Кто такой лев гумилев. Биография Гумилёва Льва Николаевича. "Теория этногенеза" и естественные науки

Он родился в семье поэтов Николая Гумилёва и Анны Ахматовой. В детстве он воспитывался у бабушки в имении Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии. Маленький Лев очень редко видел своих родителей, они были заняты своими проблемами и редко приезжали в Слепнево – родовое имение матери Николая Степановича, Анны Ивановны Гумилёвой. После того, как разразилась Первая мировая война, и следом - революция, небольшие посылки и денежные переводы из Санкт-Петербурга в небольшое имение Слепнево, находящееся в глубинке Тверской губернии, доходили редко. Родители Льва практически туда не выезжали. Отец Льва – Николай Гумилёв, одним из первых в 1914 году ушел на фронт добровольцем, а мать – Анна Ахматова недолюбливала Слепнево, и характеризовала эту деревеньку так: «То неживописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, «воротца», хлеба». Но если Льву и недоставало родительской ласки, то бабушка, Анна Ивановна, компенсировала это невнимание сполна. Она была очень набожным человеком, с широким кругозором, с детства приучала Левушку к тому, что мир гораздо более разнообразен, чем представляется с первого взгляда. Она объясняла Льву - то, что мы видим на поверхности, на самом деле имеет свои корни, порой такие глубокие, что докопаться до них нелегко, а также «взгляд» в небо, в бесконечность. А значит, на любое явление нужно смотреть под этим ракурсом: корни, само дерево и ветви, которые тянутся в бесконечность. «Детство свое я помню очень туманно и толково сказать о нем ничего не могу. Известно мне только, что я был передан сразу на руки бабушке - Анне Ивановне Гумилёвой, увезен в Тверскую губернию, где у нас был сначала дом в деревне, а потом мы жили в городе Бежецке, в котором я и кончил среднюю школу. В это время я увлекся историей, и увлекся потрясающе, потому что перечитал все книги по истории, которые были в Бежецке, и по детской молодой памяти я очень много запомнил» - писал Лев Николаевич в своей автобиографии.

Лев Гумилёв с родителями - Н.С.Гумилёвым и А.А.Ахматовой.

В 1917 году, после Октябрьской революции семья покинула деревенский дом и переселилась в Бежецк, где Лев учился в средней школе до 1929 года. Уже в школе он оказался «белой вороной» и был обвинен в «академическом кулачестве» за то, что он по своим знаниям и успехам выбивался из общего ряда. И в будущем деятельность ученого из-за своей новизны, оригинальности постоянно ставила его в такое же положение.

Лев Гумилев с матерью и бабушкой, А.И.Гумилёвой. Фонтанный Дом, 1927 год.

Последний класс средней школы Лев Гумилёв закончил в 1930 году в Ленинграде, в средней школе N 67 на Первой Красноармейской улице. Он рассказывал: «Когда я вернулся обратно в Ленинград, то я застал картину очень для меня неблагоприятную. Для того чтобы закрепиться в Ленинграде, меня оставили в школе еще на один год, что пошло мне только на пользу, так как я уже мог не заниматься физикой, химией, математикой и прочими вещами (которые мне были известны), а занимался я главным образом историей и попробовал поступить на курсы немецкого языка, готовящие в Герценовский институт».

Лев Гумилев. 1926 год.

В 1930 году Лев Гумилёв подал заявление в университет, но ему было отказано в приёме из-за социального происхождения. В том же году он поступил чернорабочим на службу в трамвайное управление города «Пути и тока». Также он встал на учёт в бирже труда, которая на следующий год направила его работать в геолого-разведочный институт, известный тогда как «Институт неметаллических полезных ископаемых» Геологического комитета. В 1931 году в составе геологической поисковой экспедиции Гумилёв работал в Саянах коллектором, и об этой работе рассказывал: «Я попытался изучать геологию, но успеха никакого не имел, потому что эта наука была не моего профиля, но я тем не менее в должности наименьшей - младшего коллектора - поехал в Сибирь, на Байкал, где участвовал в экспедиции, и месяцы эти, которые я там провел, были для меня очень счастливыми, и я увлекся полевой работой».

В 1932 году Лев Гумилёв устроился научно-техническим сотрудником в экспедицию по изучению Памира, организованную Советом по исследованию производительных сил. Здесь он по своей инициативе вне рабочего времени увлекся изучением жизни земноводных животных, что не понравилось начальству, и он был вынужден оставить работу в экспедиции. Он поступил на работу малярийным разведчиком в местную малярийную станцию совхоза Догары и усиленно занимался изучением таджикско-персидского языка, овладевал секретами арабской вязи-письма. Потом, уже в университете, самостоятельно выучил и персидскую грамоту. «11 месяцев жил в Таджикистане, - вспоминал Лев Николаевич, - изучал таджикский язык. Научился я говорить там довольно бодро, бегло, это мне принесло потом большую пользу. После этого, отработав зиму опять-таки в Геологоразведочном институте, я по сокращению штатов был уволен и перешел в Институт геологии на Четвертичную комиссию с темой уже мне более близкой - археологической. Участвовал в Крымской экспедиции, которая раскапывала пещеру. Это уже было для меня гораздо ближе, понятнее и приятнее. Но, к сожалению, после того как мы вернулись, мой начальник экспедиции крупный археолог Глеб Анатольевич Бонч-Осмоловский был арестован, посажен на 3 года, и я опять оказался без работы. И тогда я рискнул и подал заявление в университет».

В 1934 году Лев Гумилёв в качестве студента исторического факультета Ленинградского университета слушал курсы по истории у В.В.Струве, Е.В.Тарле, С.И.Ковалева и других светил исторической науки. Гумилёв рассказывал: «34-й год был легким годом, и поэтому меня в университет приняли, причем самое трудное для меня было достать справку о моем социальном происхождении. Отец родился в Кронштадте, а Кронштадт был город закрытый, но я нашелся: пошел в библиотеку и сделал выписку из Большой советской энциклопедии, подал ее как справку, и, поскольку это ссылка на печатное издание, она была принята, и меня приняли на исторический факультет. Поступив на истфак, я с охотой занимался, потому что меня очень увлекли те предметы, которые там преподавались. И вдруг случилось общенародное несчастье, которое ударило и по мне, - гибель Сергея Мироновича Кирова. После этого в Ленинграде началась какая-то фантасмагория подозрительности, доносов, клеветы и даже (не боюсь этого слова) провокаций».

В 1935 году Лев Гумилёв был первый раз арестован вместе с тогдашним мужем Анны Ахматовы Пуниным и несколькими сокурсниками. Как ни странно, но обращение Анны Ахматовой к Сталину спасло Льва Гумилёва и арестованных вместе с ним студентов университета «из-за отсутствия состава преступления». Тем не менее, он был исключён из университета и позже рассказывал: «Больше всех от этого пострадал я, так как после этого меня выгнали из университета, и я целую зиму очень бедствовал, даже голодал, т. к. Николай Николаевич Пунин забирал себе все мамины пайки (по карточкам выкупая) и отказывался меня кормить даже обедом, заявляя, что он «не может весь город кормить», т. е. показывая, что я для него совершенно чужой и неприятный человек. Только в конце 1936-го года я восстановился благодаря помощи ректора университета Лазуркина, который сказал: «Я не дам искалечить жизнь мальчику». Он разрешил мне сдать экзамены за 2-й курс, что я сделал экстерном, и поступил на 3-й курс, где с восторгом начал заниматься уже не латынью на этот раз, а персидским языком, который я знал как разговорный (после Таджикистана) и учился теперь грамоте». В это время Лев Гумилёв постоянно посещал Ленинградское отделение Института Востоковедения АН СССР (ЛО ИВАН АН СССР), где самостоятельно изучил печатные источники по истории древних тюрков.

В 1937 году Гумилёв выступил с докладом в ЛО ИВАН АН СССР на тему «Удельно-лествичная система тюрков в VI-VIII веках», который спустя 22 года - в 1959 году увидел свет на страницах журнала «Советская этнография».

В начале 1938 года Лев Гумилёв снова был арестован, будучи студентом ЛГУ, и осуждён на пять лет. Гумилёв рассказывал: «Но в 1938-м году я был снова арестован, и на этот раз уже следователь мне заявил, что я арестован как сын своего отца, и он сказал: «Вам любить нас не за что». Это было совершенно нелепо, потому что все люди, принимавшие участие в «Таганцевском деле», которое имело место в 1921-м году, к 1936-му уже были арестованы и расстреляны. Но следователь капитан Лотышев не посчитался с этим, и после семи ночей избиения мне было предложено подписать протокол, который не я составлял и который я даже не смог прочесть, будучи очень избитым. Сам капитан Лотышев потом, по слухам, был расстрелян в том же 1938-м году или в начале 1939-го. Суд, трибунал меня и двух студентов, с которыми я был еле знаком (просто визуально помнил их по университету, они были с другого факультета), осудили нас по этим липовым документам с обвинением в террористической деятельности, хотя никто из нас не умел ни стрелять, ни на шпагах сражаться, вообще никаким оружием не владел. Дальше было еще хуже, потому что прокурор тогдашний объявил, что приговор в отношении меня слишком мягок, а сверх 10-ти лет по этой статье полагался расстрел. Когда мне об этом сообщили, я это воспринял как-то очень поверхностно, потому что я сидел в камере и очень хотел курить и больше думал о том, где бы закурить, чем о том, останусь я жив или нет. Но тут произошло опять странное обстоятельство: несмотря на отмену приговора, в силу тогдашней общей неразберихи и безобразия, меня отправили в этап на Беломорский канал. Оттуда меня, разумеется, вернули для проведения дальнейшего следствия, но за это время был снят и уничтожен Ежов и расстрелян тот самый прокурор, который требовал для меня отмены за мягкостью. Следствие показало полное отсутствие каких-либо преступных действий, и меня перевели на особое совещание, которое дало мне всего-навсего 5 лет, после чего я поехал в Норильск и работал там сначала на общих работах, потом в геологическом отделе и, наконец, в химической лаборатории архивариусом».

