Майданек почему так называется. Ужасный лагерь смерти Майданек (Люблин). Распоряжение о строительстве

Майданек , также называемый Люблин-Майданек , нацистский немецкий концлагерь и лагерь смерти на юго-восточной окраине города Люблин, Польша. Второй по величине концентрационный лагерь в Европе, после .

Концентрационный Лагерь Майданек, Люблин, Польша.

В октябре 1941 года он принял своих первых заключенных – советских военнопленных, практически все из которых умерли от голода и невыносимых условий содержания. Вскоре лагерь стал центром содержания евреев поступавших из Чехии, Польши, Нидерландов и Греции.

Место смерти

Как и Освенцим, Майданек был не только лагерем смерти, но и лагерем для заключенных и рабочим лагерем. Постройкой лагеря занимались около 2 тысяч советских военнопленных. Было построено семь газовых камер, 22 барака, две деревянные виселицы и примерно 227 производственных сооружений. В сентябре 1943 года достроили большой крематорий с пятью печами.

Крематорий

Территория, на которой размещались узники, была поделена на 6 зон, одна из зон была отведена под заключенных женщин. Поля для заключенных были окружены двойной оградой с колючей проволокой, по которой проходил ток высокого напряжения. Вдоль проволоки размещались сторожевые вышки.

Между казармами и проводами был создан пояс шириной в несколько метров, называемый «зоной смерти». Этот участок был усыпан белым известняковым гравием и ярко освещался ночью. Вход заключенного в зону смерти был под угрозой расстрела. Часто, отчаявшись, люди сами шли под пули, лишь бы закончить свои мучения.

Условия в лагере

Заключенные жили в примитивных деревянных казармах размером 40 х 9,6 м, рассчитанных примерно на 250 человек. Из-за плотности на одной койке спали по 2-3 человека. Санитарной инфраструктуры практически не было – казармы были лишены канализации. А две маленькие печи, в зимнее время не могли нагреть весь объем воздуха.

Фото казармы изнутри

Пищевые рационы были малы. Завтрак состоял из чашки кофе, обед – из литра водянистого супа, а ужин – из чашки чая и 15 грамм хлеба с опилками.

В результате голода, истощения тяжелых работ, грязи, неудовлетворительных санитарных условий и простуды среди узников распространялись такие заболевания, как тиф, диарея, авитаминоз, цинга, флегмона, дифтерия и ветряная оспа. Все это приводило к большому уровню смертности. Больных расстреливали или убивали в газовых камерах. Тела сжигали.

Вот в таких печах СС сжигали трупы.

В феврале 1942 года в Майданке была создана больница. Это было учреждение, лишенное больничного оборудования, без лекарств, и находящиеся там пациенты не обеспечивались едой и питьем.

Заключенных заставляли выполнять тяжелую работу. Они работали над развитием лагеря, в лагерных мастерских и фермах, на кухне, на службе в крематории и захоронении трупов. Рабочий день длился с раннего утра до вечера, темп работы был смертельным. Во время работ люди часто гибли от усталости и изнеможения. Любой отдых был запрещен.

Памятник Борьбе и Мученичеству

Число жертв

За почти четыре года существования через Майданек прошло около 500 000 человек из 28 стран и 54 национальностей. По самым скромным оценкам, там погибло около 360 000 человек. Из них 60 процентов умерли от голода, пыток или болезней, 40 процентов были расстреляны или убиты в газовых камерах.

Лагерь смерти Майданек прекратил свое существование 23 июля 1944 года в результате наступления советских войск. Немцы поспешно покинули город и сожгли документы, несколько зданий и большие крематории. Газовые камеры и многие из казарм заключенных остались нетронутыми.

В настоящее время на территории концлагеря в 90 гектаров действует мемориальный музей.

Родился в 1937 г. (по паспорту в 1939 г.) в деревне Хотоля на Витебщине. Весной 1943 г. был угнан немцами вместе с матерью в концлагерь Майданек. Освобожден Красной Армией 30 апреля 1945 г. Сейчас живет в подмосковной Балашихе. Инженер-экономист. Закончил Ленинградский инженерно-экономи­ческий институт.

В Управлении КГБ РБ по Витебской области хранятся материалы о репатриации из-за границы (1945 г.) Петро­вой Анны Ивановны, 1918 г. р., уроженки д. Брыли Суражского района Витебской области: «Проживая на оккупированной немцами территории, в д. Хотоля Суражского района, Петрова А. И. с сыном Александром в принудительном порядке в мае 1943 г. была вывезена в концлагерь г. Люблина, в 1944 г. (месяц не ука­зан) вывезена в концлагеря г. Равенсбрюк, Ноенбранденбург. Освобождена частями Красной Армии 30 апреля 1945 г.».

Была весна 1943 г. Было тихо. Только что прошел дождь. К нам в дом пришли два полицая, одетых в черную форму с белыми повязками на рукавах. Они приказали нам идти с ними. Ничего с собой брать не разрешили. Сказали, что нас только зарегист­рируют и отпустят. Взять с собой можно было документы. Мне передалось волнение, мгновенно охватившее взрослых. Все чув­ствовали - вот он первый шаг к нашей гибели. Никто полицаям не верил. Они были с оружием. Малейшая зацепка - и с нами будет другой разговор.

Бабушка Лиза сказала: «Надо идти». Мы собрались и пошли по мокрой песчаной дороге. Чувствовали свою беспомощность перед этими вооруженными людьми. Я плакал. Полицай взял меня на руки и отдал свою фуражку, чтобы успокоить меня. Он хорошо знал, что нас ведут туда, откуда не выходят,- в фашистский лагерь уничтожения.

Нас собрали на сборном пункте Тарасенки. Хорошо помню - кормили нас гнилой баландой. Людей было много. К нам подошел немец с автоматом, в наброшенной на военную форму шубе. Он приказал тете Нине - дочери бабушки - следовать за ним. Тетя Нина была молодая. Впоследствии я узнал - молодых сразу заста­вляли работать - рыть для немцев траншеи.

Я все это время был с бабушкой, мама болела тифом. К Тарасенкам ее вели родные отца. Они помогали ей и скрывали от взглядов фашистов. Всем было известно, что при малейшем подо­зрении на болезнь немцы расстреливали. С больными они не возились - им были нужны здоровые рабы.

