иной раз зависела от настроения фашистского летчика и жизненного опыта, выдержки капитана буксира. С началом войны на буксирах установили небольшие пушки или зенитки, а командному составу флота ввели воинские звания. И вот новоявленный "Федор Ушаков ", буксируя баржу с тысячами детей и женщин, заслышав гул фашистского стервятника, командовал: "Орудия к бою ". Матросы начинали суетиться около этой "пуколки", И фашистский самолет, уже было пролетевший мимо, разворачивался и начинал утюжить буксир с незадачливым флотоводцем. Матери прижимали мертвых детей, исходя не человеческими воплями, кричали дети, тщетно пытающихся разбудить уснувшую навеки мать, а через пробоины ниже ватерлинии хлестала холодная онежская вода, наполняя сердца несчастных ужасом.
Другой тип капитанов - это yмyдpeнныe жизненным опытом люди. Заслышав гул вражеского самолета, они приказывали закрыть "пукалку", и команда маскировала зенитку подручными средствами: ящиками, телогрейками, брезентом. Самолет, сделав пару кругов над караваном и не обнаружив ничего подозрительного, кроме барж с детьми, летел дальше. Ведь не все пилоты были фашистами-душегубами! А караван продолжал свой путь к спасительной Пудоге, к Шале, Песчаному.

Однако не сумевшим попасть в эвакуацию людям пришлось СО своим нехитрым скарбом от причалов Толвуи, Шуньги, Кузаранды и других мест, куда не могли подойти баржи, возвращаться восвояси по домам. А вскоре появились первые "гости" из Суоми. Обычно сначала проезжала конная разведка, а потом через деревни шли лыжники и по два человека заходили в дом. Приветствовали: "Хювя пяйвя! ". И задавали стандартные вопросы: "Есть солдат? Есть коммунист?
Комсомолец?". Это я знаю со слов их родственников и очевидцев, сам-то был совсем мальцом. В первые дни оккупации они расстреляли юную комсомолку Тасю Мухину. Девушка попыталась спрятаться в хлеву среди животных, и крутые шюцкоровцы поливали через окна строения из своих автоматов "суоми", а потом, сделав свое черное дело, долго не разрешали хоронить Тасю. Сейчас ее могилка находится на Юсовой Горе рядом со знаменитой сказительницей Ириной Федосовой. Так Заонежье начинало знакомиться с новым порядком, который внушал ужас на протяжении трех лет оккупации несчастным жителям Заонежья.

Заонежье было полностью оккупировано к 5 декабря 194L года. Через несколько дней "гости" из Суоми, дав на сборы всего один час, приказали жителям территорий Типиницкого, Кузарандского, Вырозерского, Толвуйского, Падмозерского, Шуньгского и других сельских советов, находящихся на Восточном побережье, которое было объявлено особой зоной, переселиться в определенные деревни в глубине полуострова. Они были помещены в концлагерь, так как секретный Приказ Командира Военного управления полковника В. А. Котилайнена гласил:
«В концлагерях Военноro управления восточной Карелии содержатся:
а) Лица, относящиеся к не национальному населению и проживающие в тех районах, где их пребывание во время военных действий нежелательно.
б) Политически неблагонадежные лица, относящиеся к национальному и не национальному населению.
в) В особых случаях и другие лица, пребывание которых на свободе нежелательно» ("", стр. 171).
Основная масса жителей оккупированного Заонежья опюсилась к не национальному населению, ибо на 15 тысяч заонежан к национальному населению относил ось всего 500 человек (из тех, кто попал в оккупацию), и именно наше проживание было нежелательно финнам в особой зоне, и именно мы были переселены в концлагеря согласно приказу полковника Котилайнена. В документах финского командования это отражено точно. Так, в письме от 30 мая 1997 года, адресованном Председателю Карельского республиканского Красного Креста Борису Романову, Военный архив Финляндии сообщает:

«Трудовой лагерь Л-55 располагался в восточнои Карелии в районе Толвуя - Терехово - Великая губа ».
Зам. директора военного архива Илкка Корконен. Секретарь Сеппо Раутиа.
Гербовая печать архива.

А, как известно из финских документов, (см. «По обе стороны Карельского фронта », В. Г. Макуров, стр. 412) все трудовые лагеря подчинялись Управлению Восточно-Карельских концлагерей.
Лагерь Л-55 занимал практически все Заонежье, куда фашисты загнали жителей прибрежных районов. Были у этого лагеря и более мелкие подразделения со своими индексами и нумерацией.
Посмотрев на карту, где были сконцентрированы жители Заонежья по 6 - 7 семей в доме, можно сказать, что это самые плодородные земли, людей согнали сюда для рабского труда, в основном в сельском хозяйстве. Колхозы переименовывались в общины, где применялся рабский труд, оплачиваемый в каждом месте по-разному, в зависимости от коменданта. Платили и по 20 марок (три коробка спичек), вместо марок могли платить и "натурой". Так, по свидетельствам очевидцев, на работающего раба выделялось по 140 граммов искусственной муки (каких-то белых хлопьев), в которые добавляли солому и из этого месива пекли хлеб. На детей и стариков ничего не выделялось, поэтому, если официально детский труд разрешали с ]5 лет, то практически дети батрачили с 6 - 7 лет, чтобы помочь взрослым выполнить норму и как-то дополнительно заработать. Люди умирали от голода, болезней, а также жесточайшего террора финских властей. Оккупанты ввели круговую поруку: если кто-то из членов семьи исчезал, финны арестовывали всех его родственников, истязали их, несмотря на возраст, увозили в тюрьму в Космозеро, откуда мало кто возвращался. Там после издевательств расстреливали.
В Великой Ниве стоял полевой штаб, начальником которого был садист Симола. В деревне Поля располагался финский батальон. Пленные лагеря Л-55 размещались в этих деревнях по 6 - 7 семей в доме, как и в окружающих деревнях поменьше:
Шильте, Малой Шильте, Фоймогубе (Патрово), Харлово, Тявзии, Якорледине, Кераке, Крохино, Щелейке, Медных Ямах. Все дома в этих деревнях набили русскими рабами. А в деревнях Комлево, Пургино, Терехово концентрировали население для дорожных работ. Все русские были обречены на голодную смерть, смерть под палками или от выстрела "весельчака" охранника.
Старушек забивали насмерть палками, когда те пытались собрать колоски для голодных внуков, как свидетельствует Мария Александровна Гурова (Тихонова) из Спировки. (Запись телеканала "Московия "). В каждой деревне, большой и малой, были отделения полиции, полицейские посты. Двери под страхом смерти запрещалось закрывать на ночь. Практически каждую ночь проверяли, обыскивали, нет ли разведчиков или припрятанного зерна. Самые маленькие деревни оккупанты сжигали, чтобы не было приюта для разведчиков и партизан. По этой же причине наглухо заколачивались личные бани, их запрещалось использовать под угрозой расстрела.

Как сказано в секретном «Положении финского оккупационного управления Восточной Карелии о концентрационных лагерях » от 31 мая 1942 года,
«B качестве дисциплинарного взыскания для лагерников можно принять:
1. лишение лагерника доверенной ему специальной работы;
2. выполнение лагерником обязательной работы вне очереди максимум 8 раз подряд;
3. помещение лагерника под арест в светлую комнату максимум на 30 суток, а в темную максимум на 8 суток, когда проступок суммируется - 45 суток в светлую комнату и 12 суток в темную комнату».