После того, как Лев Гумилёв отсидел назначенные ему пять лет, в 1943 году он был оставлен в Норильске без права выезда и работал техником-геологом. В бараке он жил по соседству с татарами и казахами и выучил татарский, а также казахский и тюркские языки. Гумилёв рассказывал: «Мне повезло сделать некоторые открытия: я открыл большое месторождение железа на Нижней Тунгуске при помощи магнитометрической съемки. И тогда я попросил - как в благодарность - отпустить меня в армию. Начальство долго ломалось, колебалось, но потом отпустили все-таки. Я поехал добровольцем на фронт и попал сначала в лагерь «Неремушка», откуда нас, срочно обучив в течение 7 дней держать винтовку, ходить в строю и отдавать честь, отправили на фронт в сидячем вагоне. Было очень холодно, голодно, очень тяжело. Но когда мы доехали до Брест-Литовска, опять судьба вмешалась: наш эшелон, который шел первым, завернули на одну станцию назад (уж не знаю, где она была) и там стали обучать зенитной артиллерии. Обучение продолжалось 2 недели. За это время был прорван фронт на Висле, я получил сразу же назначение в зенитную часть и поехал в нее. Там я немножко отъелся и, в общем, довольно благополучно служил, пока меня не перевели в полевую артиллерию, о которой я не имел ни малейшего представления. Это было уже в Германии. И тут я сделал действительно проступок, который вполне объясним. У немцев почти в каждом доме были очень вкусные банки с маринованными вишнями, и в то время, когда наша автомобильная колонна шла на марше и останавливалась, солдаты бегали искать эти вишни. Побежал и я. А в это время колонна тронулась, и я оказался один посреди Германии, правда, с карабином и гранатой в кармане. Три дня я ходил и искал свою часть. Убедившись, что я ее не найду, я примкнул к той самой артиллерии, которой я был обучен - к зенитной. Меня приняли, допросили, выяснили, что я ничего дурного не сделал, немцев не обидел (да и не мог их обидеть, их не было там - они все убежали). И в этой части - полку 1386 31-й дивизии Резерва Главного командования - я закончил войну, являясь участником штурма Берлина. К сожалению, я попал не в самую лучшую из батарей. Командир этой батареи старший лейтенант Финкельштейн невзлюбил меня и поэтому лишал всех наград и поощрений. И даже когда под городом Тойпицем я поднял батарею по тревоге, чтобы отразить немецкую контратаку, был сделан вид, что я тут ни при чем и контратаки никакой не было, и за это я не получил ни малейшей награды. Но когда война кончилась, и понадобилось описать боевой опыт дивизии, который было поручено написать нашей бригаде из десяти-двенадцати толковых и грамотных офицеров, сержантов и рядовых, командование дивизии нашло только меня. И я это сочинение написал, за что получил в виде награды чистое, свежее обмундирование: гимнастерку и шаровары, а также освобождение от нарядов и работ до демобилизации, которая должна была быть через 2 недели».

В 1945 году Лев Гумилёв после общей демобилизации вернулся в Ленинград, снова стал студентом в ЛГУ, в начале 1946 года экстерном сдал 10 экзаменов и окончил университет. За это же время он сдал все кандидатские экзамены и поступил в аспирантуру ЛО ИВАН СССР.

Летом 1946 года, будучи аспирантом, Лев Гумилёв принял участие в археологической экспедиции М.И.Артамонова в Подолии. Гумилев рассказывал: «Когда я вернулся, то узнал, что в это время мамины стихи не понравились товарищу Жданову и Иосифу Виссарионовичу Сталину тоже, и маму выгнали из Союза, и начались опять черные дни. Прежде чем начальство спохватилось и выгнало меня, я быстро сдал английский язык и специальность (целиком и полностью), причем английский язык на «четверку», а специальность - на «пятерку», и представил кандидатскую диссертацию. Но защитить ее уже мне не разрешили. Меня выгнали из Института востоковедения с мотивировкой: «За несоответствие филологической подготовки избранной специальности», хотя я сдал и персидский язык тоже. Но несоответствие действительно было - требовалось два языка, а я сдал пять. Но, тем не менее, меня выгнали, и я оказался опять без хлеба, без всякой помощи, без зарплаты. На мое счастье, меня взяли на работу библиотекарем в сумасшедший дом на 5-й линии в больницу Балинского. Я там проработал полгода, и после этого, согласно советским законам, я должен был представить характеристику с последнего места работы. А там, т. к. я показал свою работу очень хорошо, то мне и выдали вполне приличную характеристику. И я обратился к ректору нашего университета профессору Вознесенскому, который, ознакомившись со всем этим делом, разрешил мне защищать кандидатскую диссертацию». Таким образом, Лев Гумилев был допущен к защите диссертации кандидата исторических наук при ЛГУ, которая состоялась 28 декабря 1948 года.

Весной 1948 года Лев Гумилёв в качестве научного сотрудника принял участие в археологической экспедиции под руководством С.И.Руденко на Алтае, на раскопке кургана «Пазырык». После защиты кандидатской диссертации его с трудом приняли на работу научным сотрудником в «Музей этнографии народов СССР» из-за отсутствия решения ВАКа. Но решения он так и не дождался, потому что 7 ноября 1949 года снова арестован. Гумилёв рассказывал: «Меня арестовали снова, почему-то привезли из Ленинграда в Москву, в Лефортово, и следователь майор Бурдин два месяца меня допрашивал и выяснил: а) что я недостаточно хорошо знаю марксизм, для того чтобы его оспаривать, второе - что я не сделал ничего плохого - такого, за что меня можно было преследовать, третье - что у меня нет никаких поводов для осуждения, и, в-четвертых, он сказал: «Ну и нравы у вас там!». После чего его сменили, дали мне других следователей, которые составили протоколы без моего участия и передали опять-таки на Особое совещание, которое мне на этот раз дало уже 10 лет. Прокурор, к которому меня возили на Лубянку из Лефортова, объяснил мне, сжалившись над моим недоумением: «Вы опасны, потому что вы грамотны». Я до сих пор не могу понять, почему кандидат исторических наук должен быть безграмотен? После этого я был отправлен сначала в Караганду, оттуда наш лагерь перевели в Междуреченск, который мы и построили, потом в Омск, где в свое время сидел Достоевский. Я все время занимался, так как мне удалось получить инвалидность. Я действительно себя очень плохо и слабо чувствовал, и врачи сделали меня инвалидом, и я работал библиотекарем, а попутно я занимался, писал очень много (написал историю хунну по тем материалам, которые мне прислали, и половину истории древних тюрок, недописанную на воле, тоже по тем данным и книгам, которые мне прислали и которые были в библиотеке)».

В 1956 году Лев Николаевич снова вернулся в Ленинград, где его ждало глубочайшее разочарование при встрече с матерью. Вот как об этом он писал в своей автобиографии: «Когда я вернулся, то тут для меня был большой сюрприз и такая неожиданность, которую я и представить себе не мог. Мама моя, о встрече с которой я мечтал весь срок, изменилась настолько, что я ее с трудом узнал. Изменилась она и физиогномически, и психологически, и по отношению ко мне. Она встретила меня очень холодно. Она отправила меня в Ленинград, а сама осталась в Москве, чтобы, очевидно, не прописывать меня. Но меня, правда, прописали сослуживцы, а потом, когда она, наконец, вернулась, то прописала и она. Я приписываю это изменение влиянию ее окружения, которое создалось за время моего отсутствия, а именно ее новым знакомым и друзьям: Зильберману, Ардову и его семье, Эмме Григорьевне Герштейн, писателю Липкину и многим другим, имена которых я даже теперь не вспомню, но которые ко мне, конечно, положительно не относились. Когда я вернулся назад, то я долгое время просто не мог понять, какие же у меня отношения с матерью? И когда она приехала и узнала, что я все-таки прописан и встал на очередь на получение квартиры, она устроила мне жуткий скандал: «Как ты смел прописаться?!» Причем мотивов этому не было никаких, она их просто не приводила. Но если бы я не прописался, то, естественно, меня могли бы выслать из Ленинграда как не прописанного. Но тут ей кто-то объяснил, что прописать меня все-таки надо, и через некоторое время я поступил на работу в Эрмитаж, куда меня принял профессор Артамонов, но тоже, видимо, преодолевая очень большое сопротивление».

Директор Эрмитажа М.И.Артамонов взял Льва Николаевича библиотекарем «на ставку беременных и больных». Работая там библиотекарем, Гумилёв завершил работу над докторской диссертацией «Древние тюрки» и защитил её. После защиты докторской диссертации Гумилёва ректор ЛГУ член-корреспондент А.Д.Александров пригласил на работу в Научно-исследовательский институт географии при ЛГУ, где он проработал до 1986 года, до выхода на пенсию - сперва научным работником, потом - старшим научным работником. Перед выходом на пенсию его перевели в ведущие научные сотрудники. Кроме работы в НИИ он вел курс лекций в ЛГУ по «Народоведению». Позже Гумилёв рассказывал: «Меня приняли не на исторический факультет, а на географический в маленький Географо-экономический институт, который был при факультете. И это было мое самое большое счастье в жизни, потому что географы, в отличие от историков, и особенно востоковедов, меня не обижали. Правда, они меня и не замечали: вежливо кланялись и проходили мимо, но ничего дурного они мне так за 25 лет и не сделали. И наоборот, отношения были, совершенно, я бы сказал, безоблачные. В этот период я также очень много работал: оформил диссертацию в книгу «Древние тюрки», которую напечатали потому, что нужно было возражать против территориальных притязаний Китая, и как таковая моя книга сыграла решающую роль. Китайцы меня предали анафеме, а от территориальных притязаний на Монголию, Среднюю Азию и Сибирь отказались. Потом я написал книгу «Поиски вымышленного царства» о царстве пресвитера Иоанна, которое было ложно, выдумано. Я постарался показать, как в исторических источниках можно отличать правду от лжи, даже не имея параллельной версии. Эта книга имела очень большой резонанс и вызвала очень отрицательное отношение только одного человека - академика Бориса Александровича Рыбакова, который написал по этому поводу в «Вопросах истории» статью на 6 страницах, где очень сильно меня поносил. Мне удалось ответить через журнал «Русская литература», который издавал Пушкинский дом, ответить статьей, где я показал, что на этих 6 страницах академик, кроме трех принципиальных ошибок, допустил 42 фактических. И его сын потом говорил: «Папа никогда не простит Льву Николаевичу 42 ошибки». После этого мне удалось написать новую книгу «Хунны в Китае» и завершить мой цикл истории Центральной Азии в домонгольский период. Очень трудно мне было ее печатать, потому что редактор Востокиздата, которого мне дали, - Кунин такой был - он издевался надо мной так, как редактора могут издеваться, чувствуя свою полную безопасность. Тем не менее, книга, хотя и искалеченная, вышла, без указателя, потому что он переменил страницы и испортил даже составленный мною указатель. Книга была напечатана, и таким образом я закончил первую часть трудов своей жизни - белое пятно в истории Внутренней Азии между Россией и Китаем в домонгольский период».

Анна Ахматова и Лев Гумилёв.

С 1959 года труды Льва Николаевича стали печататься небольшими тиражами. В этих условиях он окунулся в работу Ленинградского отделения Всесоюзного географического общества. Через сборники общества ему удалось выпустить в свет ряд своих работ, не допущенных в официальные научные периодические издания. «Этот последний период моей жизни был для меня очень приятным в научном отношении, - писал он - когда я написал свои основные работы по палеоклимату, по отдельным частным историям Центральной Азии, по этногенезу…».