Со сборного пункта Тарасенки нас доставили на железнодо­рожный вокзал Витебска. Разместились в железнодорожном вок­зале. Ночью началась бомбежка. Очевидно, наши самолеты били по фашистским скоплениям. Бабушка меня успокаивала, говори­ла, что это весенний гром и он скоро пройдет.

Утром нас погрузили в вагоны и повезли по направлению к Германии. Охраняли нас конвоиры. Одежда на них была военная немецкая, но говорили они на русском языке. Возможно, это были предатели - власовцы.

Прибыли в город Люблин (завоеванная Германией территория Польши). Перед нами фашистский лагерь уничтожения Майданек. Нас рассортировали. Стариков отдельно, женщин и детей отдель­но. Построили в колонну и погнали в баню. Вокруг много немцев, овчарки. Помню, как мы стояли в колонне, впереди была седая пожилая женщина. Она что-то сказала против немцев. Так ее прямо у нас на глазах начали бить палками по спине. Били до тех пор, пока у нее не хлынула кровь из горла и она упала, вся обмякнув.

Мыли нас под душем. Было большое скопление людей. Везде шмыгали одетые в немецкую форму женщины. Немцы спешили. Маму мою и тетю Фрузу одели в полосатую одежду - одежду немецких рабов. Нас, детей и бабушку, одели в гражданскую одежду. Я спросил у бабушки: «Откуда эта одежда?» Бабушка ответила, что эта одежда осталась от загубленных и сожженных здесь людей. Она сказала: «Смотри, внучек, и, если останешься живым, запоминай, как нас здесь будут убивать; ведь отсюда не выходят». Хорошо было известно, что Гитлер приказал уничтожить славян на 50%, оставшиеся будут германскими рабами. Лагеря уничтожения служили для этой цели.

Все последующее время я старался увидеть, понять и запом­нить, каким образом нас будут уничтожать немцы.

Нас, детей и женщин, погнали дальше, через проходную лагеря смерти. Помню проходную с фашистами и собаками. Около про­ходной - чистота, растут маргаритки. Далеко просматривается территория лагеря. Многорядная колючая проволока - огражде­ние под электрическим током. Частые вышки с фашистами и пулеметами. Справа и слева стоят ряды больших деревянных бараков. Нас с бабушкой, мамой и тетей Фрузой разместили в одном из бараков. Помню двухъярусные деревянные нары. Соломенные матрасы, соломенные подушки. Вместо обычных наволочек - бу­мажные сетчатые, через которые пролезала солома и колола голову, а солома от матраса колола все тело. Дали очень легкие, холодные одеяла. Маленькая железная печка была не в состоя­нии прогреть весь большой барак с его многочисленными щелями. И под тонкими, холодными одеялами по ночам нельзя было укрыться от ветра, гуляющего по бараку. Люди замерзали. Некоторые утром и не просыпались, умирали от холода. Один из методов немцев — уничтожать холодом. Прикрыться ночью чем-либо из одежды было бесполезно, так как одежда наша была легкой, а на ногах — деревянные колодки.

Утром нас всех поднимали на аппель в 6 часов утра. Немцы с собаками строили, проверяли и гнали нас на «завтрак», а затем мою маму, тетю Фрузу и других женщин гнали за колючую проволоку работать на полях. Работали они от темна до темна под контролем немцев с собаками. На работе их били, подгоняли, травили собаками, не разрешали брать овощи с грядки для себя или с собой.

При возвращении женщин тщательно проверяли на проходной. Помогали при этом немецкие овчарки. Помню, как у одной жен­щины нашли картошку. Эта картошка покатилась по земле. Жен­щину били палками по спине, пока она не упала. Ее бросили в автомашину, которая отвозила мертвых и полуживых истощен­ных людей для сжигания в крематорий.

Работали женщины по 18 часов в сутки без выходных, предельно напрягая свои физические возможности. Загнать людей на работе до смерти - это метод уничтожения людей в лагере Майданек.

Утром нас кормили гнилой баландой. В обед - опять гнилая баланда, вечером - гнилая баланда. Так кормили сегодня, завтра, неделю, месяц, полгода. От такой пищи люди слабели. Совсем истощенных людей помещали в барак - «лазарет», и оттуда уже никто не возвращался.

Помню, как из одного барака выносили мертвых и полуживых, совершенно истощенных людей и бросали на тележку, некоторые из этих людей еще двигались, но их уже посыпали хлоркой, чтобы затем отвезти в крематорий. Немцы убивали нас голодом.

Помню своего троюродного брата Мишу, сына тети Тани, до­веденного до такой степени истощения, что, когда давали ему баланду, она, не усваиваясь организмом, тут же выливалась у него через задний проход. Однажды, примерно через полгода, дали нам по маленькому кусочку конской колбасы. Тетя Таня, чтобы спасти Мишу, отдала ему всю колбасу, которую дали ей на всю ее семью. Но ее дочь Лида вырвала эту колбасу у Миши и съела. Тетя Таня плакала. Она не знала, как еще помочь Мише. Скоро Миша умер. Умерла и мать тети Тани.

Моя мама, чтобы я не умер, старалась принести что-либо с поля, хотя это было смертельно опасно. Маме удалось это только один раз - она принесла мне сурепку. Чтобы я не умер, мама просила меня, чтобы я бегал в другой барак, где были заключенные поляки, и просил у них еду. Я бегал к ним. Поляки иногда получали посылки.

Когда нас кормили в нашем бараке, давали гнилую баланду - то все миски из-под еды были покрыты толстым слоем человечес­кой слюны — дети по нескольку раз вылизывали эти миски.

Однажды, когда я был рядом с колючей проволокой, мимо проезжали польские рабочие на велосипедах. Один из них остано­вился и бросил мне пшеничную плюшку с маком. Так и остался в моей памяти аппетитный вкус этой булки.

Окружавшие меня взрослые очень волновались за нашего дедушку Петю, находившегося в соседнем лагере. Нас разделяла колючая проволока под током и вышки с немцами и пулеметами. Бабушка часто брала меня за руку, и мы шли к колючей проволоке смотреть на лагерь, где были дедушка Петя и отец тети Тани. Это был лагерь для стариков.