Когда есть необходимость, можно в первой части п.3 указание ужесточить уменьшением питания или применением жесткой постели, или то и другое сразу.
Если указанные выше наказания не эффективны, к какому-нибудь лагернику... начальник лагеря может назначить вместо дисциплинарного взыскания или вдобавок к нему наказание избиение розгами максимум 25 ударов». (Макуров В.Г. «По обе стороны Карельского фронта », раздел IV, «Поддержание дисциплины » пункт 37).
Все это применялось в оккупированном Заонежье, только в более изощренном виде: основным аргументом оккупантов были кулак, палка (шомпол) и автомат «суоми», который они частенько пускали в ход ради забавы (книга «Чудовищные злодеяния финско-фашистких захватчиков в Карело-Финской ССР », В.Г. Макуров «По обе стороны Карельского фронта », И. Бацер,
А. Клекачев «Позывные из ночи »). Так, первый секретарь подпольного райкома Бородкин Георгий Васильевич рассказывает: «Я не случайно заикнулся об условиях. Здесь в Заонежье не просто оккупация. В сущности, вся территория этого района превращена в огромный концентрационный лагерь. Партизаны сюда как прорываются? Отдельными рейдами. Летом - шалишь. Зимой главным образом на лыжах... » (стр. 74 «Позывные из ночи »)
Следует отметить, что книга «П озы вные из НОЧИ », изданная в 1 965 году, имеет статус документальной повести, написанной на конкретных фактах, данных партийного архива Карельского обкома КПСС и КГБ.
То, что Заонежье полностью было превращено в концлагерь (после Указа президента № 1235 это стало называться более расплывчато «местами принудительного содержания», следует из справки № 7493 от 30 марта 2001 года, выданной Военным архивом Финляндии Подлужной (Власовой)Тамаре Николаевне, где сообщается, что «деревня Устьяндома в Заонежском районе была местом принудительного содержания гражданского населения в годы оккупации Восточной Карелии (1941 - 1944). Поэтому семья Власовых находилась в принудительном содержании в те годы».
Справка того же архива: «Гражданское население содержали в районе деревни против своей воли в 1941 - 1944 году. Еще сообщаем, что, так как дети семьи Власовых жили на оккупированной территории Заонежского района, их можно уже на этом основании классифицировать как малолетних узников ».
Такая справка есть не только у Подлужной, имеются они еще у нескольких человек. Сами бывшие оккупанты подтверждают, что все Заонежье в годы войны относилось к «местам принудительного содержания населения».
Некоторые деревни в Заонежье были ограждены колючей проволокой, другие - нет, так как при существующей системе полицейского контроля, круговой поруки бежать было практически невозможно, да и сам Заонежский полуостров от Ламбасручья до Медгоры бьл опоясан шестью рядами колючей проволоки с подвешенными минами. Местами эта проволока сохранилась до сей поры в напоминание о тех мрачных временах. Кстати, в документах военной поры населенные пункты часто отражены только названиями «куста» деревень. Например, в Вырозерский куст входило 22 деревни, в Кузарандский и Толвуйский - десятки деревень. Некоторые деревни оккупанты переименовали на свой лад по специальному приказу.
Часть жителей Заонежья была перевезена в Петрозаводск, в концлагерь № б, располагавшийся на улице Олонецкой. Часть заонежан оккупанты переселили в концлагеря Кондопожского района. В документах той поры территории Заонежского района обозначаются грифом А/б. Финские архивы пока не разъяснили значение этой зловещей символики.

Карта финские концлагеря в Заонежье

Некоторые подростки из республики, в том числе из Заонежья, были насильно отправлены в оборонно-строительные батальоны финнов и ИСПОЛЬЗ0Вались в других областях, к примеру, в Ленинградской. На них по логике вещей тоже распространяется понятие «другие места принудительного содержания,>, а значит и льготы, положенные бывшим малолетним узникам. Об этом свидетельствует письмо прокурора республики В.М. Богданова от 11.07.1995 года № 13 - 03 министру социальной защиты Семенову В.А., где он требует вернуть изъятые удостоверения этой категории бывших малолетних узников.
Большая часть молодежи из Заонежья старше 15 лет попала в лагерь № 1 между Масельской и Повенцом, потом их разбросали по лагерям, отправили, например, во второй лагерь в Кяппесельге, в Кондопожские лагеря на лесозавод. Много молодежи загнали в Кокоринский лагерь на строительство дороги по западному берегу Заонежского полуострова. Этот лагерь был передвижным: подразделение Кокоринского лагеря находились также в Уницах, Мелой губе, Кокорино, Куткострове и еще ряде деревень. Были там и семейные граждане из семейного лагеря № 2 (из Кяппесельги) - лагеря объединили, так что попали туда и малолетние дети. Часть заонежан содержалась в Вилговском трудовом лагере. Около 90 человек командированной молодежи из Вилговского лагеря (согласно финским документам) работали на заготовке леса в концлагере в Матросах. Кстати, в этом лагере находились две моих тети Танска (Мартюхина) Мария Ивановна и Авдеева (Мартюхина) Ольга Ивановна.
Наличие этих лагерей подтверждается как финскими документами, так и советскими.

Официальные документы:

Справка УФСБ по РК № 10/26-81/ от 26. 11. 99 г. (изъятиями) В письме от ФСБ Управления по Республике Карелия №10 /2681/Н от 26.11.99 г., адресованном председателю общества ""Земля Заонежья" Ивану Костину, отмечается следующее:
"По данным на 4 мая 1942 года вся полнота власти на временно оккупированной территории КФССР была сосредоточена в созданном финскими оккупантами Военном Управлении Восточной
Карелией. В административном отношении занятая территория была разделена на округа и районы. В частности, Заонежский район республики был белофиннами разделен на семь местных районов:

Уницкий - центральная деревня Малая Губа;
Шуньгский - центральная деревня Шуньга;
Великогубский - центральная деревня Великая Губа;
Великонивский - центральная деревня Великая Нива;
Толвуйский - центральная деревня Толвуя;
Яндомазерский - центральная деревня Яндомозеро;
Сенногубский - центральная деревня Сенная Губа.

Возглавляли указанные районы коменданты. В их распоряжении находилась рота полицейских. Коменданты районов ведали регистрацией населения, выдачей документов, реквизицией продовольствия, скота, оружия и т.д. Населенными пунктами непосредственно управляли старосты. На старост возлагались следующие обязанности: списочный учет населения деревень, регистрация вновь прибывших и сообщение о них коменданту или полицейским, учет продовольствия и выдача его населению, поддержание в населенном пункте порядка, установленного белофиннами, обеспечение выполнения всех повинностей, устанавливаемых властями для местного населения.
Для поддержания порядка особый контроль со стороны финских оккупационных властей проводился в оккупационных местностях восточного и южного побережья Заонежского залива. Так, в Приказе по Управлению Шуньгским районом говорится следующее: « ... оккупированная местность Заонежского района в восточном и южном направлениях объявляется запретным районом, и населению туда ходить категорически запрещается. Объявить, что нарушители будут расстреляны».
О правилах передвижения в Приказе говорится: « ... гражданское население не имеет права выезжать без разрешения начальника района или Штаба Управления Восточной Карелии».
Основание: архив УФСБ России по РК фонд КРО ОП 1 порядка 81 л 13-24.
По данным на 10 июня 1942 года следует, что «все население в деревне Великая Губа осталось на Jиесте, кроме этого, туда эвакуировано население Толвуйского, Кузарандского, Вырозерского и Типиницкого сельских Советов, а также частично Паяницкого сельсовета. Всего около 15 тысяч человек. Все деревни этих сельсоветов расположены по побережью Заонежья и в настоящее время заняты войсками... ».
Основание: архив УФСБ России по РК фонд КРО ОП 1 порядка 81 л 51-52.
Согласно указанию штаба 3 финской армии от 9 сентября 1941 года «Гражданское население, проживающее в Заонежском районе КФССР, использовалось на строительстве дорог для военных целей и ремонте дорог для гражданского населения, а также для уборки урожая, сбора ягод, грибов, ловли рыбы для нужд белофиннов. Если в промежутках этих работ можно использовать население в других работах, нужно сделать так, чтобы население могло заработать деньги для покупки необходимого».
Основание: архив УФСБ России по РК фонд КРО ОП 1 порядка 81 л. 81-82.
Вот неполные списки, в которых жители бывшего Заонежского района упоминают следующие места концентрации гражданского населения с условным обозначением этих мест:

10 км от станции Масельгской или 13 разъезд Кировской железной дороги (№ 8010 он же 9839)
- Совхоз «Вичка » (№ 8047)
- Деревня Юстозеро (№ 8639)
- 12 км от Медвежьегорска по Гоблинскому тракту (№ 9604)
- деревня Чебино (№ 9607)
- 12 км от дер. Пергуба (№ 9838).