К сожалению, в бытовом плане ситуация для Льва Николаевича складывалась не очень благоприятно. Он по-прежнему ютился в маленькой комнате большой коммунальной квартиры с двенадцатью соседями, и по-прежнему не складывались его отношения с матерью – Анной Ахматовой. Вот что он писал о тех годах своей жизни: «Мать находилась под влиянием людей, с которыми я не имел никаких личных контактов, и даже в большинстве своем не был знаком, но ее они интересовали значительно больше, чем я, и поэтому наши отношения в течение первых пяти лет после моего возвращения неизменно ухудшались, в том смысле, что мы отдалялись друг от друга. Пока, наконец, перед защитой докторской, накануне дня моего рождения в 1961 году, она не выразила свое категорическое нежелание, чтобы я стал доктором исторических наук, и выгнала меня из дома. Это был для меня очень сильный удар, от которого я заболел и оправился с большим трудом. Но, тем не менее, у меня хватило выдержки и сил для того, чтобы хорошо защитить докторскую диссертацию и продолжать свою научную работу. Последние 5 лет ее жизни я с матерью не встречался. Именно за эти последние 5 лет, когда я ее не видел, она написала странную поэму, называемую «Реквием». Реквием по-русски значит панихида. Панихиду по живому человеку считается, согласно нашим древним обычаям, служить грешно, но служат ее только в том случае, когда хотят, чтобы тот, по кому служат панихиду, вернулся к тому, кто ее служит. Это было своего рода волшебство, о котором, вероятно, мать не знала, но как-то унаследовала это как древнерусскую традицию. Во всяком случае, для меня эта поэма была совершеннейшей неожиданностью, и ко мне она, собственно, никакого отношения не имела, потому что зачем же служить панихиду по человеку, которому можно позвонить по телефону. Пять лет, которые я не виделся с матерью и не знал о том, как она живет (так же как она не знала, как я живу, и не хотела, видимо, этого знать), кончились ее смертью, для меня совершенно неожиданной. Я выполнил свой долг: похоронил ее по нашим русским обычаям, соорудил памятник на те деньги, которые остались мне в наследство от нее на книжке, доложив те, которые были у меня - гонорар за книжку «Хунну».

Похороны Анны Ахматовой 10 марта 1966 года. С матерью прощается Лев Гумилёв, слева - поэты Евгений Рейн и Арсений Тарковский, крайний справа - Иосиф Бродский.

В 1974 году Гумилёв защитил вторую докторскую диссертацию, на этот раз по географическим наукам, которую ВАК не утвердил по причине того, что «она выше докторской, поэтому и не докторская». Эта работа, известная под названием «Этногенез и биосфера Земли», спустя 15 лет в 1989 году вышла отдельной книгой и была раскуплена в течение одного-двух дней со склада издательства ЛГУ. Заслуги Льва Гумилёва, как в области научных исследований, так и в педагогической деятельности упорно игнорировались. Это было одной из причин того, что Гумилёв не был удостоен даже звания профессора, и каких-либо правительственных наград или почётных званий. Но, не смотря на все эти неприятности, Лев Николаевич с огромным удовольствием выступал с лекциями и перед студентами и перед обычными слушателями. Его лекции по этногенезу пользовались неизменным успехом. Гумилёв рассказывал: «Обычно студенты часто смываются с лекций (это не секрет, об этом часто ставился вопрос на Ученом совете: как их надо записывать и принуждать к посещению). С моих лекций студенты перестали смываться после второй или третьей лекции. После этого стали ходить сотрудники института и слушать, что я читаю. После этого, когда я уже стал излагать курс более подробно и отработал его в ряде предварительных лекций, ко мне стали ходить вольнослушатели со всего Ленинграда. И наконец, кончилось тем, что меня вызвали в Новосибирск в Академгородок, где я прочел специальный сокращенный курс и имел большой успех: народ приезжал даже из самого Новосибирска в Академгородок (это час езды на автобусе). Народу было так много, что дверь запирали, но так как там в Академгородке все по преимуществу «технари», то они довольно быстро умели открыть этот замок и проходили в помещение. В зал пускали только по билетам, но там были две двери - в одну впускали, другая была закрытая. Так, вошедший подходил к закрытой двери, под нее подсовывал билет, его товарищ брал и снова проходил. Чем я объясняю успех своих лекций? Отнюдь не своими лекторскими способностями - я картавый, не декламацией и не многими подробностями, которые я действительно знаю из истории и которые включал в лекции, чтобы легче было слушать и воспринимать, а той основной идеей, которую я проводил в этих лекциях. Идея эта заключалась в синтезе естественных и гуманитарных наук, то есть я возвысил историю до уровня естественных наук, исследуемых наблюдением и проверяемых теми способами, которые у нас приняты в хорошо развитых естественных науках - физике, биологии, геологии и других науках. Основная идея такова: этнос отличается от общества и от общественной формации тем, что он существует параллельно обществу, независимо от тех формаций, которые оно переживает и только коррелирует с ними, взаимодействует в тех или иных случаях. Причиной образования этноса я считаю особую флуктуацию биохимической энергии живого вещества, открытую Вернадским, и дальнейший энтропийный процесс, то есть процесс затухания толчка от воздействия окружающей среды. Каждый толчок рано или поздно должен затухнуть. Таким образом, исторический процесс представляется мне не в виде прямой линии, а в виде пучка разноцветных нитей, переплетенных между собой. Они взаимодействуют друг с другом разным способом. Иногда они бывают комплиментарны, т. е. симпатизируют друг другу, иногда, наоборот, эта симпатия исключается, иногда это идет нейтрально. Каждый этнос развивается как любая система: через фазу подъема к акматической фазе, т. е. фазе наибольшего энергетического накала, затем идет довольно резкий спад, который выходит плавно на прямую - инерционную фазу развития, и как таковой он затем постепенно затухает, сменяясь другими этносами. К социальным соотношениям, например к формациям, это не имеет прямого взаимоотношения, а является как бы фоном, на котором развивается социальная жизнь. Эта энергия живого вещества биосферы всем известна, все ее видят, хотя отметил ее значение я первый, и сделал я это, размышляя в тюремных условиях над проблемами истории. Я обнаружил, что у некоторых людей в большей или меньшей степени существует тяга к жертвенности, тяга к верности своим идеалам (под идеалом я понимаю далекий прогноз). Эти люди в большей или меньшей степени стремятся к осуществлению того, что для них является более дорогим, чем личное счастье и личная жизнь. Этих людей я назвал пассионариями, а качество это я назвал пассионарностью. Это не теория «героя и толпы». Дело в том, что эти пассионарии находятся во всех слоях того или иного этнического или общественного коллектива, но количество их плавно снижается со временем. Но цели у них иногда бывают единые - правильные, подсказанные нужной в данном случае доминантой поведения, а в ином случае - противоречат им. Поскольку это энергия, то она от этого не меняется, она просто показывает степень их (пассионариев) активности. Эта концепция позволила мне определить, почему возникают подъемы и спады народов: подъемы, когда количество таких людей увеличивается, спады - когда оно уменьшается. Есть посредине оптимальный уровень, когда этих пассионариев столько, сколько нужно для выполнения общих задач государства, или нации, или класса, а остальные работают и соучаствуют в движении вместе с ними. Эта теория категорически противоречит расовой теории, которая предполагает наличие прирожденных качеств, присущих тем или иным народам за все время существования человечества, и «теории героя и толпы». Но герой может вести ее только тогда, когда в толпе он встречает отзвук у людей менее пассионарных, но тоже пассионарных. Применительно к истории эта теория оправдала себя. И именно для того, чтобы понять, как возникли и погибли Древний Рим, Древний Китай или Арабский халифат, ко мне и ходили люди. Что касается применения этого в современности, то это может сделать любой человек, у которого достаточная компетенция в области новой истории, и осознать, какие перспективы есть, скажем, у Западного мира, у Китая, у Японии и у нашей родины России. Дело в том, что к этому я присоединил географический момент - жесткую связь человеческого коллектива с ландшафтом, т. е. понятие «Родина», и со временем, т. е. понятие «Отечество». Это как бы 2 параметра, которые, перекрещиваясь, дают нужную точку, фокус, характеризующий этнос. Что касается нашей современности, я скажу, что, по моей концепции, преимущество пассионарного напряжения стоит на стороне Советского Союза и входящих в него братских народов, которые создали систему, относительно Западной Европы молодую, и поэтому имеют больше перспектив для того, чтобы устоять в той борьбе, которая время от времени с XIII века возникала и, видимо, будет возникать и дальше. Но о будущем я говорить, естественно, не могу...».

Непростой ситуацией оказалась история с наследством Анны Ахматовой, за которое Льву Николаевичу пришлось судиться три года, потратив немало сил и здоровья. Лев Гумилёв рассказывал: «После смерти моей матери зашел вопрос о ее наследии. Единственным наследником был признан я, тем не менее, все имущество моей матери, как вещи, так и то, что дорого для всего Советского Союза - ее черновики, было захвачено ее соседкой Пуниной (по мужу Рубинштейн) и присвоено ею себе. Так как я обратился в Пушкинский дом и предложил принять на хранение в архив все литературное наследство моей матери, то Пушкинский дом подал в суд, от которого почему-то довольно быстро отошел, предоставив вести суд мне лично, как обиженному человеку. Три года длился этот процесс, причем захват Пуниной этого имущества и продажа, или, вернее, распродажа его в разные советские учреждения (далеко не полностью, часть она оставила себе), он вызвал осуждение в Ленинградском городском суде, который постановил, что деньги получены Пуниной незаконно. Но почему-то Верховный суд РСФСР, судья Пестриков, объявил, что суд считает, что все украденное подарено, и постановил, что я никакого отношения к наследству своей матери не имею, потому что она все подарила Пуниной, несмотря на то, что не только документа на это не было, но и сама Пунина этого не утверждала. Это произвело на меня очень тяжелое впечатление и значительно повлияло на мою работу в смысле ее эффективности».

В 1967 году судьба подарила Льву Николаевичу знакомство с художником-графиком из Москвы Наталией Викторовной Симоновской. Она была известным художником-графиком, членом МОСХа, но оставила уютный быт в Москве и разделила со Львом Гумилёвым двадцать пять лет травли, слежки и замалчивания его трудов. И все эти годы была рядом, жила его миром, между его настоящими и мнимыми друзьями, истинными и псевдоучениками, «наблюдателями» и просто любопытствующими. Кормила и поила всех приходящих ко Льву Николаевичу. Расстраивалась, когда предавали ученики, когда не печатали и уродовали правками книги мужа. Она была не только женой и другом, но и соратником. В интервью она рассказывала: «Мы познакомились со Львом Николаевичем в 1969 году. Наша жизнь началась в жутком «клоповнике» - куммуналке, каких уже нет даже в Петербурге. Мы прожили вместе счастливую жизнь. Это не противоречит тому, что я написала: счастливую - и трагическую. Да, его всю жизнь беспокоила и манила истина. Историческая – и он пустился на поиски ее, написав много книг. И человеческая – потому что он верующий и очень богословски одаренный человек, понимал, что человек подвержен влиянию страстей и искушению дьявола, но что Божественное в нем должно побеждать».

Лев Гумилёв на прогулке с женой Натальей Викторовной.

В конце жизни Лев Николаевич писал в своем Автонекрологе: «Единственное мое желание в жизни (а я сейчас уже стар, мне скоро 75 лет) - это увидеть мои работы напечатанными без предвзятости, со строгой цензурной проверкой и обсужденными научной общественностью без предвзятости, без вмешательства отдельных интересов тех или иных влиятельных людей или тех глупых, которые относятся к науке не так, как я, то есть использующих ее для своих личных интересов. Они вполне могут оторваться от этого и обсудить проблемы правильно - они достаточно для этого квалифицированы. Услышать их беспристрастные отзывы и даже возражения - это последнее, что я хотел бы в своей жизни. Разумеется, обсуждение целесообразно в моем присутствии, по процедуре защиты, когда я отвечаю каждому из выступающих, и при лояльном отношении присутствующих и президиума. Тогда я уверен, что те 160 моих статей и 8 книг общим объемом свыше 100 печатных листов получат должную оценку и послужат на пользу науке нашего Отечества и ее дальнейшему процветанию».