Днем дедушка Петя был на работе. Они работали с киркой - добывали известняк. Вечером их пригоняли. Мы видели, как их выстраивали в колонну и по очереди заставляли ложиться на стол. Их били палками. Затем их заставляли бежать большое расстоя­ние. Тех, кто во время бега падал, фашисты пристреливали на месте. И так каждый вечер. За что их били, в чем они провини­лись- мы не знали.

Сначала мы с бабушкой видели дедушку Петю и отца тети Тани. Затем мы их перестали видеть в этих экзекуциях. Позже мы узнали, что их забили палками и сожгли в крематории.

Сейчас известно, что земля вокруг лагеря Майданек покрыта толстым слоем человеческого пепла.

Немцы были очень чистоплотны — у всех, кто был в лагере, не было ни одной вши. Немцы аккуратно в газовых камерах прогазовывали нашу одежду для профилактики.

Немцы любили и чистоту и порядок. Вокруг лагеря цвели маргаритки. И точно так же - чистенько и аккуратно - немцы уничтожали нас.

А жизнь за проволокой продолжалась. По шоссе, видимому из лагеря, часто проходили колонны немцев. Слышались их бодрые, веселые песни.

В лагере немцы жестоко распоряжались жизнями людей. По­мню, однажды привезли много людей еврейской национальности.

Евреев не заставляли работать. Евреи иногда парочками прогули­вались по территории лагеря. Их нормально кормили. Но через некоторое время к евреям подъехало много автомашин с воору­женными немцами и с собаками. Немцы стали отбирать у евреев детей, якобы в баню. Но родителей трудно обмануть. Они знали, что детей берут, для того чтобы живыми сжечь в крематории. Над лагерем был громкий крик и плач. Слышались выстрелы, лай собак. До сих пор сердце разрывается от полной нашей беспомощ­ности и беззащитности. Не выходит из памяти у меня эта картина. Многих еврейских матерей отливали водой - они падали в об­морок. Немцы увезли детей, и над лагерем затем долгое время стоял тяжелый запах сожженных волос, костей, человеческого тела. Детей сожгли заживо.

Через некоторое время эти же машины, также с вооружен­ными немцами и с собаками, приехали и стали забирать взрослых евреев. Сказывался опыт извергов-фашистов по уничтожению лю­дей. На этот раз такого крика уже не было. Взрослых евреев было легче грузить в машины. После убийства детей у родителей была подорвана психика и они шли вслед за своими погибшими детьми не сопротивляясь. Этих евреев также сожгли живьем. Опять об­лако тяжелого запаха сожженного человеческого тела долго стояло над лагерем.

Помню, как немцы стали отделять нас, детей, от наших матерей в отдельный барак. До сих пор стоят у меня в глазах истощенные детские худенькие тельца в этом отдельном бараке. У некоторых детишек от крайнего истощения вываливалась прямая кишка, и блоковые постоянно вправляли этим несчастным прямую кишку на место. Они умирали часто - эти мальчики и девочки.

Однажды моя мама каким-то чудом пробралась ко мне в ба­рак. Она увидела, что у меня старые, очень поношенные, рваные ботинки, и взяла свободные - ничейные,- но еще хорошие и дала их мне. Блоковая это заметила. Она прямо на моих глазах начала хлестать резиновым хлыстом мою маму по лицу и по телу. Брыз­нула кровь. Так и остались у меня в памяти эти ботинки, забрыз­ганные кровью моей мамы. Ее, всю окровавленную и в слезах, блоковая вышвырнула из барака.

По лагерю поползли слухи о приближении линии фронта, и что некоторых будут угонять из лагеря дальше - в глубь Германии. Моя мама узнала, что и ее будут угонять тоже. В лагере она познакомилась с заключенной полькой Иреной, которую должны были освободить. Мама просила Ирену, чтобы та усыновила меня и взяла с собой, когда ее выпустят на волю. У мамы не было уверенности в том, что она останется живой. Ирена познакомилась со мной, подарила мне хорошие ботиночки и красивые брючки. Она подкармливала меня и ждала, когда нас вместе выпустят на волю. Но у меня не было никаких сил, чтобы разлучиться с мамой. Я хотел быть только с ней.

Пришло время - Ирену выпускают на свободу, а я остаюсь со своей мамой. Но наше с ней расставание приближалось. Мама об этом знала. Она подарила мне желтый платочек - цвет разлуки - и показала мне свой такой же желтый платочек. Мама сказала, что, когда ее будут угонять, она будет махать мне своим платочком, а я должен буду махать ей своим. Это мама придумала для того, чтобы мы дольше видели друг друга. Она была уверена, что мы расстаемся навеки. И день расставания наступил. Было много немцев, немок, собак. В полосатой одежде мама стояла в отправляемой колонне. Я стоял с тетей Фрузой. Колонну с мамой погнали.

Вот мама уже в проходной, вот - на шоссе за проходной - уходит мама.

Я все вижу - она машет мне своим желтым платочком. Сердце мое разрывалось. Я кричал на весь лагерь Майданек. Чтобы как-то успокоить меня, молодая немка в военной форме взяла меня на руки и начала успокаивать. Я продолжал кричать. Я бил ее маленькими, детскими своими ножками. Немка жалела меня и только гладила своей рукой по моей голове. Конечно, дрогнет сердце у любой женщины, будь то и немка.

Колонна с мамой ушла. Все стали расходиться. Тетя Фруза взяла меня за руку и увела в опустевший барак. Она обула меня в хорошие сапоги и всячески успокаивала.

Шло время, и начали увозить из лагеря и нас, детей. С нами как воспитательницу немцы взяли тетю Таню. С тетей Таней были и ее дети, я и мой двоюродный брат Яша, сын тети Фрузы. Нас погру­зили в вагоны, и мы поехали. Проезжали разбитую Варшаву.

Привезли в город Лодзь, в детский концлагерь. Территория концлагеря окружена колючей проволокой под током. Здесь так­же вышки с охраной, охрана на проходной. Поместили нас в боль­шом многоэтажном кирпичном здании. Там были металлические винтовые лестницы, многоярусные нары. Одели нас в серую одеж­ду. Кормили так, чтобы только не умерли,- очень скромно. На первом этаже здания было простейшее механическое слесарное оборудование: наковальни, напильники и прочее. Нас приобщали к труду, готовили рабов для Германии.