За работу в указанных местностях финские оккупационные власти платили деньги.
Основание: архив УФСБ России по РК, фонд КРО, архивные дела арх.М 8297, 8298, 8299.
«Являются ли данные объекты местами принудительного содержания гражданского населения, установить по нашим материалам не представляется возможным». На этом архивный текст заканчивается.

Надо учесть, что эта справка на мой запрос (в справке я указал юридический адрес «Земли Заонежья», Т.е. адрес И.А Костина) пришла через три месяца после вступления в силу Постановления № 20 от 07.07.1999 r., которое практически одним пунктом 3 перечеркивает старые нормативные акты. Те же факты толкуются уже против истца. Вот и вся мораль.
Что чиновникам не ясно? Что такое «иные места принудительного содержания»? Возможно, чиновники далеки от правовых норм, применяемых во всем цивилизованном мире, а может, просто себе дороже признать существующие во всем мире постулаты.

Посольство ФРГ в Москве в ответ на публикацию А. Укконе в «Известиях» от 13.02.2003r., сослалось на закон об учреждении фонда «Память, ответственность, будущее», вступивший в силу 12.08.2000 года, а конкретно на параграф 11 этого закона:
«Признаками иных мест заключения являются бесчеловечные условия, недостаточность питания и отсутствие медицинского обслуживания».
Всего этого жители Заонежья хлебнули с лихвой. Территорию Заонежья можно отнести и к концлагерю, и к «иным местам принудительно содержания». Можно ли считать человечным обращение, когда финская солдатня или полицаи избивают больного человека до полусмерти оглоблями за то, что он не мог выполнить норму? А истязанию в Заонежье подвергались все и старики, и дети, часто безо всякого повода.
Можно ли считать нормальным питание, когда на работающего человека выделялось 140 граммов эрзац-муки? Ее еще называли «кулевой мукой». Порой вместо нее давали 100-150 граммов хлеба на работающего (на карелов - 300 граммов), а на детей и стариков не давали вообще ничего. Можно ли считать «медицинским обслуживанием» операцию, когда больному вскрывают живот и не зашивают, а отправляют его за десятки километров ночью в другую больницу? Или когда вместо оказания медицинской помощи врач-шюцкоровец под хихиканье полупьяной медсестры-лотты (дамочки из профашистской организации «Лотта Свярд» или «белые переднички») до полусмерти избивает несчастного больного? И не виноваты старики, что в угоду недальновидным политикам государственные ведомства социальной защиты понимают свои обязанности с точностью до наоборот. Это России еще аукнется. Есть мудрая заонежская поговорка: «Недалеко уедешь, на запятках стоишь» (запятки - продолжение санных полозьев в дровнях). К чиновникам, которые измываются над заонежскими стариками, также отнесутся их дети и внуки, потомки, ведь они так воспитаны своими родителями.
Кстати, к этой справке УФСБ возникает вопрос: в селе Великая Губа было сосредоточено все население Восточного и Южнoгo побережья полуострова около 15 тысяч человек. Согласно данным секретаря комиссии по эвакуации Т. Вакулькина, в Заонежском районе осталось в оккупации 12 тысяч человек, а по данным финнов - около 15 тысяч, есть документы о 17 тысячах русских в оккупированном Заонежье. Тогда кто же, интересно, надрывался на непосильной работе в лагере Л-55 в Космозере, Палтеге, Шильте, Патрово, Тявзии, Красной Сельге, Устьяндоме, Медных Ямах, Полях Терехово, Комлево, Пургино, Толвуе и других подразделениях этого лагеря, раскинувшегося практически на всей территории района, и где был режим концлагеря?
По финским данным на 31 декабря 1941 года в концлагеря было заключено 20005 человек, из них 210 - карелы, остальные русские («По обе стороны Карельского фронта » 1941-1944 год»).
В записках июля-декабря 1941 года фельдмаршала Маннергейма упоминает:
«Таким образом, четверть из числа населения, или всего 90 тысяч человек, остались на месте. Из них половина карелы, а остальные - большей частью лица, высланные из центральных областей Советского Союза» (В. Г. Макуров «По обе стороны Карельского фронта », стр. 143).
Непонятно, к кому отнес фельдмаршал жителей Заонежья, прямых потомков новгородцев? Вербованных у нас не было, а карел всего 505 человек на весь район. Поэтому опираться на данные статистики враждующих сторон - занятие неблагодарное, в информационной войне истиной не пахнет.

Можно усомниться в воспоминаниях фельдмаршала Маннергейма, ведь по данным некоторых наших авторов в концлагеря было заключено 35 тысяч человек. Известно, что жители Заонежья содержались в концлагерях или трудовых лагерях на территории полуострова и в концлагере № 6 в Петрозаводске, а также были раскиданы по другим лагерям Карелии, других областей. Некоторые подростки были загнаны силой в так называемые оборонно-строительные батальоны, где содержались в лагерном режиме. Эти батальоны трудились и в соседних областях, например, в Ленинградской.
Поэтому я считаю целесообразным опубликовать следующий документ без купюр. Судьба этой справки очень интересна, она еще раз показывает, как к соискателям статуса БМУ относятся карельские чиновники всех уровней власти.
Первый заместитель министра соцзащиты Е.А Сидибе сделала запрос № 5-22 от 07.12.1993 г. о нахождении финских лагерей на оккупированной территории Карелии в период Отечественной войны с 1941-1944 года в ЦГА Карельской АССР. Ответ-справку 1/637 от 16.12.1993 г. до населения старались не доводить (особенно до жителей Заонежья), и все же наш предшественник-правозащитник Хомутинников В. Н. сумел заполучить оригинал, с которого делал потом ксерокопии. Жители 3аонежья предъявляли эту справку в судах, она сыграла важнейшую роль в установлении статуса БМУ.
Автор справки В. А. Рунов (ныне покойный) был объявлен чуть ли не персоной «нон грата». Он, мол, не имел права выдавать такую справку. Светлая память этому честному человеку:
Наконец в 1996 году злополучную справку передали в УФСБ РК (акт 1-57 от22-02-96 года), а в соцзащите хранится первый экземпляр, но чиновники даже не выдают ее адвокатам для предъявления в суд. Вот так о нас заботится соцзащита.
Достоверность этой справки признал директор архива О. Г. Чистяков, приглашенный в качестве свидетеля в суд по установлению статуса БМУ Кармановой Людмилы Ивановны. Слушание состоялось под председательством судьи Хлопотовой Ольги Николаевны 17 января 2003 года.
Предлагаю читателям ознакомиться с этим историческим документом и сделать вывод о морали наших чиновников, призванных заботиться о насущных проблемах стариков, отдавших стране все силы, здоровье, жизнь.

Письмо:
В Министерство социальной защиты населения РК Первому заместителю министра Е.А. Сидибе 16.12.93 № 1-6З7на № 5-22 от 7.12.93 г.
На Ваш запрос о нахождении финских лагерей на оккупационной территории Карелии в период Великой Отечественной войны 1941-1944 гг. сообщаем следующее:

Концлагерь в д. Святнаволок Петровского района, сводный молодежный, на момент освобождения Красной Армией в июне 1944 г. насчитывал свыше 700 узников. Образован финнами в 1941 г. Узники концлагеря находились за колючей проволокой, использовались на дорожном строительстве, углежжении и др. каторжных работах под винтовкой финских солдат и избивались дубинками.
Основание: Газета «Красное Знамя» 1944 г. от 19 июля «Карелия в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.») Сборник документов и материалов. Издательство «Карелия», г. Петрозаводск, 1975 г., стр.321.