Льва Николаевича Гумилёва лишь условно можно назвать историком. Он - автор глубоких, новаторских исследований по истории кочевников Срединной и Центральной Азии в период с III века до нашей эры по XV век нашей эры, исторической географии - изменения климата и ландшафта того же региона за тот же период, создатель теории этногенеза, автор проблем палеоэтнографии Средней Азии, истории тибетских и памирских народов в I тысячелетии нашей эры. В его трудах огромное внимание было уделено проблеме Древней Руси и Великой Степи, освещаемое с новых позиций.

К сожалению, с поэтическим наследием Льва Николаевича широкая публика познакомилась только недавно. И это - неудивительно, потому что поэтическим творчеством Гумилёв занимался только в молодости – в 1930 годы и позже, в Норильском лагере, в 1940-е годы. Вадим Кожинов писал: «Несколько опубликованных стихотворений в последние годы его (Л.Н.Гумилёва) не уступают по своей художественной силе поэзии его прославленных родителей» - то есть классиков русской литературы Николая Гумилёва и Анны Ахматовой.

Качается ветхая память
В пространстве речных фонарей
Стекает Невой мех камнями,
Лежит у железных дверей.

Но в уличный камень кровавый
Ворвались огни из подков
И выжгли в нем летопись славы
Навек отошедших веков.

Сей каменный шифр разбирая
И смысл узнавая в следах,
Подумай, что доля святая
И лучшая – память в веках.

1936 год.

Одно из его стихотворений «Поиски Эвридики» было включено в антологию русской поэзии XX века «Строфы века» под редакцией Евгения Евтушенко.

ПОИСКИ ЭВРИДИКИ

Лирические мемуары

Вступление.

Горели фонари, но время исчезало,
В широкой улице терялся коридор,
Из узкого окна ловил мой жадный взор
Бессонную возню вокзала.
В последний раз тогда в лицо дохнула мне
Моя опальная столица.
Все перепуталось: дома, трамваи, лица
И император на коне.
Но все казалось мне: разлука поправима.
Мигнули фонари, и время стало вдруг
Огромным и пустым, и вырвалось из рук,
И покатилось прочь – далеко, мимо,
Туда, где в темноте исчезли голоса,
Аллеи лип, полей борозды.
И о пропаже мне там толковали звезды,
Созвездья Змия и созвездья Пса.
Я думал об одном средь этой вечной ночи,
Средь этих черных звезд, средь этих черных гор -
Как милых фонарей опять увидеть очи,
Услышать вновь людской, не звездный разговор.
Я был один под вечной вьюгой -
Лишь с той одной наедине,
Что век была моей подругой,
И лишь она сказала мне:
“Зачем вам трудиться да раниться
Бесплодно, среди темноты?
Сегодня твоя бесприданница
Домой захотела, как ты.
Там бредит созвездьями алыми
На окнах ушедший закат.
Там ветер бредет над каналами
И с моря несет аромат.
В воде, под мостами горбатыми,
Как змеи плывут фонари,
С драконами схожи крылатыми
На вздыбленных конях цари”.
И сердце, как прежде, дурманится,
И жизнь весела и легка.
Со мною моя бесприданница -
Судьба, и душа, и тоска.

1936 год.

Список таких авторитетных отзывов можно было бы и продолжить. Правда, сам Лев Николаевич не очень ценил свой поэтический талант, а, может быть, и не хотел, чтобы его сравнивали с его родителями. Поэтому значительная часть его творческого наследия оказалась утраченной. Но в конце своей жизни Лев Николаевич вернулся к этой стороне своего творчества и даже задумывал опубликовать кое-что из своих поэтических произведений. Обладая феноменальной памятью, Гумилёв восстановил их, расположив по циклам. Но выполнить этот свой замысел он не успел, и при его жизни были опубликованы лишь две поэмы и несколько стихотворений, да и то - в малотиражных, практически недоступных для широкого читателя сборниках. К 90-летию со дня рождения Льва Гумилёва в Москве вышел сборник «Чтобы свеча не погасла», в который впервые наряду с культурологическими статьями и эссе вошла большая часть его поэтических произведений. Однако ни одного полного собрания его литературных произведений так до сих пор и не появилось, хотя он был великолепным знатоком русской литературы вообще, и поэзии - в частности. Не зря он сам себя однажды назвал «последним сыном Серебряного века». Лев Гумилёв довольно много занимался также и стихотворными переводами, в основном, с языков Востока. Это была работа, которую он делал, главным образом, для заработка, но, тем не менее, относился к ней очень серьезно. В свое время его переводы заслужили похвальные отзывы некоторых известных поэтов. Но они также были напечатаны в малотиражных сборниках и поэтому не очень доступны широкой аудитории.

В 1990 году Лев Гумилёв перенес инсульт, но продолжал работать. Сердце Льва Николаевича остановилось 15 июня 1992 года.

Лев Гумилёв был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

После смерти мужа Наталья Викторовна заботилась об увековечении его имени и развитии идей, вошла в попечительский совет Фонда Льва Николаевича Гумилёва. Беспокоясь о научном продолжении этнологических исследований, участвовала, пока позволяло здоровье, в проведении Гумилёвских чтений, регулярно устраиваемых Фондом в Санкт-Петербургском государственном университете. Она успела оставить воспоминания о жизни со Львом Николаевичем. Став наследницей авторских прав на труды Гумилёва, она оказалась в непростой ситуации с изданием его трудов. Идеи Гумилёва, при его жизни замалчиваемые, после смерти стало возможным обратить в деньги, и использовать в политических играх. Интересы многих людей пересеклись на его рукописях, Наталья Викторовна и ученики Гумилёва оказались в средоточии этих конфликтов. Результатом стали многочисленные неакадемические издания ученого. И - пренебрежение к его памяти. Достаточно сказать, что памятник на кладбище и мемориальную доску на доме, где он жил, установили благотворители (мэрия Санкт-Петербурга и постпредство Татарстана в СПб). Наталья Викторовна передала квартиру Льва Николаевича городу для организации в ней не просто музея, но и научного центра. Она мечтала, чтобы идеи мужа жили и работали для нашей многонациональной страны. Однако пока научного центра нет, а есть филиал при Музее Анны Ахматовой, и есть опасность, что научные труды Льва Гумилёва затеряются под грузом поэтического наследства великой матери. И для потомков не будет ученого Льва Гумилёва, а лишь герой «Реквиема»...

4 сентября 2004 года Наталья Викторовна скончалась на 85-м году жизни, и урна с ее прахом была захоронена рядом с могилой ее мужа.

В августе 2005 года в Казани Льву Гумилёву был поставлен памятник. По инициативе президента Казахстана Нурсултана Назарбаева в 1996 году в казахской столице Астане именем Гумилёва был назван один из ведущих вузов страны, Евразийский Национальный университет имени Льва Гумилёва. В 2002 году в стенах университета был создан кабинет-музей Льва Гумилёва. Также имя Льва Гумилёва носит средняя школа № 5 города Бежецка Тверской области.

Бежецк. Николай Гумилёв, Анна Ахматова и Лев Гумилёв.

О Льве Гумилёве был снят документальный фильм «Преодоление хаоса».

Your browser does not support the video/audio tag.

Текст подготовила Татьяна Халина

Использованные материалы:

Материалы сайта www.levgumilev.spbu.ru
Л.Н.Гумилёв «Автонекролог»
Материалы сайта www.gumilevica.kulichki.net
Материалы сайта www.kulichki.com
Лурье Я.С. Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилёва. Научно-просветительский журнал «Скепсис». Опубликовано в журнале «Звезда», 1994
Сергей Иванов «Лев Гумилёв как феномен пассионарности» - Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1.

Лев Николаевич Гумилёв (1 октября 1912 г., Царское Село - 15 июня 1992 г., Санкт-Петербург) - российский историк-этнолог, автор пассионарной теории этногенеза, востоковед, переводчик с персидского языка.

Жизненный путь

Родителями Льва являлись известные поэты Н. Гумилёв и А. Ахматова. В детстве он воспитывался в тверском имении бабушки. С 1917 по 1929 г. Лев жил в Бежецке. Здесь он обучался в школе № 1.

С 1934 г. Гумилёв начал обучение в Ленинградском университете на историческом факультете. Уже через год его исключили и арестовали. Тем не менее, вскоре Лев был освобожден, а в 1937 г. восстановлен в ЛГУ. Но в 1938 г. его арестовали и осудили на 5 лет. За время заключения Гумилёв успел поработать горняком меднорудной шахты, землекопом, книгохранителем библиотеки, геологом, техником и лаборантом-химиком. После отбытия срока его оставили в Норильске без права выезда. Как же развивалась его судьба дальше?

1944 г. – добровольно пошел в Красную армию. Гумилёв участвовал в Висло-Одерской и Восточно-Померанской наступательных операциях, и даже в штурме Берлина. Он был награжден медалями «За взятие Берлина» и «За победу над Германией». Позднее Лев вспоминал, что командир батареи невзлюбил его и часто лишал многих поощрений и наград. Будучи на фронте, Лев написал несколько стихов на военную тему.

1945 г. – демобилизован, восстановлен в ЛГУ.

1946 г. – поступил в аспирантуру Института востоковедения, откуда его исключили после специального постановления ЦК ВКП (б), содержавшего критику Анны Ахматовой.

1948 г. – защитил диссертацию на тему «Подробная политическая история 1-го тюркского каганата». После этого Лев Гумилев стал научным сотрудником Музея этнографии народов СССР.

1949 г. – арестован, осужден на 10 лет. Срок отбывал в лагере особого назначения в Шерубай-Нура (Караганда) и в лагере у Междуреченска (Кемеровская область).

1953 г. – переброшен в Омск на сооружение нефтекомбината.

1956 г. – реабилитирован в связи с отсутствием состава преступления. В этом же году начал работать библиотекарем Эрмитажа.

1961 г. – защитил докторскую диссертацию на тему «Древние тюрки 6-8 вв.».

1974 г. – защитил докторскую диссертацию «Этногенез и биосфера Земли».

1976 г. – Гумилёву отказали в присуждении 2-й степени доктора географических наук. До выхода на пенсию работал в Научно-исследовательском институте географии ЛГУ.

1991 г. – избран академиком РАЕН.

1992 г. – скончался в Петербурге. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Гумилёв и историческая наука

Лев Гумилев создал уникальный комплекс методов по изучению этногенеза, которые заключаются в параллельном исследовании исторических сведений о климате и географии вмещающего ландшафта, а также культурных и археологических источников. Закономерность исторического процесса он пытался объяснить с помощью пассионарной теории этногенеза.

К примеру, Гумилёв считал, что в основе русско-монгольских отношений был симбиоз, а серьёзные столкновения происходили только с радикальными ордынскими мусульманами. Китай он считал хищным агрессором. Подобную характеристику он давал и Европе. Древних (до 14 в.) и современных русских Гумилёв считал разными этносами. Интересно, что первых он отличал от славян.