Ясно было, что за людей нас здесь не считали. Рядом с нашим концлагерем был большой зверинец, где выращивались различ­ные животные: лисы, ондатры - для одежды немцев. По нашим умственным способностям немцы ставили нас на один уровень со зверями.

Немцы очень следили за чистотой. Часто мыли нас в бане. Иногда водили на прогулку в окрестности города Лодзи, чтобы мы не были дохлыми. Ведь в дальнейшем мы должны были выпол­нять тяжелую физическую работу для Германии.

Помню, как я ловил кузнечиков на окраине города в зеленой траве. Как это было радостно, выйдя из-за колючей проволоки. Иногда колонной нас проводили по улицам. Как жадно я смотрел на спелые вишни в садах окрестных домиков! Находившиеся с на­ми русские воспитатели рассказывали нам произведения русских писателей.

Шло время. Люди нашего лагеря чувствовали приближение линии фронта. Помню, я часто сидел на подоконнике четвертого этажа нашего здания вместе с другими ребятами. Мы видели бесконечное движение автомашин с немцами с востока на запад. Немцы отступали. Иногда их автомашины останавливались, и нем­цы в белых халатах выскакивали из машин и бегали, похлопывая друг друга, - грелись. Затем машины вновь уходили. Мы радова­лись, чувствовали приближение освобождения. Наконец, стали слышны звуки разрывов снарядов.

Наступила зима 1945 г. Узники концлагеря очень хотели, чтобы освобождение произошло внезапно и быстро. Иначе фашисты нас успеют расстрелять. Однажды мощная канонада продолжалась всю ночь. А когда наступило утро - вокруг нашего концлагеря стояли рядами советские танки, автомашины с советскими сол­датами. Это были части Советской Армии под командованием Г. К. Жукова. Советской Армией нам была дана жизнь.

Помню, как, в окружении охраны, Г.К. Жуков разговаривал со взрослыми нашими воспитателями. Говорили, что Жуков написал донесение И. В. Сталину, что в г. Лодзи обнаружен детский конц­лагерь, и Георгий Константинович просил Сталина срочно выслать по этому адресу транспорт, людей, врачей для отправки детей на Родину.

Я подошел к танку и заговорил с танкистом. Танкист обрадовал­ся, когда услышал русскую речь от мальчика. Это был совсем еще молодой танкист. Где-то дома ждал его, возможно, такой же маленький мальчик, его брат. Это было не холодно-враждебное отношение солдата-немца, а родное отношение русского солдата. Он накормил меня тушенкой, посадил в машину, показал приборы.

Прошло некоторое время. Был теплый весенний день 1945 г. К нашему большому кирпичному дому бывшего концлагеря подъ­ехало много автобусов. Нас погрузили для отправки на Родину. Было родное отношение русских с русскими. Нет окриков, ударов палок, собак. Родные русские лица, военные. С нами была тетя Таня. Затем на железнодорожной станции мы пересели на поезд, следовавший на Родину. Все мы были слабые после концлагеря. Тетя Таня также была слаба, и у нее недоставало сил смотреть за нами. Когда поезд проходил через Киев, мы с двоюродным братом Яшей отстали от поезда на остановке, заглядевшись на садивших­ся в автобус наших мальчиков и девочек, которых некому было довезти до дома. Тетя Таня уехала домой, в Хатолю, без нас.

Нас с Яшей посадили.в автобус в Киеве, как детей, отставших от поезда. Привезли в детприемник, но не в тот, в котором разместили знакомых наших ребят, а на которых смотрели мы с Яшей, когда отстали от поезда. Нам с Яшей было одиноко среди незнакомых ребят. Мы тосковали и просили, чтобы нас перевели к своим знакомым ребятам. Скоро нас перевели. Мы встретились, и стало немного веселее. Это был детприемник города Киева для детей, привезенных из Германии.

Воспитатели были и русские, и украинцы. Они относились к нам как к родным. Каждый из них знал, что такое фашистские лагеря смерти. Они знали о наших мучениях. Все мы были ослаблены и истощены. Нас кормили регулярно и без ограничений. Одевали хорошо и тепло. Каждый спал на отдельной кроватке. Регулярно мы занимались физическими упражнениями. Водили на прогулки в окрестности города Киева и кормили даже там. С нами занима­лись лучшие педагоги. Помню, как мы разучивали русские народ­ные песни. Вокруг в помещении висели портреты советских пол­ководцев. Висел здесь и портрет маршала Георгия Константинови­ча Жукова.

Рядом с нами был военный госпиталь. Мы часто общались с ранеными бойцами, слышали от них военные рассказы. Нас водили на кладбище, где часто хоронили военных, умерших от ран.

Время шло. Мы несколько окрепли и повзрослели. И вот одна­жды к нам с Яшей подбежала девочка из нашего отряда и сказала Яше, что к нему приехал его отец. Мы с Яшей побежали навстречу. Но это оказался не отец Яши, а брат его отца, дядя Вася. Дядя Вася сказал, что здесь, в Киеве, он работает. Он сказал, что тетя Таня написала ему письмо, где сообщила, что мы с Яшей отстали от поезда. Она просила его отыскать нас и привезти домой, в деревню Хатолю. Дядя Вася рассказал об этом случае нашим воспитателям. Воспитатели отпустили нас вместе с дядей Васей. Нас начали собирать в дорогу. Одели в самую лучшую матросскую одежду. Она была красивая и теплая. Дали хорошую обувь. Обес­печили питанием на дорогу. И мы поехали с дядей Васей домой на пароходе по реке Днепру.

Дядя Вася привез нас в Хатолю к своей матери. Она жила в одном из уцелевших после фашистов домиков. Затем о моем прибытии в деревню Хатолю сообщили родным моей матери - тете Насте, старшей сестре моей мамы. За мной пришла дочь тети Насти Фруза и увела меня к себе домой - в деревню Барки. Это недалеко от деревни Хатоли. Здесь в землянке я некоторое время жил у тети Насти. Тетя Настя и Фруза относились ко мне хорошо, ведь они мои родные по линии моей мамы. Но я не понравился новому мужу тети Насти, дяде Панасу (прежний муж тети Насти Павел погиб в первые дни войны). Дядя Панас всякими словами задевал меня. Может быть, потому, что я был лишний человек у них в семье и ел лишний кусок хлеба. Это угнетало меня - родительской ласки не было. Я тосковал по своим родителям.