Концлагеря Медвежьегорского района:
В городе Медвежьегорске на противоположной стороне от санатория и военного городка находился концлагерь для военнопленных и мирного населения. Организован в 1942 году.
В 38 км от ст. Пиндуши находился концлагерь № 1, который в августе 1942 г. был перебазирован в д. Медвежка, 18 февраля 1943 г. концлагерь из д. Медвежка частично был переброшен за 18 км. в лес и в марте 1944 г. прекратил своё существование, мирное население было отпущено в свои дома.
16 апреля 1944 г. часть жителей Толвуйского сельсовета была направлена в концлагерь № 9839, который был сформирован на базе лагеря № 8010 и находился в 10 км. от ст. Масельга. Лагерь № 8010 действовал с 1942 г.
В 1942 г. действовали концлагеря: Кокоринский вблизи д. Кокорино № 9605 в 2 км.. от д. Медвежка, в 1943 г. концлагерь № 08047 совхоза «Вичка », в д. Космозеро действовала с 1941 по 1944 гг. тюрьма для местного населения.
В 1941 г. население побережья Повенецкого и Заонежского заливов (Заонежский район) было отнесено к запретной зоне. Население деревень Толвуя, Кузаранда, Типиницы, Сенная Губа, Кижи переселено в концлагеря Петрозаводска, в концлагерь "Пески" (6 км. от Петрозаводска), Кутижму, в 1943 г. в концлагерь, находящийся в 8 км от д. Уница. В 1944 г. в концлагерь № 9836 за 12 км от д. Юстозеро, в концлагерь совхоза «Вичка ».
Основание: ф.287, оп.2, д. 28, л.45, 82, д.30, л. 47-48, 235, ЛЛ. 19, 47,195-196, д. 31, л.279, 280, 313-314.
«Чудовищные злодеяния финско-фашистких захватчиков на территории КА ССР », сборник документов и материалов Госиздат КАССР, стр. 16-17,51,61, 75, 109, 195,257-259.

Концлагеря Кондопожского района:
В Кондопожском районе находились концлагерь военнопленных № 8062; комендатуры: Сунская, Кондопожская, Новинская, Илемская, Лижемская, Обжская, Уницкая. В Кондопожский концлагерь пленных размещали взятых в плен при эвакуации жителей Заонежского и Петровского районов.
Основание: ф. 792, оп.3, д. 2-40, л.1,2, 62, 63, 64.
Директор архива: О. Г. Чистяков. Исполнитель: В. А. Рунов

Василий ЛУКЬЯНОВ
Председатель КРОО "Общество "Земля Заонежская"
Член Союза журналистов России

Горожане смогут пройти экспресс-диагностику своего здоровья, получить консультацию терапевтов, пульмонолога и других специалистов.
29.03.2019 ИА Республика

Около 40% людей оставшихся на оккупированной финнами территории были согнаны в концлагеря!! По тотальности истребления мирного населения на захваченных территориях маленький финский народ в разы превзошел деяния и нацисткой Германии, и Японии, и любого другого государства Второй Мировой! В лагеря были согнаны люди в основном по одному признаку - не финно-угорская этническая принадлежность, русские. Там оказались почти все(!) русские бывшие в финской оккупации. Тех немногих что остались за их территорией опять же в любой день могли убить или посадить в лагерь.

Около трети людей заключенных в лагеря погибло. Из них большинство (90%) умерло в 1942. Поражение под Сталинградом в начале 1943, заставило финнов пересмотреть политику геноцида, видимо, отложить до лучших времен. До этого смертность в финских концлагерях значительно превосходила смертность в немецких!

Люди умирали от голода, пыток, расстрелов. В качестве причин смерти цинично указывали водянку, либо еще более цинично - естественную убыль, по записям люди умирали от старости в 30 лет. Иногда учет жертв вообще не велся.

Те события не признаны актом геноцида ни в Финляндии, ни в России, ни где-либо еще.

После Второй Мировой, под давлением антигитлеровской коалиции за эти деяния только несколько финских граждан подверглись преследованиям внутри самой Финляндии - штрафам, коротким срокам заключения, с последовавшей быстрой амнистией. Ни один не был выдан за пределы Финляндии. В наше время финские граждане той войны официальным Хельсинки и финским обществом не расматриваются иначе как герои войны, образцы доблести и чести.

На нюрнбергском процессе СССР удалось добиться осуждения лишь некоторых официальных лиц Финляндии. Прежде всего президента Финляндии Рюти на 6 лет. Практически сразу он был амнистирован. Сейчас именем этого человека в Финляндии называют улицы. Другой финский лидер маршал Маннергейм не был даже осужден, и памятники ему ставят не только в Финляндии, но и в России.

Показаний очевидцев множество, и личных, и групповых.

"Здесь советских людей морили голодом, выгоняли на лесные работы зимой в рваных резиновых галошах на босую ногу. Здесь население лагерей питалось мышами, лягушками, дохлыми собаками. Здесь умирали тысячи пленных от кровавого поноса, тифозной горячки, от воспаления легких - без всякой врачебной помощи. Врач-зверь Колехмайне вместо лечения бил больных палками и кулаками, выгонял тифозно-больных на мороз и заставлял сгребать снег с крыш. Этот выродок с медицинским образованием изобрел особый способ умерщвления больных - он вспрыскивал быстро действующий яд в нарывы больных, и последние умирали в ужасных судорогах.
Из 600 человек лагерников, пригнанных в Кутижму в начале 1942г., в живых осталось и вернулось в петрозаводские лагери около 149 человек, большинство из которых либо на всю жизнь остались нетрудоспособными, либо умерли через короткий срок.
Нас никогда не называли по имена или фамилиям, мы числились под особым номером, и когда увозили на кладбище кого-нибудь, то говорили, что "увезен такой-то номер"."

"Нас морили голодом, избивали нагайками за малейшую провинность, нас топтали тяжелыми солдатскими сапогами и травили, как бешеных собак.
От голода, которым нас морили финны, от жестоких побоев, порки через мокрые пропитанные солью тряпки,- этих обычных методов финских тюремщиков,- в каждом лагере умирало в день по 20-25 заключенных. Живое свидетельство этому - братские могилы на Соломенском шоссе, в "Песках", где похоронены тысячи наших отцов, матерей и детей."

" Финские солдаты врывались по ночам в наши бараки и насиловали наших девушек и женщин. Особенно отличались на этом позорном поприще озверелые солдаты генерала Лагус. Эти лагусовцы стреляли в наших детей, убивали их только за то, что они пытались самовольно уходить в город, чтобы нищенствовать и выпрашивать у подворотен финских кухонь и казарм немного каши и сухарей."

" В лагере №5 12-летний мальчик Демехин вышел за зону лагеря, пытаясь пройти в город и выпросить кусок хлеба. Он был замечен охранником и тут же у проволоки застрелен."

"Особенно зверствовал в лагере №2 комендант лейтенант Салаваара, беспощадно поровший заключенных и выгонявший плетьми на работу больных людей. За малейший проступок одного заключенного он лишал весь лагерь рациона. Управляющий хлебозаводом Раккала сажал людей в чаны с холодной водой на несколько часов. Нам хорошо запомнились финские палачи - комендант лагеря Вилье Лаакконен его подручный Пеухкуринен. В Подпорожье сержант Хейто выгонял больных, голодных людей в одной рубашке на снег. Подобными фактами была полна вся наша жизнь."

"Единственным признаком для водворения в концлагерь советских людей была их принадлежность к русской национальности. В лагерь помещали не только взрослое трудоспособное население, но и глубоких стариков, и грудных детей, и детишек, не имеющих родителей. Лишь бы было доказано, что они являются русскими"

"Рабочие, работая в лесу, должны были выполнять норму - ежедневно дать по три кубометра. И никому никакой пощады не был; был приказ такой: кто не выполнил нормы - тот получает хлеба не 150 граммов, а только лишь 75. " - про Кутижму

"Однажды в больнице я была свидетельницей такого факта. Пришел больной, жалуется на головную боль и общую слабость. Доктор взял больного за волосы и начал его бить головой о печку, бил до потери сознания и вытолкнул, наконец, за дверь в коридор. Окровавленного мужчину из коридора унесли товарищи в свою секцию. Приходит другой больной, молодой парень лет 20, тоже жалуется на общую слабость и отказывается в этот день итти на работу. Доктор Колехмайнен подает ему 20 каких-то таблеток и заставляет его тут же принять их сразу все. Через 15-20 минут больной умер."

"Работая в Орзеге и "Песках", я часто наблюдала, как финны издевались над мирными советским населением, заключенным в лагери. Так например, в лагере "Пески" голодный мальчик Петя без разрешения начальника лагеря зашел в палатку финских солдат, чтобы попросить кусок хлеба. Находившийся в это время в палатке начальник лагеря выстрелом из пистолета убил мальчика."