Отметим, что некоторые историки причисляют теорию Гумилёва к псевдоисториографическому жанру фолк-хистори. Так, Я. Лурье, исследователь древнерусской литературы, называл историографические построения Гумилёва обычной авторской фантазией. Византинист С. Иванов сравнивает Льва Николаевича с создателем Новой хронологии А. Фоменком. А научно-просветительское издание «Скепсис» вообще называет Гумилёва лжеуеным. Чаще всего Гумилева критикуют за вольную интерпретацию источников, натяжки, игнорирование данных, которые противоречили его построениям. Некоторые даже обвиняют ученого в антисемитизме. Ведь в теории Гумилёва содержится мнение о семитской и славянской этнической несовместимости.

Основные работы:

• Волшебные папиросы: Зимняя сказка
• Осенняя сказка. «Посещение Асмодея»
• Хунну
• Древние тюрки (1967 г.)
• Древняя Русь и Великая Степь
• Древний Тибет
• Открытие Хазарии
• Этногенез и биосфера Земли
• История народа хунну
• Чёрная легенда
• От Руси до России

В связи с тем, что отец Гумилева был расстрелян как участник белогвардейского заговора, советская власть причисляла Льва к категории неблагонадежных.

Почему Гумилев занялся теорией исторической науки? Однажды он признался, что во времена заключения такие раздумья помогли ему уберечь свой мозг от губительного воздействия тюремных дум и переживаний.

Согласно самой известной и в то же время самой спорной гипотезе Гумилева «татаро-монгольского ига» никогда не было, наоборот было сосуществование народов, во многом положительное. Знаменитый историк считал, что татары помогли русским справится с западной экспансией и, в конце концов, вошли в российский суперэтнос.

В 1967 г. женился на художнице Наталье Симоновской.

В 1996 г. Нурсултан Назарбаев, президент Казахстана, назвал именем Гумилёва один из вузов столицы – Евразийский Национальный университет. С 2002 г. здесь создали музей-кабинет Л. Гумилёва.

Имя Л. Гумилёва носит школа № 5 г. Бежецка (Тверская область).

В 2005 г. в Казани Гумилёву был сооружен памятник, на котором выгравировано: «Русскому человеку, защищавшему татар от клеветы».

Лев Николаевич Гумилёв. Родился 18 сентября (1 октября) 1912 года в Санкт-Петербурге - умер 15 июня 1992 года в Санкт-Петербурге. Советский историк-этнолог, археолог, востоковед, писатель, переводчик.

Лев Гумилёв был единственным ребёнком в браке знаменитых поэтов Николая Гумилёва и Анны Ахматовой. Во время беременности Ахматовой супруги находились в Италии, об этом путешествии почти не сохранилось сведений. Вернувшись в Россию, всю вторую половину июля и начало августа 1912 года Николай и Анна провели в Слепнёве Бежецкого уезда - имении матери поэта Анны Ивановны Гумилёвой. Рождение наследника было ожидаемым событием, ибо брак старшего брата Гумилёва - Дмитрия - оказался бездетным, и на сельском сходе крестьянам обещали простить долги, если родится мальчик.

Лев Гумилёв появился на свет 18 сентября (1 октября) 1912 года в родильном приюте императрицы Александры Фёдоровны на 18-й линии Васильевского острова в Петербурге. Через несколько дней ребёнка перевезли в дом Гумилёвых в Царское Село, крестили его 7 октября по старому стилю. Современники в своих воспоминаниях указывали, что Ахматова довольно быстро освободилась от материнских забот, и чуть ли не с первого дня жизни Лев Гумилёв оказался на попечении бабушки. Обстоятельства поэтического быта молодой семьи Гумилёвых передаёт шутливое стихотворение В. В. Гиппиуса «По пятницам в „Гиперборее“», приводимое во врезке.

Летом 1917 года из-за угрозы погрома А. И. Гумилёва покинула своё родовое имение в Слепнёве и отбыла в Бежецк, причём крестьяне позволили забрать ей библиотеку и часть мебели. Ахматова и Н. Гумилёв официально развелись в 1918 году по инициативе Анны Андреевны. В конце августа 1918 года А. И. Гумилёва с внуком переехала в Петроград к Н. Гумилёву. Гумилёв брал сына с собой, отправляясь в город по литературным делам, водил его и к А. Ахматовой, жившей тогда с востоковедом В. К. Шилейко. К этому времени сам Лев Николаевич относил первое увлечение историей.

Летом 1919 года А. И. Гумилёва с второй женой своего сына - Анной Николаевной Энгельгардт - и детьми уехала в Бежецк, куда Николай Степанович периодически наезжал на день-два. В последний раз отец и сын виделись в Бежецке в мае 1921 года. Свидетельства, как были восприняты Львом Гумилёвым вести о смерти его отца, крайне противоречивы.

В городе Гумилёвы вместе с родственниками - Кузьмиными-Караваевыми - снимали квартиру на Рождественской улице (ныне Чудова) в деревянном доме, занимавшей весь второй этаж, со временем из-за уплотнения осталась единственная комната. Анна Ивановна Гумилёва по мере сил пыталась не встраиваться в новую советскую реальность: среди её знакомых преобладали священнослужители и вообще люди «из бывших», переписка с А. Ахматовой датировалась по церковному календарю. Тем не менее, она понимала, что внуку придётся жить именно при советской власти, и в одном из писем просила Ахматову «выправить» сыну метрику, в которой не было свидетельства о его дворянском происхождении.

Помимо бабушки, большую роль в воспитании Л. Гумилёва сыграла Александра Степановна Сверчкова («тетя Шура», 1869-1952), она даже хотела его усыновить. Именно за счёт учительской зарплаты А. С. Сверчковой (62 рубля) и ежемесячных перечислений Ахматовой из её пенсии (25 рублей) существовала семья; существенную помощь оказывал огород, располагавшийся за городом. В этой обстановке Лев Гумилёв рос и воспитывался от 6 до 17 лет. А. Ахматова навещала сына в этот период дважды - на Рождество 1921 года и летом 1925-го (с 21 по 26 июля). В июне 1926 года Лев с бабушкой посетили Ленинград.

Гумилёв учился в трёх школах Бежецка - 2-й советской (образованной слиянием женской гимназии и реального училища), железнодорожной (там преподавала А. Сверчкова) и в 1-й советской (в 1926-1929 годах). По ряду причин отношения Льва с одноклассниками не складывались, по воспоминаниям: «Держался Лёва особняком. Мы все были пионеры-комсомольцы, он никуда не вступал, на переменах, когда все играли, стоял в стороне». Тогда же школьный совет 2-й советской школы проголосовал за лишение Льва Гумилёва - как «сына контрреволюционера и классово чуждого элемента» - полагавшихся каждому ученику учебников. В железнодорожной школе на Льва исключительное влияние оказывал учитель литературы и обществоведения А. М. Переслегин (1891-1973), переписку они вели до конца жизни Александра Михайловича. Во время обучения в 1-й советской школе учителя и однокашники оценили литературные способности Льва, он стал писать для школьной газеты «Прогресс», причём за рассказ «Тайна морской глубины» был удостоен денежной премии школьного совета. Он также был постоянным посетителем Бежецкой городской библиотеки.

Лев Гумилёв даже выступал в библиотеке с докладами о современной русской литературе и руководил литературной секцией в Клубе друзей книги. Однако попытки писать стихи, напоминающие по тематике Н. Гумилёва - «экзотические», - жёстко пресекались матерью, и к поэтической деятельности Л. Гумилёв вернулся уже в 1930-х годах.

Летом 1930 года, окончив школу, Лев Гумилёв решил поступать на немецкое отделение педагогического института, к которому готовился около полугода, изучая язык на курсах. Из-за дворянского происхождения комиссия отказалась даже принимать документы, и он уехал в Бежецк. Существует версия (основанная на словах самого Гумилёва), что его выгнал Пунин. После возвращения, родственник устроил Льва чернорабочим на завод им. Свердлова, располагавшемся на Васильевском острове, оттуда он перешёл в «Службу стали и тока» (трамвайное депо). В 1931 году он перевёлся на курсы коллекторов геологических экспедиций. Геологические экспедиции в пору индустриализации формировались в большом числе, сотрудников постоянно не хватало, поэтому на социальное происхождение обращали мало внимания. Гумилёв вспоминал впоследствии, что ни в одной из своих ранних (до университета) экспедиций не чувствовал себя изгоем, к нему относились не хуже, чем к другим.

11 июня 1931 года Гумилёв отправился в Прибайкалье - в Иркутск. С Московского вокзала его провожала А. Ахматова. Базой экспедиции была Слюдянка, основной район изысканий - горы Хамар-Дабана. Судя по воспоминаниям коллеги - А. Дашковой, - он не проявлял большого интереса к экспедиции, но зарекомендовал себя надёжным товарищем. Из-за ранней зимы экспедиция завершилась уже в начале августа. С тех пор практически каждое лето Лев Гумилёв отправлялся в разнообразные экспедиции - сначала геологические, потом - археологические и этнографические; всего по подсчётам биографов в 1931-1967 годы он участвовал в 21 экспедиционном сезоне. Работа позволяла хорошо питаться и немного зарабатывать, делая Льва независимым от матери и Н. Пунина.

Остановившись в Сталинабаде, Гумилёв направился в Гиссарскую долину, где до конфликта с начальником работал лаборантом-гельминтологом, после чего был отчислен за нарушение трудовой дисциплины. После этого он перебрался в долину Вахша и устроился на малярийную станцию в Дангаринском образцово-показательном совхозе. Здесь неплохо платили (по меркам 1930-х годов) и не было проблем с продовольствием.

Здесь же Гумилёв в живом общении с дехканами выучил таджикский язык и изо всех языков, которые изучал, знал его лучше всего.

Вернувшись из экспедиции в 1933 году, Лев Гумилёв остановился в Москве, где тесно общался с О. Мандельштамом, видевшим в нём «продолжение его отца». С осени того же года Гумилёв нашёл литературную работу - переводы стихов поэтов национальных республик СССР с подстрочников.

У Мандельштамов он познакомился с Э. Герштейн, дочерью врача, служившей тогда в Центральном бюро научных работников при ВЦСПС; возникла идея помочь Льву со вступлением в профсоюз, что помогло бы избавиться от статуса «лишенца». Несмотря на то, что это не удалось, их знакомство продлилось около 60 лет.

10 декабря 1933 года произошёл первый из четырёх арестов Гумилёва. Это произошло на квартире В. А. Эбермана - востоковеда, у которого Лев консультировался по поводу переводов с арабского. Он провёл в заключении 9 дней, после чего был отпущен без предъявления обвинения, его даже ни разу не допрашивали.

В 1930-1940-е годы, осознавая влечение к исторической науке, сочинял собственные стихи и прозу; на рубеже 1950-1960-х годов переводил поэзию с персидского языка. С 1931 года активно участвовал в геологических и археологических экспедициях (всего до 1967 года принял участие в 21 экспедиционном сезоне).

В 1934 году поступил в Ленинградский государственный университет на только что восстановленный исторический факультет.