Фото с матерью, 1946 г.

Шло время. И вот однажды в землянку, где я жил, вошла моя мама. Я был маленький и не мог осознать глубину и ничтожную вероятность возможности этой встречи. Но передо мной стояла моя мама. Собаки, удары резиновых жгутов, запах сожженных людей, трупы истощенных узников, мой крик на весь лагерь Майданек, когда уходила от меня моя мама; невозможность уйти от расстрела, когда фашисты отступали. «Мама, как же ты осталась жива?» Я плакал, сердце мое колотилось. Успокоиться я не мог. Мама молча успокаивала меня. Бережными руками мама просмо­трела всю мою одежду. Надела на меня кое-что новенькое. А я все плакал…

Но мы пошли пешком по улице Мучеников Майданека. Из центра города дорога занимает минут 40.

Вдруг за деревьями увидели большое пустое пространство - Майданек... Слово это тюркское, от Майдан-площадь, шум. В Люблине еще есть район Татарский Майдан.

Вход в музей бесплатный. Время работы с 9.00-18.00 (летом) и 9.00-16.00 (зимой). В информационном центре есть материалы на русском языке (путеводители, книги). Следует учесть, что в музее нет камеры хранения.

Первое, что видят посетители - это «Врата в Ад», памятник борьбы и мученичества, воздвигнутый в 1969 году по проекту Виктора Толкина, бывшего узника Аушвица-Биркенау. В 1942 году он был арестован и заключен в варшавскую тюрьму Павяк, откуда был переведен в Аушвиц и стал заключенным номер 75886. Благодаря усилиям своей семьи он был освобожден в феврале 1944 г.

Монумент символизирует порог между мирами из «Божественной комедии» Данте Алигьери.

В июле 1941 года Генрих Гиммлер посетил Люблин и дал задание Одило Глобочнику - своему уполномоченному по созданию структуры СС и концлагерей на территории Генерал-губернаторства (оккупированной Польши), сформировать лагерь на 25-50 тыс. заключенных. Первоначально предполагалось, что это будет лагерь для военнопленных. Затем Майданек стал важным звеном в реализации "окончательного решения еврейского вопроса", кроме того, в лагерь направлялись неблагонадежные элементы - враги рейха, уголовники. Среди них были женщины (с 1942 г.) и даже дети.

Строительство началось осенью 1941 г. В тяжелых условиях постройкой лагеря занимались около 5 тысяч советских военнопленных. К середине ноября из них лишь 1500 человек остались в живых, из которых 30 % были неработоспособны. С середины декабря к ним присоединились 150 евреев из люблинского гетто. В самом конце декабря в лагерь прибыло около 400 польских крестьян, которых подозревали в диверсиях, связях с партизанами и уклонении от налогов. В то же время там разразилась эпидемия тифа, после чего к марту 1942 года в лагере осталось только 300 советских граждан.
Комендантом лагеря был назначен Карл Отто Кох, до этого занимавший пост коменданта Бухенвальда.

В 1942 году его сняли с этой должности ввиду подозрений в коррупции и присвоении имущества. В 1943 году Коха арестовали и предъявили обвинение в убийстве врача Вальтера Кремера. В апреле 1945 года он был признан виновным и расстрелян в Мюнхене. Его жену Илзе Кох прозвали Бухенвальдской ведьмой. По словам бывших заключенных Бухенвальда, она, прогуливаясь по лагерю, избивала встречавшихся людей плёткой и натравливала на них овчарку. Свидетели утверждали, что она приказывала убивать заключённых с татуировками, чтобы затем делать из их кожи различные оригинальные поделки (в частности, абажуры, перчатки, переплёты книг).

30 июня 1945 года Илзе Кох была арестована американскими войсками, и в 1947 году приговорена к пожизненному заключению. Однако затем американский генерал Люциус Клей, военный комендант американской оккупационной зоны в Германии, освободил её, сочтя обвинения в том, что она отдавала приказы о казни и изготовлении сувениров из человеческой кожи, недостаточно доказанными. Решение вызвало протесты, и Илзе была вновь заключена под стражу. В 1951 году суд вторично приговорил ее к пожизненному заключению. 1 сентября 1967 года Кох покончила жизнь самоубийством, повесившись в камере баварской женской тюрьмы.

Коха сменил оберштурмбанфюрер СС Кегель до ноября 1942 г. Его преемником стал штурмбанфюрер СС Герман Флорштедт до ноября 1943 г., потом оберштурмбанфюрер СС Мартин Вайс, и последним комендантом был оберштурмбанфюрер СС Артур Либехеншель (18 мая - 22 июля 1944 г.). ​

Жили коменданты в небольшом белом домике около лагеря

Заключенные прибывали на железнодорожную станцию, а оттуда шли пешком несколько километров по так называемой "черной дороге".

Лагерь окружала колючая проволока под током.

Автоматчики дежурили на вышках

Все бараки выстроены строго по линии. Все вместе они образуют «поле». Всего в лагере шесть полей, и каждое - особый мир, огражденный проволокой от другого мира. В центре каждого поля - виселица для публичной казни. Все дорожки в лагере замощены. Трава подстрижена.

У вновь прибывших отбирали вещи, разделяли на группы - отдельно мужчин, женщин, детей. Далее все направлялись в душ и на дезинфекцию. У женщин срезали волосы, которые использовались в промышленности и для военных целей (в частности, для изготовления особо прочных канатов и тканей).

Обработку проводили пестицидом Циклоном Б

С 1942 г. его стали использовать в газовых камерах для массового убийства (кроме Майданека, газ Циклон Б использовался в ). В июле этого года был сделан заказ на циклон-Б на предприятиях Tesch & Stabenow в Гамбурге. Первую партию ядовитого газа доставили в лагерь в последние дни августа, в то время как камеры были запущены в сентябре или октябре 1942 года. Для умерщвления заключенных использовали также окись углерода. Синий цвет поверхностей камеры обусловлен «Прусской синью» - продуктом реакции синильной кислоты из Циклона Б и окиси железа, содержащейся в кирпичах и штукатурке. Соединение очень стойкое, сохранившееся неизменным до сих пор.