"В 6 лагере - рассказывает Парасковья Анушкина, - у заключенной Котлиной Александры был 13-летний сын. Котлина умирала от голода, сын решил раздобыть для нее кусок хлеба. Он пробрался под проволоку, но его заметил часовой и без предупреждения выстрелил в него разрывной пулей. Мальчик упал с распоротым животом. 2 часа без помощи валялся ребенок возле проволоки, пока не умер."

"
В начале октября 1941 г. финны захватили в плен почти все население с. Косельга, Вознесенского района, в том числе граждан, эвакуированных из других мест. Я, инвалид, вместе со своей престарелой матерью и больной сестрой оказался в плену. Все население села было выгнано из домов и всем было предложено ехать в г. Петрозаводск. Те, которые не желали покинуть своего насиженного крова, пристреливались на месте, и трупы убитых долгое время лежали в канавах. На утеху пьяных солдат и офицеров оставили несколько молодых девушек, под видом работы в прачечных.
У меня одну корову отобрали на месте, а другую, которую сестра привела в Петрозаводск, отобрали у нее с рук. После этого сестра с горя заболела и после продолжительной болезни умерла в концентрационном лагере. Через неделю мучительной голодной смертью скончалась моя мать. Нужно сказать, что финны заключив население в концентрационные лагери, под двойную колючую проволоку, отобрали у него все продовольствие, продукты, хлеб, скот. Ежедневно у всех приезжающих производили обыск и отбирали все продовольствие и ценное имущество. При этом никакая мольба населения о пощаде (оставить хотя бы для голодных детей несколько фунтов крупы) не принималась во внимание. Матерей, которые были настойчивы, финны били, отгоняли прочь от котомок.
Так, население сразу было поставлено на голодный паек. Начался голод и связанные с ним последствия. Женщины, малые и старые, с опухшими ногами, ходили с корзинами, шатаясь от ветра, рвали крапиву и траву, в надежде хоть этим утолить муки голода. Когда травы уже не было, то искали в помойках прогнившие кости, перемалывали на муку и ели. Более ловкие приноравливались бить из рогаток ворон. Крысы, кошки и собаки все были съедены. Как следствие всего этого, начались эпидемии и массовая смертность. Гробовщики не успевали делать гробы. В наскоро сколоченных ящиках трупы умерших сваливались в сарай, откуда по 30-40 гробов (два раза в неделю) вывозили на кладбище "Пески". Так и я похоронил свою мать и сестру.
Нельзя выделить личные обиды и притеснения от общего страдания народа в концентрационных лагерях. Вот почему я остановлюсь еще на системе пыток и издевательств, практикуемых финнами. Всякое общение с лагерниками было запрещено под страхом расстрела. Были сделаны вышки высотой 8-10 метров, куда запирали провинившегося. Они были устроены так, что человек насквозь промораживался сквозящим, морозным ветром. Люди, которые выходили оттуда, навсегда теряли здоровье и умирали от простуды. Пороли и запирали в "будку" за самые незначительные проступки. Маленький 3-4 летний ребенок случайно вышел за проволоку, - финн приводит ребенка к матери и тут же бьет и ребенка и мать кулаками и плеткой. Старуха-мать ушла через проволоку в другой лагерь, чтобы увидеть своих детей, ее поймали и, не считаясь с возрастом, раздели догола, избили до полусмерти. Эта старушка так и не увидела своих детей, она умерла. Беременная женщина вышла в город, изверги узнали об этом, пришли в комнату и тут же избили ее. В результате легкие были отбиты, и она вскоре после этого умерла. К сожалению, фамилии этих мучеников я не запомнил. Финский врач избивал обессиливших и больных людей. Избивали здесь особым способом. Накладывали соленую тряпку, и палач методически, точно бил в одно место. Один гражданин принес откуда-то две буханки хлеба и каши. Финны заставили его сразу съесть все это, выпить два ведра воды, после чего выпороли.
Больше всего финские извергли издевались над нашими детьми. Редкий мальчик и девочка не пороты. Их пороли и в одиночку, и группами по 20-30 человек. Стоны истязуемых разносились далеко за пределы лагеря. После такой пытки человек не мог ни лечь, ни сесть в течении ряда дней. Ученика Гераськина в лагере №6 избили палкой, после чего свезли в штаб и там дали еще 15 плеток.
У меня на родине финны сожгли дом. Я сейчас совершенно раздет - не имею ни одежды, ни обуви - все сожжено в парилках.
"

"В начале 1942 г. в этом лагере было около 7,5 тысячи человек, а к моменту освобождения нас Красной Армией оставалось 4,5 тысячи. Трупы умерших вывозили из лагеря на подводах и зарывали в общую могилу-траншею в "Песках". "

"
Этот день был тосклив и печален,
Этот день запал в память мою.
Никогда я его не забуду.
Мы остались у финнов в плену.
" - людей хватало писать стихи в этих лагерях

"Тойвонен при каждом посещении избивал от 5 до 10 человек. Стоны истязуемых людей, их крики были слышны по всему лагерю. Помнится такой случай. На поле работали пленные, туда приехал капитан Тойвонен на лошади. Очевидно ему показалось, что люди плохо работают, тогда он снял плетку, дал лошади шпоры и начал на скаку бить без разбора голодных и измученных людей."

"Юноша Палагин, будучи голодным, попытался сорвать на гряде и съесть одну-две репы. Его заметил сержант Ковала. Он поставил Палагина к телефонному столбу и стал его расстреливать. Вначале выстрелил несколько раз мимо, а потом убил Палагина наповал,на глазах у всех пленных."

"Характерный по своей жестокости случай произошел летом 1943 года с гражданкой Яркоевой Надежой, 35 лет, матерью 4-х детей. Сама Яркоева жила в городе. С группой женщин в 5 человек она проходила мимо проволочных заграждений концетрационного лагеря №4. Одна из женщин обронила ключ и начала его искать. Часовой, находившийся около колючей проволоки, окрикнул ее и приказал отойти от заграждений. Женщины, бросив искать ключ, послушались часового, и пошли в направлении, которое он им указал. Не прошли женщины и 100 метров, как вдруг раздался выстрел, и прямым попаданием в спину Яркоева была убита наповал. "

"Я был очевидцем, когда финский солдат Лехтинен избил, абсолютно ни за что, одного старика. Лехтинен избивал его палкой так, что палка сломалась от ударов."

"Начальник лагеря майор Куурема сам неоднократно избивал заключенных резиновой плеткой. После избиения он всегда ходил довольный и улыбался, говоря "Немного руки болят, русских наказывал" (он говорил по-русски) "

"Читая финскую газету на русском языке "Северное слово", я сказала, что здесь нет ни одного процента правды - все ложь. Мне дали 8 плеток."

"Суп варили для заключенных из гнилой колбасы, кишащей червями. Когда же эта колбаса представляла из себя сплошную массу червей и ее давать нам даже финны не решались и выбрасывали, то заключенные подбирали эту колбасу и ели, за что получали наказание от коменданта лагеря, сержанта Вихола."

"Худо жилось, так худо, что и вспоминать страшно. Вся деревня наша перебывала в лагерях. Все! И молодой, крепкий народ, и - мы старики, даже младенцы. Так и выселяли в эти лагери целыми семьями. Так и жили мы за колючей проволокой в 2 ряда. Лагерь, куда меня изверги загнали, был в районе Онегзавода. Там заставляли работать. Там была каторга. Вот поглядите на меня - стар я. Очень стар. Да финнам все равно: заставляли меня чугун грузить на платформы. Тащишь, бывало, этот чугун по настилу - ноги дрожат, подкашиваются. Только и думаешь - упаду, и, как гробовой крышкой, придавит меня этот самый чугун.
Тут, конечно, дело не только в летах. До финнов у меня силенка была, дай бог молодому! Но в лагере голодом изморили. Ведь как нас кормили! Двести граммов бурды какой-то на день и все. Даже воду, и ту только в указанный час пить можно было. Пухли люди, живыми покойниками на глазах становились, умирали без счета. Почитай, пять с половиной тысяч в том лагере на Онегзаводе было нас, а за три месяца умерло полторы тысячи, и все больше от голода.
Бывало, идешь мимо того места, где финская солдатская команда побывала, найдешь там застывшие ошметки каши, вонючая она, а ешь... Голод до всего доводит.
Да что говорить! Вот слушайте страшную правду, которую я вас скажу. Мы крыс всех поели и собак тоже, стары кожи все съели. Скребли их и варили, получался студень темный, липкий, глядеть на него страшно."