Среди преподавателей Гумилёва были учёные мирового уровня - египтолог В. В. Струве, антиковед С. Я. Лурье, китаевед Н. В. Кюнер, последнего он называл своим наставником и учителем. Кюнер помогал Гумилёву в заключении, посылал ему в лагерь книги. Своим наставником Гумилёв называл и Александра Юрьевича Якубовского, читавшего курс истории Халифата. Курс новой истории читал Евгений Викторович Тарле, у которого Гумилёв на экзамене в зимнюю сессию 1937 года получил оценку «отлично».

В 1935 году подвергся второму аресту, но благодаря заступничеству многих деятелей литературы, был отпущен на свободу и восстановлен в университете.

О причинах ареста писали много, но все авторы сходятся на том, что Гумилёв и Н. Пунин попали под волну репрессий против ленинградской интеллигенции, последовавшей после убийства С. М. Кирова. Дело Гумилёва сохранилось в Центральном архиве ФСБ РФ, и его материалы были опубликованы А. Н. Козыревым в 2003 году. Автором доноса на Льва Гумилёва был его однокурсник Аркадий Борин, бывавший в Доме на Фонтанке (первое его донесение датировано 26 мая). Характерно, однако, Борина арестовали ещё 1 сентября по обвинению в создании молодёжной террористической группы.

После ареста и Гумилёв, и Пунин дали признательные показания, причём Пунин - на первом же допросе. Гумилёв признался в антисоветских разговорах и «террористических настроениях», а также в авторстве антисоветского (посвящённого убийству Кирова) стихотворения «Экбатана», хотя его текст найден не был. А. Н. Козырев предполагал, что конечной целью был арест Ахматовой, поскольку начальник Управления НКВД по Ленинградской области Л. М. Заковский даже подал наркому Г. Г. Ягоде докладную записку, где просил дать санкцию на арест Ахматовой.

Анна Андреевна через неделю после ареста мужа и сына отправилась в Москву, где остановилась у Э. Герштейн, именно от неё Эмма Григорьевна узнала об аресте Гумилёва. Потом Ахматова переехала на квартиру Булгаковых. Дальнейшие события известны в нескольких версиях. По воспоминаниям Э. Герштейн, она отвезла Ахматову к Л. Сейфуллиной, но сама при их разговоре не присутствовала. По версии самой Ахматовой, Сейфуллина при ней позвонила Поскрёбышеву, и на следующий день (31 октября) отдала в Секретариат ЦК письмо на имя . Согласно же версии Е. С. Булгаковой, Ахматова черновик письма Сталину переписала у них на квартире. Елена Сергеевна сопровождала Анну Андреевну до Кремля, а затем она поехала к Пильняку. В письме говорилось: «Арест двух единственно близких мне людей наносит мне такой удар, который я уже не могу перенести. Я прошу Вас, Иосиф Виссарионович, вернуть мне мужа и сына, уверенная, что об этом никогда никто не пожалеет» .

2 ноября Ахматова поехала к Пастернакам, а к обеду приехал и Пильняк, который убедил написать письмо Сталину, которое Борис Леонидович отвез уже на следующий день. К тому времени Сталин уже прочел письмо Ахматовой, наложив резолюцию: «т. Ягода. Освободить из под ареста и Пунина, и Гумилёва и сообщить об исполнении. И. Сталин» .

Уже 3 ноября было подписано «Постановление об изменении меры пресечения», по которому Гумилёва и Пунина должны были «немедленно» освободить, а 4 ноября следственное дело было прекращено, и всех задержанных отпустили прямо посреди ночи, причём Пунин просил оставить их до утра.

Гумилёв кратко характеризовал события после своего ареста: «Пунин вернулся на работу, а меня выдворили из университета».

Отчисление стало для Гумилёва катастрофой, поскольку он остался без жилья и средств к существованию (стипендия студента истфака тогда была достаточно велика - 96 рублей, не считая хлебной надбавки в 23 рубля). Гумилёв по собственному признанию голодал зимой 1935-1936 годов, но Ахматова настаивала, что он должен жить при ней. С другой стороны, той же зимой Лев Николаевич писал свою первую научную работу. Уже в январе 1936 года Пунин и Ахматова начали ходатайствовать о его восстановлении.

Летом 1936 года Гумилёв по протекции М. И. Артамонова устроился в археологическую экспедицию на Дону, раскапывавшую хазарское городище Саркел. После его возвращения в сентябре в Москву возникла надежда устроить его в Московский университет, но не на исторический, а на географический факультет, чем Лев оскорбился. Однако уже в конце октября его восстановили в ЛГУ, причём решение принял лично ректор - Михаил Семёнович Лазуркин. В семестр 1937 года Гумилёв стал работать с Н. В. Кюнером, заведовавшим тогда отделом этнографии Восточной и Юго-Восточной Азии в Институте этнографии АН СССР; Кюнер даже привлек Гумилёва к работе в своем отделе.

В целом, жизнь Гумилёва от зимы 1936-1937 до весны 1938 года скудно отражена в источниках, имеются лишь единичные свидетельства. Судя по воспоминаниям современников, он переживал тогда роман с аспиранткой Академии наук - монголкой Очирын Намсрайжав, их связь продолжалась до его ареста. В 1970-е годы они возобновили переписку, которая не прерывалась до самой кончины Гумилёва.

В 1938 году подвергся третьему аресту и получил пять лет лагерей, наказание отбывал в Норильске.

В ночь с 10 на 11 марта 1938 года Гумилёв был арестован. Свой арест он связывал с лекцией Льва Васильевича Пумпянского о русской поэзии начала века.

О жизни Гумилёва в Норильлаге сообщают несколько очевидцев, чьи свидетельства сильно противоречат друг другу. Весьма много негативной информации содержится в мемуарах Д. Быстролётова, которые использовались Д. В. Полушиным и Л. С. Клейном. Там же впервые упоминается, что Лев Николаевич, якобы, занимался в лагере диссертацией. В действительности в 1945 году Гумилёв писал Н. В. Кюнеру о своих лагерных попытках заниматься научной работой: в Норильске он читал сочинения Э. Тайлора, Л. Я. Штернберга, а после освобождения уже под Туруханском «собирал фольклорный демонологический материал среди тунгусов и кетов». Однако заниматься систематической работой над диссертацией при отсутствии источников и литературы было совершенно невозможно.

Много подробностей сообщал С. Снегов, друживший с Гумилёвым в заключении. Он писал, что летом они с Гумилёвым любили отдыхать на берегу Угольного ручья, закрыв лица полотенцами (от «сатаневших» комаров), и спорили на животрепещущие темы: «выше ли Каспар Шмидт… Фридриха Ницше и есть ли рациональный смысл в прагматизме Джеймса Льюиса…». Однажды зэки устроили лагерный турнир поэтов, который, к неудовольствию Гумилёва, выиграл Снегов. Оскорбленный Лев даже вызвал товарища на дуэль. Он сочинил в течение 1940-1944 годов сказки в стихах «Посещение Асмодея» и «Волшебные папиросы», стихотворную историческую трагедию в двух картинах «Смерть князя Джамуги, или Междоусобная война». Многие стихи норильского периода были утрачены. Сергей Снегов упоминал поэму о цинге, Елена Херувимова писала, что Гумилёв посвятил ей одно из своих стихотворений. Лев Николаевич писал и прозу: 1941 годом датированы оба его рассказа, «Герой Эль-Кабрилло» и «Таду-вакка», но об их существовании стало известно только после его смерти (в архиве сохранились самодельные тетрадки). Из мемуаров Снегова известна также шуточная лекция на жаргоне «История отпадения Нидерландов от Испании». По мнению С. Белякова, «для Гумилёва „История отпадения Нидерландов…“ была прежде всего литературной игрой, рассчитанной на интеллигентного, но уже искушённого в блатном жаргоне и воровских понятиях зэка».

Основной круг общения Гумилёва составляли интеллигенты - поэт Михаил Дорошин (Миша), химик Никанор Палицын, инженер, «знаток Ренессанса, любомудр и поклонник поэзии» Евгений Рейхман и астрофизик Николай Козырев, сидевший с 1936 года по «Пулковскому делу». Он поступил в Норильлаг только летом 1942 года, их общение подстегнуло интерес Гумилёва к естественным наукам.

13 октября 1944 года Туруханский райвоенкомат призвал Гумилёва в ряды Красной армии. После краткой остановки в Красноярске, он попал в учебную часть, а оттуда - на войну. В декабре эшелон добрался до Москвы, с Киевского вокзала он дозвонился до В. Ардова и В. Шкловского, а также встретился с Н. Харджиевым и И. Томашевской. Далее рядового Гумилёва направили в Брест, где обучали на зенитчика и направили на фронт незадолго до начала Висло-Одерской наступательной операции. Он служил в 1386-м зенитно-артиллерийском полку 31-й зенитно-артиллерийской Варшавской Краснознаменной ордена Богдана Хмельницкого дивизии. Дивизия использовалась в качестве фронтового резерва.

Во время военной службы с Гумилёвым произошёл казус: в брошенных немцами домах оставались запасы, которыми охотно пользовались наступавшие советские солдаты. Однажды Лев Николаевич увлёкся маринованными вишнями, найденными в каком-то доме, и к своим добрался только через три дня. Достоверность этой истории подтверждается письмом Э. Герштейн от 12 апреля 1945 года. По косвенным данным можно определить, что он начинал службу в другой части, а к 1386-му зенитно-артиллерийском полку был прикомандирован после этого случая.

В начале марта рядовому Гумилёву была объявлена благодарность «за отличные боевые действия при прорыве сильно укрепленной обороны немцев восточнее города Штаргард и овладении важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны немцев в Померании». Гумилёв присутствовал и при взятии Альтдамма 20 марта 1945 году.

После демобилизации окончил экстерном исторический факультет, в 1948 году защитил диссертацию на соискание степени кандидата исторических наук.

В 1949 году вновь был арестован, обвинения были заимствованы из следственного дела 1935 года; был осуждён на 10 лет лагерей, наказание отбывал в Казахстане, на Алтае и в Сибири.

В 1956 году после ХХ съезда КПСС освобождён и реабилитирован, несколько лет работал в Эрмитаже, с 1962 года до выхода на пенсию в 1987 году состоял в штате научно-исследовательского института при географическом факультете ЛГУ.

В июне 1957 года Лев Николаевич получил от Института востоковедения предложение издать монографию. В декабре того же года он сдал в редакционно-издательский отдел института рукопись «Хунну» - переработанной «Истории Срединной Азии в древности». Рукопись рассматривалась медленно, и в феврале 1959 года вернулась автору на доработку. Он был недоволен, но замечаниям последовал, и в конце апреля 1960 года Издательство восточной литературы выпустило в свет его первую книгу - «Хунну: Срединная Азия в древние времена».

В 1961 году защитил диссертацию на соискание степени доктора исторических наук, в 1974 году защитил вторую докторскую диссертацию - по географии, но степень не была утверждена ВАК. Научное наследие включает 12 монографий и более 200 статей.

С 1960-х годов начал разработку собственной пассионарной теории этногенеза, с помощью которой он пытался объяснить закономерности исторического процесса. Подавляющее большинство профессиональных историков и этнологов считают её ненаучной; действительно крупным вкладом Гумилёва в науку считается теория периодического увлажнения центральной Евразии и популяризация истории кочевников. В исторических исследованиях Л. Н. Гумилёв придерживался идей, близких евразийству.