Дверь газовой камеры массивная, металлическая. Изготовлена в Берлине на предприятии Ауэрта

"Изнутри стены барака были покрыты цементом, из стен торчали водопроводные краны; в помещении стояли скамьи, куда складывалась одежда, которую потом собирали и уносили. Итак, это было то место, куда их сгоняли. А может быть, их любезно приглашали: «Пройдите сюда, пожалуйста»? Подозревал кто-нибудь из них, когда мылся после долгого пути, что произойдет через несколько минут? Как бы там ни было, после мытья им предлагали перейти в соседнее помещение; в этот момент даже самые далекие от подозрений начинали, очевидно, кое о чем догадываться. Ибо «соседнее помещение» представляло собой ряд больших бетонных коробок квадратной формы размером каждая примерно в одну четвертую часть банного зала; в отличие от последнего окон здесь не было. Голых людей (сначала мужчин, потом женщин, а затем детей) сгоняли из бани и заталкивали в эти темные бетонные боксы; после того как в каждый из них набивали человек по 200-250 (причем в этих камерах было совершенно темно, только в потолке имелся небольшой застекленный люк, да в дверях был устроен глазок), начинался процесс удушения людей газом. Сначала через люк в потолке нагнетался горячий воздух, после чего на людей сыпался поток красивых светло-голубых кристалликов «циклона», быстро испарявшихся в горячей влажной атмосфере. По истечении 2-10 минут все были мертвы… Таких бетонных боксов - газовых камер, расположенных рядом друг с другом, - имелось шесть. Здесь можно было уничтожить почти две тысячи людей одновременно» (источник ).

Другая часть заключенных не была предназначена для немедленного убийства, их привлекали к работам, в первую очередь сельскохозяйственным. В частности, Майданек поставлял в Германию отменную капусту.

Заключенные получали полосатую одежду и деревянные башмаки

Далее шли через проходную в бараки. Внутри барака расположены трех ярусные нары. В центре барака нары были сдвоены. На досках картонная подстилка. Поверх неё мешок с соломой. Укрывались заключённые тонким, грубым, серым одеялом. Вообще, бараки были рассчитаны на 250 узников, но летом 1943 года в бараках размещали до 500 человек. Существование в таких условиях было очень тяжелым.

Бараки были лишены канализации. До весны 1943 года. не было никаких санитарных удобств. Заключенным не разрешалось иметь никаких чистящих средств. Не хватало сантехнического оборудования. В течение дня роль отхожего места выполняли ямы, лишенные какого-либо прикрытия.

Вот записи К. Симонова, первого корреспондента, написавшего о Майданеке:

"Режим лагерей. Мучили бессонницей, до десяти вечера не пускали после работы в бараки. Если кто-то умер на работе и его не сразу нашли, пока ищут, все остальные ждут на морозе, иногда до часу ночи. Утром поднимали на мороз в четыре утра и держали до семи, до выхода на работу. Пока стоят, десяток умирает".

Кроме взрослых, в Майданеке содержались и дети - члены семей партизан, или лиц, подозреваемых в связях с партизанами. Портреты белорусских детей, сделанные Хеленой Курсушчь в 1943 г. - Вася Козлов 10 лет, Валентин Самсонов 8 лет, Володя Федоров 12 лет.

Заключенных ждала тяжелая, изнурительная работа. Такими каменными цилиндрами трамбовали дороги

3 ноября 1943 года стал самым страшным днем в истории фашистских концлагерей. В этот день прошла акция „Erntefest” (праздник Урожая), которая завершила уничтожение еврейского населения в люблинском округе. Утром 3 ноября всех евреев лагеря и близлежащих лагерей пригнали в Майданек. Их раздели и приказали лечь вдоль рва по «принципу черепицы»: то есть, каждый последующий заключённый ложился головой на спину предыдущего. Группа эсэсовцев из примерно 100 человек целенаправленно убивала людей выстрелом в затылок. После того, как первый «слой» заключённых был ликвидирован, эсэсовцы повторяли экзекуцию до тех пор, пока 3-метровая траншея не была полностью заполнена трупами людей. Во время расправы для заглушения выстрелов играла музыка. После этого трупы людей были прикрыты небольшим слоем земли, а позднее кремированы. Всего за один день было убито 18 тыс. чел.

Ров, в котором проводилась экзекуция. С осени 1943г. эти канавы использовались как место казни польских партизан и членов сопротивления. Последнее массовое убийство нескольких сотен человек здесь было совершено 21 июля 1944г., всего за 2 дня до прихода Красной Армии. На заднем плане - крематорий. Начальник крематория оберштурмбанфюрер Мусфельд жил здесь, в непосредственной близости от места работы, вдыхая запах сжигаемых тел.

Таким выглядел крематорий в 1944 году

Еще заметка К. Симонова: "Крематорий. Посреди пустого поля высокая четырехугольная каменная труба. К ней примыкает длинный низкий кирпичный прямоугольник. Рядом остатки второго кирпичного здания. Его немцы успели поджечь.

Трупный запах, запах горелого мяса - все вместе. Полусожженные остатки одежды последней партии погибших. В стену соседнего помещения вмазано несколько труб. Говорят, что, когда основная газовая камера не успевала справляться, часть людей газовали прямо здесь, около крематория. Третий отсек. Весь пол завален полуистлевшими скелетами, черепами, костями. Месиво костей с обрывками полусгоревшего мяса.

Крематорий сложен из кирпича высокой огнеупорности - из динаса. Пять больших топок. Герметические чугунные двери. В топках истлевшие позвонки и пепел. Перед печами полусгоревшие во время пожара скелеты. Против трех топок - скелеты мужчин и женщин, против двух - скелеты детей, лет 10-12. В каждую топку закладывали по шесть трупов. Если шестой не влезал, команда крематория обрубала не влезавшую часть тела.