"В нашем лагере был мальчик Шура Версаков. Пуля поранила ему голову, а стрелял в него финн за то, что Шура хотел искупаться.В первый год нашей жизни при финнах здесь умерла мама, и мы остались одни. Финны не давали нам никаких продуктов, и мы всегда ходили голодные; ели, что дадут нам лагерники.... Мы все боялись палача. Было трудно жить. " - из детского письма.

"Был случай, когда один финский патруль, который караулил рабочих на бирже, выстрелил из винтовки прямо в девушку Марусю, которая тут же упала. Он ее застрелил ни за что. Мертвую Марую привезли в лагерь."

"За колючей проволокой в петрозаводских лагерях сидели почти все жители деревни Курьеницы. На моих глазах умерло более 150 односельчан. В живых остались только я и моя соседка."

"Я с семьей проживал за оградой лагеря в Петрозаводске и в 1943 году лишился двоих детей. 29 февраля 1943 года мои дети, мальчик и девочка, были на улице, и финский душегуб выстрелом из винтовки из окна своего дома убил их. Этот фашисткий выродок не стоял на посту, а, блаженствуя дома в своей квартире, упражнялся в меткости стрельбы".

Мы записали рассказ Валентины Александровны Семко, ничего не добавляя от себя.

Сейчас в Братске проживают 69 человек, которые, будучи детьми, пережили ужасы фашистских концлагерей. Валентина Александровна Семко три года своего детства провела в концентрационном лагере в Петрозаводске. Мы решили записать рассказ Валентины Александровны как прямую речь, ничего не добавляя от себя, кроме трёх небольших исторических справок.

22-го июня началась война, а в июле мне уже исполнилось 9 лет. Мы с семьёй жили у реки Свирь. Прекрасное место. Между Петрозаводском и Ленинградом. Мы были оккупированы финнами. Они были союзниками фашистов.

Я знала, что шла война. Первым мы увидели самолёт со свастикой, он очень низко пролетел, а мы в это время сидели у школы. Были слышны раскаты орудий. В деревне было волнение, угоняли скот на восток. А по реке Свирь буксиры тянули баржи, на которых были тюки с вещами, и сидели беженцы. И помню только, как бомба упала на баржу. Люди закричали на барже и на берегу тоже.

Старшая сестра взяла наши свидетельства, оторвала доски от крылечка и закопала там наши документы. Потом через деревню прошли финны. Люди уходили в лес, закапывали там вещи, я помню, как закопали патефон. У нас отчим был уже в возрасте, хромал, и его не взяли в армию. Семья была у нас большая, детей восемь человек. Мама вышла за вдовца, и её детей было двое - я и маленький Васяточка, ему тогда всего 7 месяцев было. И разница была между детьми большая - старший сын уже служил на флоте.

Всё гражданское население финны определили в концлагеря на окраине Петрозаводска, а сами заняли город и дали ему другое название (Aanislinna - Онежская крепость - прим. авт.).

Историческая справка

В 1941-1944 г.г. финские войска оккупировали две трети территории Советской (Восточной) Карелии. По приказу главнокомандующего финской армией маршала Маннергейма от 8-го июля 1941-го года на оккупированной территории русское население следовало отправлять в концентрационные лагеря. Детей с 15-ти лет отбирали у родителей и направляли в трудовые лагеря, которых на территории Карелии было немало. Оккупационная политика финских властей предполагала, что родственные финнам в этническом отношении карелы, вепсы, представители других финно-угорских народов должны были остаться на своей территории и стать будущими гражданами Великой Финляндии.

Финский концлагерь на окраине Петрозаводска

Шесть лагерей было. Один лагерь - в нем старушки были, в пятом больше всего народу было. Староста выдавал муку, ее там перемешивали с опилками. Варили кашу. Мама, пока ещё была жива, завязывала мне руки, и я рвала крапиву. Эту крапиву мы мелко резали и делали лепёшки. На улице их пекли на железной плите, которая была поставлена на кирпичи. Ели крыс. Ребята, которые постарше, ловушки для них делали, крысоловки. Так вот питались. Ни разу я не была эти три года сытая. Я иногда есть захочу - заплачу, упаду вот так на спину и кричу: «Мама, мама, я есть хочу!». Мама тоже плачет, уговаривает меня не кричать. А Васяточка всё время молчал. Старосте жалко его стало, она дала нам кусочек сахара, я размачивала его слюной и Васятке давала.

За каждую провинность были побои. Взрослых утром уводили на работу. Вечером приводили в лагерь, и они работали на уборке в лагере.

Скученность людей была большая, одежды не было. Платье у меня было порванное, под платьем ничего нет, вот так я бегала, рукой обрывки придерживала. Приезжал однажды «Красный крест», выдавали одежду, и вместо этих обрывков у меня потом было другое платье.

По лагерю ходил финн, Тойво его звали. Ходил пьяный. Все его боялись. Мальчишки, пока финны меняли караул, подбегали к проволоке и как-то колючки оборачивали, и дети убегали иногда из лагеря в город - поискать еду. Я два раза такую вылазку делала. Боялась, конечно, ужасно. Когда поймают, в комендатуру приводили, заставляли родителей бить детей. Кто кричал, пока его избивали, того отпускали, а кто терпел - получал больше.

Историческая справка

В концентрационных лагерях содержались как семьи, так и одинокие люди, выселенные из Заонежского и Кондопожского районов, Вознесенья и Подпорожья Ленинградской области, не говоря уж о городских жителях, не успевших эвакуироваться. Уровень смертности во всех шести петрозаводских концлагерях в этот период был необычайно высок. Он был даже выше, чем в немецких лагерях, где смертность достигала 10% (в финских - 13,75%). Иными словами, по жестокости режима финские «лагеря смерти» превосходили даже немецкие концлагеря.

Мама умерла в первый год. Она всё говорила мне: «Валюшка, давай поиграем с тобой. Вот тут в мешочке - чулки у меня, чтоб одеть, и платочек. Когда я умру, ты мне одень». Я плачу, а мама говорит: «Мы же играем с тобой, не плачь, я не умру».

Когда мама умирала, как раз привезли мороженой картошки. Мама стала есть и как будто подавилась. Я заплакала, а она говорит: «Валенька, не плачь, вот скоро будет тепло, посадим картошечки». Когда мама умирала, уже лежала, говорит мне: «Валюшка, выйди и Васеньку возьми». Я убежала, на землю села, плачу, а Васятка смотрит на меня и только говорит: «Ляля, Ляля…». Потом я пришла, вроде, маме лучше стало. Я пришла, приобняла её… А волосы длинные у неё были. Почему-то запомнила, как вши в этих волосах ползают. Ночью ей хуже стало. Я к соседям пошла, а Лида, соседка наша по деревне, вдруг заходит и говорит: «Мама, мама, а у Вальки мать умерла». Я пришла, а моя мама на соломе лежит, и женщины её уже одевают.

Мы с братиком вдвоём остались там. На соломе сидим, а он всё: «Ляля, Ляля…» и к маме тянется. Сидели так до утра. Потом маму унесли в сарай к другим покойникам.

Маму похоронили в братской могиле. Потом мне одна женщина в лагере сказала: «Валечка, закончится война, пойдешь на кладбище и от входа увидишь место, где мама твоя». После войны я пошла туда, плакала, звала: «Мамочка, где ты?» А хоронили в три ряда, как тут найдёшь? Я тогда написала на картонке: «Кто будет на этой могиле, сообщите, кто захоронен, если знаете». И мне потом, уже в Братск, вдруг пришло письмо от женщины. Она написала, что там похоронена в первом ряду её дочь Катенька. Каялась, что не уберегла её, как муж просил, когда на фронт уходил. А потом мы встретились с этой женщиной. Я приехала, и она мне рассказала, что старостой в лагере был мужчина с их деревни, и когда Катенька умерла, ей разрешили на санках увезти её на кладбище. Там солдаты уже зарывали яму. Финны говорят, мол, бросай в могилу. Но другой финн разрешил девочку положить аккуратно. Женщина эта спросила, кто там рядом лежит, и ей сказали, что это женщина с четвертого лагеря, у неё двое детей осталось маленьких. Женщина мне эта говорит: «Я подумала тогда: и хорошо, пусть она за моей Катенькой на том свете присмотрит». Вот так я нашла мамину могилу.