В 1964-1967 годах Гумилёв опубликовал в «Вестнике ЛГУ» 14 статей, объединённые в цикл «Ландшафт и этнос», причём 9 из них были посвящены этногенезу. Согласно С. Белякову, пассионарная теория этногенеза должна была ответить на три вопроса:

1.Что такое этнос и какое место он занимает в историческом процессе?
2.Какие законы определяют появление и развитие этноса?
3.Как этносы взаимодействуют между собой?

Греческое слово «этнос» Гумилёв использовал вместо более распространенного латинского слова «нация» как менее политизированное. Термин «этнос» был и универсальным, и нейтральным, и сугубо научным. Однако ещё в 1968 году при общении с Н. В. Тимофеевым-Ресовским Гумилёв не смог дать чёткого определения этноса, фактически повторив определение С. М. Широкогорова, введшего его в русскую науку. При этом основная часть его главного труда - «Этногенез и биосфера Земли», - посвящена именно свойствам этноса, а не пассионарности.

Впервые о принадлежности Гумилёва к евразийству стали говорить и писать в конце 1970-х годов, сам Лев Николаевич в многочисленных интервью 1980-х годов также охотно именовал себя евразийцем. Тем не менее, по мнению многих современных исследователей, несмотря на некоторую общность, взгляды Гумилёва и евразийцев расходились в принципиальных вопросах. По С. Белякову основные моменты расхождения таковы:

1.Евразийцы включали в «евразийскую нацию» или «многонародную личность» все народы Советского Союза, а Гумилёв насчитал в СССР по меньшей мере семь суперэтносов.

2.Гумилёв практически не касался политических взглядов евразийцев и их государственно-правовой теории. Вопрос о государственном строе и форме правления был для него вообще малоинтересен.

3.Гумилёв, много и охотно критиковавший Запад (особенно в последние годы жизни), не критиковал ни либеральную демократию, ни рыночную экономику, ни тем более правовое государство. С его точки зрения неумеренное заимствование достижений Запада плохо лишь тем, что Россия просто не готова их воспринять. Он считал, что российский суперэтнос на 500 лет «моложе» романо-германского.

4.Гумилёв не присоединялся и к евразийской критике католицизма, вовсе игнорировал богословские вопросы, так занимавшие евразийцев.

Таким образом, Гумилёва можно считать евразийцем в буквальном смысле слова - сторонником русско-тюрко-монгольского братства. Для Гумилёва евразийство было не политической идеологией, а образом мысли. Он пытался доказать, будто Русь - это продолжение Орды, а многие русские люди - потомки крещёных татар, на что потратил пятнадцать последних лет жизни.

Эти взгляды были изложены в его поздних работах - очерках «Эхо Куликовской битвы», «Черная легенда», популярной книге «От Руси до России», монографии «Древняя Русь и Великая степь». Кратко их содержание сводится к следующему: Александр Невский помог хану Батыю удержаться у власти и взамен «потребовал и получил помощь против немцев и германофилов». Татаро-монгольское иго, собственно, не было игом, а являлось союзом с Ордой, то есть русско-татарским «симбиозом» (в частности, Сартак был побратимом Александра Невского). Монголо-татары являются защитниками Руси от немецкой и литовской угроз, а Куликовская битва была выиграна крещёными татарами, перешедшими на службу московскому князю. Великий князь Дмитрий Иванович на Куликовом поле сражался с «агрессией Запада и союзной с ней ордой Мамая».

В 1986 году журнал «Огонёк» и «Литературная газета» начали публиковать поэтические произведения Николая Гумилёва, редакции были на связи и с его сыном. В декабре 1986 года Лев Гумилёв совершил поездку в Москву на юбилей Д. С. Лихачёва и в ЦДЛ читал стихи отца, произведя сильное впечатление. В том же году в ЛГУ вернули курс «Народоведение».

В марте 1987 года Гумилёв отправил в ЦК КПСС письмо на имя А. И. Лукьянова с жалобой, что научные журналы и издательства не печатают его книг и статей. Результатом стало то, что за вторую половину 1987 и 1988 годы в свет вышло 2 книги и 14 статей Гумилёва, - больше, чем за 10 предыдущих лет. В 1989 году были с разницей в полгода опубликованы «Этногенез и биосфера Земли» и «Древняя Русь и Великая степь». «Этногенез» опубликовали с отзывом Д. С. Лихачёва, предисловие написал Р. Ф. Итс. Итс, никогда не соглашавшийся с теориями Льва Николаевича, охарактеризовал трактат как литературное произведение, но вместе с тем оговаривал, что «не знает ни одного этнографа, который принимает эту оригинальную теорию этногенеза».

Пик популярности Гумилёва пришёлся на 1990 год, когда на Ленинградском телевидении записали 15 лекций Льва Николаевича, его интервью постоянно публиковались в ведущих литературных журналах. 15 мая 1990 года на заседании Секции синергетики географических систем РГО, посвящённом 25-летию пассионарной теории этногенеза, Л. Г. Колотило выступил с предложением о выдвижении Гумилёва в действительные члены АН СССР, минуя избрание членом-корреспондентом. В этот же день данное предложение огласили участники круглого стола на Ленинградском телевидении в программе «Зеркало», где участвовали сам Лев Николаевич, А. М. Панченко, К. П. Иванов и Л. Г. Колотило. В конечном итоге академиком АН СССР Гумилёв избран не был. 29 декабря 1991 года он был избран действительным членом Российской академии естественных наук (РАЕН), созданной в противовес официальной и «бюрократической» АН СССР. В те времена статус и будущее РАЕН были ещё неясны, но своим званием он гордился и до конца жизни подписывал письма «академик РАЕН Л. Н. Гумилёв».

Выйдя на пенсию летом 1987 года в возрасте 75 лет (он остался ведущим научным сотрудником-консультантом на геофаке), Гумилёв не снизил научной и публикационной активности. Однако вскоре после переезда на Коломенскую улицу - в первую в жизни отдельную квартиру - Лев Николаевич перенёс инсульт, был частично парализован. Позднее он оправился, продолжал писать и принимать гостей, но полностью восстановиться так и не смог. К последствиям инсульта и язвы добавилась болезнь ног, из-за которой его водили на занятия под руки ещё в начале 1980-х годов. Осенью 1990 года он прочитал свою последнюю лекцию. С осени 1991 года его стали беспокоить боли в печени. 7 апреля 1992 года он был госпитализирован с диагнозом - «желчекаменная болезнь и хронический холецистит». После выписки состояние вновь ухудшилось. Характерно, что он стал прощаться со старыми знакомыми, с которыми мог не общаться десятилетиями. Он отправил послания Э. Герштейн и Очирын Намсрайжав.

23 мая 1992 года Гумилёву была сделана операция по удалению жёлчного пузыря; практически все родные и близкие учёного считали её ненужной. Открылось сильное кровотечение. Благодаря А. Невзорову весть об этом распространилась на всю страну, было много доноров и жертвователей.

Судя по описаниям К. Иванова, две последние недели своей жизни Гумилёв провёл в коме, и с 28 мая был подключен к аппаратуре жизнеобеспечения. 15 июня было решено аппаратуру отключить и сообщить о его кончине, что и было сделано около 23:00.

20 июня в Большом мемориальном зале Географического общества прошла гражданская панихида, отпевали его в церкви Воскресения Христова у Варшавского вокзала. После ряда бюрократических проволочек тело было похоронено на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

1912-1992) - этнограф, историк и философ.. Концепцию Н.Л. Гумилева отличает стремление связать социальное и природной в единый ряд развития. Эта задача осуществляется благодаря тому, что исходная для Гумилева категория этноса рассматривается им двояко - как социокультурная общность и как форма внутренней дифференциации вида “человек” разумный в зависимости от географических условий.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Гумилев Лев Николаевич

1812-1982) - русский историк, философ, географ. Он выдвинул концепцию, объединяющую всемирную историю с различными влияниями космических сил. С его точки зрения, всемирная история - это история этносов (народов), каждый из которых представляет собой «специфическую человеческую целостность». Все этносы являются «действующими лицами» в театре истории. Всемирная история народов зависит от географического пространства и развивается в историческом времени. Под этносом Гумилев понимал коллектив людей, противопоставляющий себя всем другим таким же коллективам. В то же время, люди подсознательно ощущают близость по принципу «Мы - они». Этносы отличаются определенными стереотипами поведения по отношению к географической среде. Их появление связано с генетическими мутациями и влиянием космофизических процессов на биосферу Земли. В появлении новых этносов большую роль играет повышенная тяга к действию, активность («пассионарность»). Люди, в которых появляются новые генетические признаки вследствие микромутаций, называются «пассионариями». Пассионарии обладают повышенной способностью к борьбе, готовы переносить любые испытания, преодолевать трудности и лишения. Они стремятся изменить среду своего обитания. Повышенная активность и энергия пассионариев имеют, согласно идеям Гумилева, биохимическую природу, поскольку их организм способен «вобрать» энергии из окружающей среды больше, чем необходимо ему для поддержания собственной жизни. Этот излишек энергии тратится на борьбу. Пассионарии переносят свою избыточную энергию на управление соплеменниками, на выработку новых стереотипов поведения. В результате деятельности на протяжении одного-двух поколений некоторой «критической массы» пассионариев возникает новый этнос. Развитие народов проходит, по Гумилеву, несколько стадий: возникновение и подъем этноса, вызванный пассионарным толчком: фаза наибольшего подъема этнической активности, которая сопровождается внутриэтническим соперничеством; фаза рассеивания пассионарной энергии, ее кристаллизация в памятниках культуры и искусства; фаза жизни этноса «по инерции» и, наконец, фаза необратимой деградации этноса и, в конечном счете, обывательского покоя. Средний период существования этноса, по Гумилеву, от 1200 до 1500 лет.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Лев Николаевич Гумилев