Расчетная скорость - 45 минут на сожжение партии трупов - за счет повышения температуры была доведена до 25 минут. Крематорий работал, как доменная печь, без остановки, сжигал в среднем 1400 трупов в сутки.

…Барак с обувью. Длина 70 шагов, ширина 40, набит обувью мертвых. Обувь до потолка. Под ее тяжестью вывалилась даже часть стены. Не знаю, сколько ее, может быть, миллион, может быть, больше. Самое страшное - десятки тысяч пар детской обуви. Сандалии, туфельки, ботиночки с десятилетних, с годовалых…"

Перед сожжением на этом столе у трупов вырывали золотые коронки и вынимали внутренности в поисках драгоценностей, которые затем отсылались д-ру Вальтеру Функу в Рейхсбанк…

Прах жертв собран под огромным куполом

Жители Люблина, потерявшие в Майданеке кого-либо из близких платили эсэсовцам за прах несчастных жертв огромные деньги. Прах они получали в урнах с надписью «Бухенвальд», которые оттуда и привозили.

В 1943 году группа заключенных по приказу начальника лагеря Капса возвела колонну с тремя птицами на вершине для того, чтобы украсить лагерь. Заключенные тайно положили под нее контейнер с прахом из крематория. Эта колонна стоит и сегодня посреди черных бараков (колонна трех орлов).

Окончательная ликвидация лагеря произошла 22 июля 1944 года. Заключенных вывели из Люблина в пешей колонне, насчитывающей 800 человек из Майданека и около 200 из лагеря на ул. Липовой.

После освобождения Красной Армией лагерь некоторое время использовался НКВД для содержания немецких военнопленных и польских «врагов народа».

Это был первый освобожденный крупный фашистский концлагерь. В то, что творилось в этом месте, многие не сразу поверили. Примерно неделю спустя после освобождения, Симонов описал все увиденное им там в «Красной звезде», но большая часть западной прессы оставила его рассказ без внимания. Александр Верт отправил материал о Майданеке в службу Би-Би-Си, но получил отказ. А в газете «Нью-Йорк геральд трибюн» вышла следующая заметка: «Быть может, нам следовало бы подождать дальнейших подтверждений тех страшных известий, которые дошли до нас из Люблина. Даже в свете всего, что мы уже знали о маниакальной жестокости нацистов, этот рассказ кажется невероятным. Картина, нарисованная американскими корреспондентами, не требует комментариев; единственное, что тут можно было бы сказать, - это что режим, способный на такие злодеяния - если только все сообщенное нам соответствует истине, - заслуживает быть уничтоженным» (источник ). В СССР же материал Симонова произвел потрясающее впечатление. Майданек оказал огромное моральное воздействие прежде всего на Красную Армию. Лагерь смерти был показан тысячам советских солдат.

Не все понесли наказание за чудовищные преступления, творимые в Майданеке. Главные заправилы лагеря, конечно, бежали, но шесть человек из мелкой сошки - два поляка и четыре немца - были пойманы и через несколько недель после суда повешены.

Все четверо немцев - трое из них были эсэсовцами - являлись профессиональными убийцами. Оба поляка были в свое время арестованы немцами и «продались» последним, надеясь спасти этим свою жизнь.

Кадры о Майданеке попали в фильм "Неизвестная война" (с 19 - 21 мин., потом идут кадры освобождения детей из Биркенау)

До Майданека мы посетили

Далее предлагаем отправиться на виртуальную экскурсию по страшному месту - немецкому лагерю смерти Майданек, который в годы Второй мировой войны был построен на территории Польши. В настоящее время на территории лагеря находится музей.

От Варшавы до музея на месте «лагеря смерти» (окраина Люблина) два с половиной часа езды на машине. Вход бесплатный, но желающих заглянуть мало. Только в здании крематория, где пять печей ежедневно превращали узников в пепел, толпится школьная экскурсия вместе с католическим священником. Готовясь служить мессу в память о замученных в Майданеке поляках, ксендз накрывает скатерть на подготовленный стол, достаёт Библию и свечи. Подросткам здесь явно неинтересно - они шутят, улыбаются, выходят покурить. «Вы знаете, кто освободил этот лагерь?» - спрашиваю я. Среди молодых поляков замешательство. «Англичане?» – неуверенно говорит светловолосая девочка. «Нет, американцы!» - перебивает её худощавый паренёк. – «Кажется, тут был десант!». «Русские» - тихо произносит священник. Школьники поражены – новость для них словно гром среди ясного неба. 22 июля 1944 года Красную Армию встречали в Люблине с цветами и слезами радости. Сейчас же мы не можем дождаться за освобождение концлагерей даже не благодарности – просто элементарного уважения.

В Майданеке сохранилось почти всё. Двойная ограда с колючей проволокой, вышки охраны СС и почерневшие печи крематория. На бараке c газовой камерой привинчена табличка – «Помывочная и дезинфекция». Сюда заводили по пятьдесят человек, якобы «в баню» – выдавали мыло, просили аккуратно складывать одежду. Жертвы входили в цементную душевую, дверь блокировалась, и из отверстий на потолке струился газ. Поражает глазок в двери – какая-то сволочь из СС спокойно смотрела, как люди умирают в мучениях. Редкие посетители разговаривают тихо, как на кладбище. Девушка из Израиля плачет, уткнувшись в плечо своему парню. Сотрудник музея сообщает: в лагере погибло 80 000 человек. «Как это? – удивляюсь я. – Ведь на Нюрнбергском процессе фигурировала цифра в 300 тысяч, треть из них - поляки». Оказывается, после 1991 года число жертв постоянно снижают – сперва постановили, что в Майданеке замучили 200 тысяч людей, недавно и вовсе «скостили» до восьмидесяти: дескать, точнее пересчитали.

Я не удивлюсь, если лет через десять такими мерками власти Польши станут утверждать – в Майданеке вообще никто не умер, концлагерь был образцовым санаторием-курортом, где заключенные проходили оздоровительные процедуры, - возмущается главный редактор Интернет-портала Strajk Мачей Вишневский. - Мой отец, бывший партизаном во время войны, говорил – «Да, русские принесли нам режим, который мы не хотели. Но главное – в концлагерях СС перестали работать газовые камеры и печи». В Польше государственная пропаганда на всех уровнях пытается замолчать заслуги советских солдат в спасении десятков миллионов жизней. Ведь если бы не Красная Армия, крематорий Майданека продолжал бы дымиться ежедневно.