Историческая справка

Пленённый финский солдат 13-й роты 20-й пехотной бригады Тойво Арвид Лайне рассказывал: «В первых числах июня 1944-го года я был в Петрозаводске. На станции Петрозаводск я видел лагерь для советских детей. В лагере помещались дети от 5-ти до 15-ти лет. На детей было жутко смотреть. Это были маленькие живые скелеты, одетые в невообразимое тряпье. Дети были так измучены, что даже разучились плакать и на все смотрели безразличными глазами»…
Финские власти отказывают в выплате компенсации пострадавшим от оккупации со ссылкой на мирный договор 1947-го года, в котором нет таких требований со стороны СССР.

Когда мама умерла, пришел отчим, забрал Васятку в свой барак. Отчим умолял меня: Валечка пойдем со мной! Но две женщины в нашем бараке говорили, мол, останься, Валя. А потом оказалось, что это было просто наказание для меня. Они с финнами встречались, придут - бросят мне чего-нибудь. Я водилась с их ребенком, а ведь голодная постоянно. Такой соблазн! Ложечку ему несу, нет-нет да и отхлебну. Сама себя ругаю, а удержаться не могу. Они приходили, выгоняли меня. А я куда пойду? Брала какую-нибудь подстилку и уходила спать в деревянный туалет на улице. Лагеря финны специально не строили - обнесли проволокой деревянные дома на окраине города. Ночь в туалете пробуду, а утром снова меня зовут, дают задание какое-нибудь.

Из лагеря в лагерь меня бросали. Один раз попала в новый лагерь - без печек, без ничего, спали на опилках. Была в лагерях большая скученность и смертность страшная. Каждый день умирало по 20-25 человек.

В 1944-м году 28-го июня нас освободили. Отчим немного не дожил до освобождения. Мне рассказывали, что он пришел с лесозаготовок, сел около печи в бараке, вот так руку в локте согнул, голову положил на неё и умер.

Когда ворота открыли в лагере, я побежала в пятый лагерь, где отчим с Васяткой были. Нас формировали уже - кого в какой детдом. Васятку отдали в Дом малютки.

Меня тоже в детский дом оформили. От Петрозаводска километров 10-12. В детдоме уже еда была. Там учились. Я пошла сразу в третий класс. Все по-разному учились. И убегали некоторые из детдома. Вши, конечно, были. Сидели, тянули их друг у дружки из головы, а потом считали, кто сколько собрал. Война шла, даже мыла ещё не было. Мылись золой, ещё что-то добавляли туда, уж и не помню. И вдруг на школьной линейке в апреле 45-го года мне говорят, что я поеду в Артек. Я и ещё два мальчика. Артек был разрушен, но корпуса стояли. Ещё война шла, а детей уже отправляли на курорты. Море было холодное, купаться нам не разрешали. Там тоже учились. Девочки там были из блокадного Ленинграда. У некоторых детей были медали. Я помню, нам на хлеб капали рыбий жир на входе в столовую. Девочки из Ленинграда там были уже давно, этот рыбий жир им, наверное, надоел, и они делились со мной. Одна говорит: «Валя, скушай мой рыбий жир, а я тебе сыра за это дам». Я съела и руку под стол тяну, чтобы кусочек сыра забрать, а она мне фигушку из-под стола показывает.

Директор нашего детского дома мне наказала - мол, там, на юге, есть деревья, его листики кладут в суп (лавровый лист - прим. авт.) , нарвите и привезите хоть немного. Я уж так хотела этот наказ исполнить, но набрала не тех листьев, не с того дерева. Меня маленько отругали, конечно.

И однажды мы услышали, как бегут вожатые и кричат: «Война закончилась! Победа!». Нам в столовой, всем детям, налили по такому случаю в чашечки немного вина.

Фото из личного архива Валентины Семко

Детдомовским в Петрозаводске даже завидовали потом. Были у нас воспитатели, муж и жена - военные врачи. Они привезли из Германии, наверное, целый вагон трофеев: кукол, музыкальных инструментов, одежды. Девочек одели в красивые платья, но размеры не всем подошли, и было так - семь девочек в классе сидят в новом и чистом, а остальные - в старой одежде, в шароварах, в чем придется, в шинелях старых, на ногах - чуни.

Воспитанницы детского дома в трофейных платьях. Крайняя слева во втором ряду - Валентина Семко

Жизнь шла свои чередом, и вдруг мне говорят, что ребятишек из Дома малютки увозят. А Васятка уже вырос, ему уже в школу пора. Я побежала на вокзал. Нашла его. Вцепилась в него, как волчица и побежала, понесла его от вокзала подальше. Отнесла в парк, обнимаю его, прижимаю к себе, целую. А военные какие-то проходят мимо, говорят: «Вот какая мама молодая». Я пошла к начальству, попросила, чтобы нас не разлучали. Потом брат остался в детдоме, а я пошла учиться в педучилище. Но мы не потерялись.

Братик мой сейчас живёт рядом с финской границей. Двое детей у него. Давно я его, правда, не видела. Так-то он не пьющий, но в День Победы берёт две бутылки водки, закрывается комнате, плачет и пьёт, никого к себе не пускает.

Муж у меня с Украины. Когда поженились, жить было негде, и муж уехал в Братск по комсомольской путёвке. Через два года ему дали комнату в бараке, и муж позвал нас. Моря и ГЭС еще не было, когда у нас первый сын родился. Приехали мы в Ермаковку, но она подлежала затоплению, и мы переселились в поселок Дальний, но оказалось, что он тоже будет затоплен. Потом - в поселок Озёрный, там нам дали дом на две семьи. В середине дома печка - стены внутри делали сами.

Работала воспитателем, потом поваром в лесной столовой, библиотекарем, но мечтала пойти в медицину. Получила диплом с отличием, прошла специализацию клинического лаборанта, 18 лет проработала в профилактории. Всю жизнь - общественная нагрузка, народный контроль, общественная комиссия. Муж у меня был самый красивый и самый умный. Но много лет я прожила одна. Я всем сказала, что второго мужа не бывает.

После войны я приезжала в Петрозаводск. Душа чего-то требовала. Казалось бы, на что мне теперь эти воспоминания, но я ходила на те места, где лагеря стояли. В архивы ходила. Материалы все, фотографии, воспоминания и свои стихи собрала правнучке. Она скоро пойдёт в школу, пусть знает.

Валентина Александровна Семко. Апрель 2018 года. Валентина Александровна много лет
возглавляла общественную организацию малолетних узников фашистских концлагерей

Примечание

Снимок в начале текста сделала военный корреспондент Галина Санько в освобожденном Петрозаводске в июне 1944-го года. У колючей проволоки стоит группа детей, а на столе прикреплён щит с надписью « Вход и выход, и разговор через проволоку запрещен под угрозой расстрела » . Снимок был представлен на Нюрнбергском суде над военными преступниками в качестве доказательства их зверств.

Итак, подкрепившись классовой ненавистью, т.е. выслушав очередную порцию дерьма, выданную радиослушателям "Эха Москвы" "видной экономисткой" Юлией Латыниной, как назвал ее давеча другой видный экономист Ясин, я приступаю к давно обещанной моим френдам теме, материалы к которой все подбирал, но все было лень сесть и собрать их в более или менее пристойный вид. Теперь - собираю.

После сближения Финляндии и нацистской Германии в 1940 г. финской армии была отведена особая роль в знаменитом Плане "Барбаросса". 15.5.1941 (мая, прошу вас заметить) финское военно-политическое руководство сформировало Восточно-Карельскую военную администрацию для управления Советской Карелией, которая должна была быть завоевана и затем стать частью Великой Финляндии.