От газовой камеры идти всего минуту – попадаешь в барак, доверху набитый старой, полуистлевшей обувью. Я долго рассматриваю её. Дорогие туфли модниц (одна даже из змеиной кожи), мужские штиблеты, детские ботиночки. Их больше – но в 2010 году один барак музея сгорел по непонятным причинам (возможно, от поджога): 7000 пар обуви пропали в огне. 3 ноября 1943 года в рамках так называемой «Операции «Эрнтеданкфест» (праздник сбора урожая) эсэсовцы расстреляли в Майданеке 18 400 евреев, включая многих граждан СССР. Людей заставляли ложиться во рвы друг на друга, «слоем», а затем убивали выстрелом в затылок. 611 человек потом неделю сортировали имущество казнённых, в том числе эту вот самую обувь. Сортировщиков тоже уничтожили – мужчин расстреляли, женщин отправили в газовую камеру. В помещении рядом – мемориал безымянным узникам, чьи личности не смогли установить: рядами горят лампочки, окутанные шарами из колючей проволоки. Проигрывается аудиозапись – на польском, русском, идиш люди просят Бога сохранить им жизнь.

Нынешний музей занимает лишь четвертую часть от реальной территории Майданека: основанный 1 октября 1941 года, это был концлагерь-город с «районами», где отдельно содержались женщины, евреи, польские повстанцы. Первыми обитателями «спецзоны СС» стали 2 000 советских военнопленных, всего через полтора месяца (!) три четверти из них умерли от невыносимых условий содержания. На этом факте экспозиция музея внимания не заостряет. К январю 1942-го погибли все остальные узники – лагерь стоял пустой до марта, пока не пригнали 50 000 новых заключённых. Их уничтожали настолько быстро, что один крематорий не справлялся с сожжением тел – пришлось построить второй.

Вышки над лагерем потемнели от времени, дерево стало угольно-чёрным. 73 года назад на каждой стояли по два охранника СС, наблюдая за Майданеком – часто, отчаиваясь, узники сами шли под пули, лишь бы закончить свои мучения. В огромном мавзолее, сооружённом рядом с крематорием, захоронен прах тысяч заключённых – освободившие Майданек красноармейцы обнаружили ящики с пеплом, которые охрана приготовила к утилизации. Печи крематория закопчены огнём, их невозможно очистить от впитавшихся в металл останков сотен тысяч людей. Один из заключённых, попавший в Майданек в шестилетнем (!) возрасте, уроженец Витебской области Александр Петров рассказывал – еврейских детей дошкольного возраста в этих печах сжигали живыми. Выжившие в лагере свидетельствуют – немцы не проявляли особой ненависти к ним. Они скучно старались убить как можно больше людей, выполняя свою работу. Из всех деревьев в лагере уцелело одно. На остальных умирающие от жуткого голода узники съели кору, сгрызли корни.

На этот лагерь даже сейчас смотреть – становится не по себе. А люди жили там почти 3 года. На фото – сам Майданек, газовая камера, бараки, крематорий.

Для военнопленных на 25-50 тыс. человек, которые будут работать над постройкой зданий для СС и полиции. После захвата большого числа военнопленных под Киевом в марте 1942 лагерь предполагалось увеличить до 250 тыс. человек, но из-за неудач на восточном фронте этим планам не суждено было сбыться. В марте 1942 года в Майданек начались массовые депортации Евреев из Польши и Словакии.

В 1939 году на территории Польши проживало около 3,5 млн. евреев (около 10% населения). До войны это большая диаспора в Европе. Для примера, сейчас в США насчитывается 6,5 млн, а в Израиле 5,8 млн. евреев. Во время войны польская диаспора была полностью уничтожена, по переписи населения 2002 года в Польше сейчас проживет около 1-2 тыс. евреев. Превоcходство арийской расы. Расовая гигиена . Под этим предлогом уничтожались представители национальных и социальных групп.

Лагерь занимал 270 гектаров, из которых под музей используется только 90. По последним данным через лагерь прошло около 150 тыс. человек, 80 тыс. из которых погибло, 60 тыс. из них евреи. Только шестая часть заключенных были советские военнопленные, большинство из которых раненые. В Майданеке был большой блок для раненых и больных.

Сейчас на территории лагеря действует музей, созданный в ноябре 1944 года.

"Приемный барак".

Газовая камера.

Баллоны с газом. Первоначально для умерщвления использовался угарный газ, затем - "Циклон Б"

Карта лагерей и тюрем в районе Люблина.

Барак с экспозицией.

Фашисты поставили уничтожение людей на промышленную основу. Никаких отходов. Ботинки использовались вторично.

Жилой барак.

Детский барак. В лагере содержались дети и женщины.

Колонна "Три орла" (немцев заключенные убеждали, что это три голубя), созданная в 1943 году заключенными лагеря.

Лагерь делился на блоки, между которыми была колючая проволока под напряжением.

Мавзолей.

В нем храниться пепел кремированных в лагере людей.

Крематорий.

Через концентрационные лагеря во время Второй мировой войны прошли миллионы людей. Они организовывались как Германией, так и СССР. В них попадало, как гражданское население с оккупированных или освобожденных территорий, так и захваченные в плен военные. Обе страны использовали пленных в народном хозяйстве и не сильно заботились об их здоровье и питании. Из 5,2 - 5,75 млн. советских военнопленных (к военнопленным в Германии относили в том числе и захваченных парт. работников и ветеранов) в германских лагерях выжило 1,8 млн., часть из них в последствии попало в ГУЛАГ. Военнопленные до 1965 года вообще не считались ветеранами войны.

Через советские лагеря для военнопленных армии Германии и ее союзников прошло 2,7 млн., по данным российских источников умерло в заключении 13%, по данным зарубежных источников каждый третий. Кто прав, сейчас сказать сложно, но в плен после Сталинградской битвы по различным данным, попало от 90 до 110 тыс. солдат немецкой армии и ее союзников, из них в германию после войны вернулось только 5 тыс. человек.