После того, как в результате отступления Красной Армии летом 1941 года из Русской Карелии она была захвачена финскими войсками, на ее территории 7.7.1941 было сформировано Карельское Освободительное движение, которое формально обратилось к Финляндии с просьбой о выходе из России и присоединении к Финляндии. Что уже забавно, вспоминая взаимоотношения карелов и финнов.

Отступление в историю.

Территория Карелии, как и нынешняя Восточная Финляндия, относились в стародавние времена к сфере влияния Великого Новгорода. Только с 13 века, по мере продвижения шведов на восток, Финляндия попала под контроль шведской короны, а Карелия превратилась в поле сражений шведов с русскими и союзными им карельскими племенами (вообще до 19 века не существовало такой нации, как финны или карелы, там жили финно-угорские племена, которые говорили даже часто на очень сильно различающихся между собой диалектах). Александр Невский разбил шведов на Неве, отсюда и Невский. Границей продвижения на Восток шведов стал основанный ими Выборг. Территория восточнее его в состав Швеции не входила, пока мы не проиграли, после очередного Смутного времени, Западу - тогда это была Польша и Швеция, и не потеряли выход к Балтике. Надо заметить, что даже тогда Онежская Карелия осталась в составе Русского государства. И позже карелы немало сделали, помогая Петру Великому прорубать окно в Европу на Северо-Западе - отсюда и Петрозаводск, столица Русской Карелии.

И вот в 1941 финны получили то, что им ну никак не принадлежало.
Вот и иллюстрация к этому прискорбному факту:

Бравый финский солдат устанавливает финский флаг на здании ж/д вокзала в Петрозаводске.

Недолго, правда, город носил это название, ибо был переименован вскорости в Яянислинна (на русском произношение не передать, кстати).

А Ленинград вообще собирались переименовать в Невалинна (Nevalinna) - Невская крепость, если дословно перевести. Газеты даже подготовили со статьями о том, что наконец пал этот город, 200 лет бывший угрозой Западу на Балтике, да вот только упорное сопротивление Красной Армии в районе Белоострова сорвало эти планы финско-немецкой группировки. Это, кстати, о том, что финны и лично маршал Маннергейм "пожалели" Ленинград и не пытались город штуромовать. Пытались, еще как пытались, только не вышло вот.

На следующей фотографии иностранные корреспонденты, которых в бывший Петрозаводск привезли:

Была, правда, одна проблема. В Русской Карелии жили сотни лет бок о бок русские и карелы, никаких проблем у них не было, в карельский язык пришли даже шипящие звуки, которых в финском отродясь не было (видеть финна, изучающего русский язык и пытающегося сказать что-то типа: "Жужелица жужжит" - это, скажу я вам, зрелище не для слабонервных!) Что же делать с русскими (карелы, как за них решили финны, это свои)? Население Советской Карелии, попавшее под оккупацию, разделили на граждан и не-граждан (чувствуете что-то знакомое? и не зря - эстонцы считают финнов братьями по другую сторону Финского залива). Всего под оккупацию попало примерно треть довоенного населения Карелии, из них 41 875 человек гражданство получили, а 45 510 человек стали не-гражданами. И это была не просто бумажка, на основании этого речь шла о таких важных в войну вопросах, как получение продовольствия, топлива для согрева - не про Юг пишем, у нас на Северо-Западе морозы ой-йой какие!)

Что же делать с русскими еще? И им начале строить самые обыкновенные концлагеря, в которых летом 1942 года находилось 24 000 человек (по другим данным - 28 000). Было этих лагерей более 20 - в разное время по разному. И в этих лагерях умерло от голода и болезней около 5000 человек. Ну и самое трагичное - что из них 1000 человек были дети.

Да, в 1943 году лагеря спешно переименовали - в лагеря для перемещенных лиц (Siirtoleiri). А русских детей даже стали учить грамоте - точнее, позволили их родителям учить. Но это уже произошло после Сталинграда, когда кое-кто понял, что дело пахнет веревкой на будущем трибунале.

Однако в 1942 году упоение от побед союзников еще не прошло, и из карельских детей стали готовить достойных граждан будущей Великой Финляндии.

На пропагандистском фото того времени счастливые карельские дети идут с финскими флажками в финскую народную школу в оккупированном Петрозаводске.

Тут возник еще один вопрос: война же не шла под лозунгом "Отнимем у рюсся (русских) что только можем!" (а хотели многое, на картах Великой Финляндии и Мурманская, и Архангельская и Вологодская области, и это как минимум, вообще же целью была "Великая Финляндия до Урала"). Как и сейчас в Ираке не говорят о нефти, а говорят о демократии и совободе. Вот и в 1941 говорили о священной войне против красных безбожников.

И поначалу религиозно окучивать карел в оккупированную Русскую Карелию поехали попы Финской Православной церкви, после 1917 года, независимости Финляндии, не входившие в состав РПЦ. В Финляндии, особенно на Востоке, было небольшое православное население, финское при этом, это все последствия новгородского влияния на Северо-Западе. Интересная вообще вещь - религия, она оставляет следы в истории больше, чем любая идеология.

А карелы, надо сказать, всегда были православными. При этом настолько, что, когда Россия потеряла Ладожскую Карелию, о чем я уже писал выше, десятки тысяч карел бежали в Россию, чтобы только не принимать чуждую им лютеранскую веру, которую они считали ересью. И русский царь отвел им землю южнее Москвы, где до сих пор есть в Тверской, ежели мне не изменяет память, области карельские деревни. (меня на ру-хистори поправили - Тверь СЕВЕРНЕЕ Москвы - каюсь и даже не исправляю - как самонаказание за географический кретинизм).

Так вот, полевой епископ Финской Лютеранской церкви Йоханнес Бйорклунд выступил в 1941 году на собрании этой самой Финской Лютеранской церкви и сказал: "Не, ребята православные, - Карелия должна быть лютеринизирована".

Чем и занялись.


На фото священник-лютеранин окропляет окормляет карельское население.
Священник кстати на какого-то нашего актера похож. Не помню только, на какого.

Почему я, комунист, подчеркиваю этот далекий от меня религиозный вопрос. Потому что для "них" мы всегда будем не-христианами, даже если поставим православные храмы на каждом квадратном километре матушки-России, а будем мы для них "схизматиками", византийскими полуязычниками, и будущий оккупант (а дело к этому в той или иной форме придет) снова будет изображать из себя "носителя христианской цивилизации" в дикой России.

Случилась тут, однако, незадача. По имени ПАРТИЗАНЫ. 35 партизанских отрядов, в которых действовали уже в 1941 году 1 771 человек. И захаживали эти партизаны даже на территорию Финляндии, а так как времена были суровые, то особо они не церемонились и в различия между гражданскими и военными не вникали. Резали, короче, всех подряд. О чем сейчас много пишут в скорбных выражениях.
Происходила на окупированной территории и подпольная деятельность, в которой участвовали как карелы, так и русские - но это уже отдельная тема.
Заметим только, что, согласно финским архивам, из 121 выявленных подпольщиков 58 были казнены.

Ну, а дальше случилось то, что случилось. В 1944 году финнов вышибли из Советской Карелии, в 1945 финское политическое руководство времен войны попало под суд (финны особо подчеркивают, что в отличии от аналогичных процессов в Восточной Европе получили они тюремные приговоры, довольно мягкие, не оспаривая, впрочем, факт, что они их получили и что никто и никогда их не отменял).
Но и это отдельная тема.

Все фотографии и цифры из финских источников.
Хотел привести отрывки из книги Марйа-Леена Миккола "Потерянное детство, В заключении у финских оккупантов 1941-44 гг. " (Marja-Leena Mikkola "Menetetty lapsuus. Suomalaismiehitt"jien vankeudessa 1941-44", Tammi, Helsinki, 2004), где финская (sic!) исследовательница собрала большое количество интервью у россиян, в детстве прошедших через финские концлагеря в Карелии, но и пост перегружен, и рассказы там тяжелые и страшные. Оставлю на потом.

Когда опять услышу по "Эхе Москвы" какую-нибудь гадость о коммунизме и о моей Родине.