1 октября 1912- 15 июня 1992, Санкт-Петербург, Россия) - советский и российский ученый, историк-этнолог, доктор исторических и географических наук, поэт, переводчик с персидского языка. В 1961 году защитил докторскую диссертацию по истории («Древние тюрки VI-VIII вв.»), а в 1974 году - докторскую диссертацию по географии («Этногенез и биосфера Земли»). Основоположник пассионарной теории этногенеза. По инициативе президента Казахстана Нурсултана Назарбаева в 1996 году в Астане именем Гумилева был назван Евразийский Национальный университет. В 2002 году в стенах университета был создан кабинет-музей Л. Н. Гумилева. Основные сочинения: "Древние тюрки" (1967), "Поиски вымышленного царства" (1970), "Хунны в Китае" (1974), "Этногенез и биосфера Земли. Вып. 1-3" (1979, 1989), "Древняя Русь и Великая Степь" (1989), "География этноса в исторический период" (1990), "Закон Божий" (1990), "Тысячелетие вокруг Каспия" (1991), "От Руси к России: Очерки этнической истории" (1992), "Этносфера: История людей и история природы" (1993), "Ритмы Евразии. Эпохи и цивилизации" (1993), "Из истории Евразии" (1993) и др. Гумилев стремится вскрыть под этнической целостностью биофизическую основу, которая и приводит к культурному единству и своеобразию. В своих взглядах он опирается на идеи классического географического детерминизма, на концепцию В. И. Вернадского, применяет энергетические представления. Формирование нового этноса происходит в результате следующего из космоса энергетического толчка, который сообщает группе индивидов избыточную энергию, называемую Гумилевым «пассионарностью». Это слово происходит от passion - страсть. Пассионарность проявляется в том, что приобретшие ее индивиды неодолимо стремятся к некоей деятельности, связанной с достижением намеченной цели. «Каждый этнос - или скопление этносов, суперэтнос, - возникает вследствие микромутации, изменяющей бытующий стереотип поведения, то есть мотивацию поступков, на новую, непривычную, но жизнеспособную... Возникший этнос проходит фазы подъема активности, перегрева и медленного спада за 1200-1500 лет, после чего либо рассыпается, либо сохраняется как реликт -состояние, в котором саморазвитие уже не ощутимо». Идеи евразийства, практически забытые ко второй половине XX века, были во многом воскрешены Львом Гумилевым и получили широкое распространение к началу XXI века. Наследие Л.Н. Гумилева глубоко актуально в политическом, международном смысле – оно есть, по сути, научно-историческое обоснование евразийства как мировоззрения и как концепции межгосударственных и межэтнических взаимоотношений в условиях региональной интеграции и глобализации.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ГУМИЛЕВ Лев Николаевич

(1912-1992) - рус. историк, географ, академик РАЕН, один из самых оригинальных представителей отеч. культурологии. Сын Н.Гумилева и А.Ахматовой, подвергался репрессиям в 1930-50-х гг. В своих фундаментальных трудах по евразийской истории рассматривает культуру как результат органического взаимодействия природной среды, этноса и мутационных космических влияний, вызывающих так называемую «пассионарность», т.е. циклическую способность людей к сверхнапряжению и творчеству. Г. считает, что начало своего истор. пути этносы получают из космоса. Становление новых народов (этногенез) - явление природное, в то время как в процессе пассионарного подъема этносы создают свой особый тип культуры - творение рук человека и его разума. Для всех пассионариев характерно посвящение себя той или иной цели жизни. Любая культура не только кристаллизует новый, оригинальный тип мышления и стереотип поведения, но обязательно связана генетически с прежними культурами, их традициями. Существуя ок. 1200-1500 лет, этнос развивает свою культ. традицию, затем в ней появляются новые пассионарии, возвещающие становление нового этноса. Между тем, угасание активности, гибель этноса может проходить как засыпание, растворение этноса в др. народах, но может приносить и огромные соц. конфликты и потрясения. Исследования Г. о влиянии геогр. среды на этногенез и развитие культуры имеют опред. созвучие с идеями евразийства. Г. усиливает аргументацию Н.С.Трубецкого о том, что не существует общечел. культуры. Обращаясь к теории систем, он подчеркивает идею евразийства о развитии нац. культуры. Из нее следует, что выживает и успешно функционирует только достаточно сложная система. Общечел. культура может существовать лишь при опред. упрощении, когда уничтожены все нац. культуры. Но предельное упрощение системы означает ее гибель; напротив, система, обладающая значительным числом элементов, имеющих единые функции, жизнеспособна и перспективна в своем развитии; такой системе будет соответствовать культура отд. «нац. организма». По мысли Г., евразийство представляет собою такую «идею-силу», к-рая может спасти Россию как евразийскую державу. Осн. работы, в к-рых отражены культурол. идеи Г.: «Древние тюрки» (1967), «Этногенез и биосфера Земли» (1979; 1989), «Древняя Русь и Великая степь» (1989), «От Руси к России (1992). Автор истор. романа «Синее железо» (1964) и опубл. посмертно фантастического романа «Волшебные папиросы» (1942). Соч.: Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990; В поисках вымышленного царства. М., 1992; Древний Тибет. М., 1996; Открытие Хазарии. М., 1996; Древняя Русь и Великая степь. М., 2004; История народа хунну. М., 2004; Конец и вновь начало. М., 2007; Тысячелетие вокруг Каспия. М., 2008; Черная легенда. СПб., 2008. М.М.Новикова

Отличное определение

Неполное определение ↓

русский историк-этнолог, философ, автор оригинальной концепции исторического процесса. Сын поэтов Анны Ахматовой и Николая Гумилева. Арестовывался в 1933 и 1935. В заключении на Беломорканале и в Норильске (1938-1943). В 1948 Г. защищает диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук (тема - "Подробная политическая история первого тюркского каганата"), но, не успев получить документы ВАК, арестовывается. Вновь в заключении - до 1956. Доктор исторических наук (1961, тема - "Древние тюрки 6-8 вв."). Доктор географических наук (тема диссертации - "Этногенез и биосфера Земли", депонирована во ВНИИНТИ в 1979). Основные сочинения: "Хунну" (1960), "Иакинф (Бичурин). Собрание сведений по исторической географии Восточной и Срединной Азии" (1960), "Подвиг Бахрама Чубины" (1962), "Открытие Хазарии" (1966), "Древние тюрки" (1967), "Поиски вымышленного царства" (1970), "Хун-ны в Китае" (1974), "Этногенез и биосфера Земли. Вып. 1-3" (1979, 1989), "Древняя Русь и Великая Степь" (1989), "География этноса в исторический период" (1990), "Закон Божий" (1990), "Тысячелетие вокруг Каспия" (1991), "От Руси к России: Очерки этнической истории" (1992), "Этносфера: История людей и история природы" (1993), "Ритмы Евразии. Эпохи и цивилизации" (1993), "Из истории Евразии" (1993), "Черная легенда. Друзья и недруги Великой Степи" (1994) и др. Парадоксальная по содержанию и подчеркнуто неакадемическая по способу изложения, философско-историческая концепция Г. в основаниях своих излагается в трактате "Этногенез и биосфера Земли". Своеобразие концепции Г. определяется прежде всего ее исходными установками: 1) преодолеть понимание исторического как "надприродного" посредством рассмотрения истории в контексте географических процессов; сфера историко-географических закономерностей связывается Г. с феноменом этноса; 2) подчеркнуть принципиальную "мозаичность" человечества, лишающую оснований европоцентристское разделение народов на исторические и неисторические, передовые и отсталые; исторические свершения связываются Г. не с прогрессом единой человеческой цивилизации, а с активностью дискретных образований - этносов; 3) акцентируя неоднородность исторического времени, сосредоточить внимание на экстраординарных всплесках человеческой активности, имеющих огромные исторические последствия (например, завоевания Александра Македонского или Наполеона), но загадочных по своим источникам и до сих пор не нашедших вразумительного объяснения; 4) свести различие между гуманитарным и естественнонаучным знанием к различию в степени достоверности, ориентироваться на исследовательские стандарты и понятийный аппарат естественных наук; этнос трактуется Г. как природное (хотя и не биологическое) явление. Отношение Г. к историческому материализму напоминает позднесредневековую концепцию "двух истин": поступательное развитие общественно-экономических формаций не отрицается, но фактически относится к разряду "истин веры", тогда как строго научное "эмпирическое обобщение" представляет историю как сеть природных процессов этногенеза. Этнология, разработанная Г., подчеркнуто и последовательно еретична - им отвергаются все выделяемые традиционной наукой признаки этноса: язык, особенности культуры, этноним, самосознание, единство происхождения. Единственным реальным этнодифференцирующим признаком Г. считает этнический стереотип поведения, за которым стоит гипотетическое "этническое поле". Этнос трактуется Г. как энергетический феномен, связанный с биохимической энергией живого вещества, открытой Вернадским. Способность этноса к совершению работы (в физическом смысле - походам, строительству, преобразованию ландшафта и т.п.) прямо пропорциональна уровню "пассионарного" напряжения. "Пассионарность" определяется Г. как способность и стремление к нарушению инерции агрегатного состояния среды. Проявления пассионарности легко отличимы от обыденных поступков, продиктованных инстинктом самосохранения, - они стихийны и могут быть саморазрушительными. Индивиды-пассионарии (в просторечии - "великие люди") посредством пассионарной индукции "заражают" своих соплеменников, обеспечивая высокий уровень пассионарного напряжения этноса в целом. Универсальная схема этногенеза включает в себя пассионарный толчок, рождающий новую этническую систему, и инерционное движение растраты полученного энергетического импульса - к состоянию гомеостаза (равновесия с окружающей средой). Анализ географии процессов этногенеза (зоны этногенеза представляют собой сплошные полосы на земной поверхности, ограниченные кривизной земного шара) приводит Г. к гипотезе о внепланетном происхождении пассионарных толчков. В этнологии Г. различаются этногенез и этническая история. Этногенез обусловлен внеземным пассионарным импульсом, рождающим в определенном регионе суперэтнос (комплекс родственных этносов, аналог "локальных цивилизаций" Тойнби). Этническая история - история отдельного этноса, обусловленная не только ритмом этногенеза, но и особенностями ландшафта, культурными традициями, контактами с соседями и т.п. Именно эти особенности обусловливают внутреннее своеобразие суперэтносов. Этнология Г., представляющая собой необычное сочетание богатейшей фактологии, сверхсмелых гипотез и визионерской убежденности, значительна прежде всего как радикальная постановка проблемы выработки нового понимания истории, вписывающего ее в контекст глобальных природных процессов.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ГУМИЛЁВ ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ

1912–1992) – советский этнолог, создатель пассионарной теории этногенеза, открыл феномен комплиментарности, выявил фактор развития этнических систем – энергию, которая объясняла законы формирования суперэтноса. Подход, предложенный Гумилевым, отвечает стандартам межпланетарного анализа, так как объясняет процесс этногенеза выбросами космической энергии. Возникающее на основе этих выбросов явление пассионарного (от лат. passio – страсть) скачка приводит к возникновению этноса, который существует 12 000-15 000 лет и проходит стадии подъема, акматическую стадию, фазу надлома, инерционную, стадию обскурации и мемориальную стадию. На протяжении исторического процесса происходит неизбежное смешение этносов, которое не всегда позитивно. Наложение друг на друга несовместимых мироощущений этносов, ассимиляция разнохарактерных поведенческих стереотипов, негармоничное сочетание двух-трех элементарных этносов рождает такое явление, как «химера» (в биологии это особая форма клеток, возникающая в результате прививок). По выражению Гумилева, «идеологические концепции, порождаемые химерами, наподобие вампиров, «сосут кровь» из здоровых этносов». Теоретическим ядром его концепции является «пассионарность» означает особый вид энергии, «уклонение от видовой нормы» – это биофизический фактор, способность и стремление к изменению окружающей среды или (говоря языком физики) к нарушению информации агрегатного состояния среды, это источник волны, каждый раз заставляющий материю реорганизовываться. Пассионарный толчок ведет к мутации. Рождение мутантов есть, по Гумилеву, рождение пассионариев - индивидов с повышенной энергетичностью. Импульс пассионарности может быть так силен, что носители данного признака не могут рассчитать последствий своих поступков. Поэтому пассионарность следует понимать не как атрибут сознания, а как важный признак конституции нервной системы. Пассионарность обитает в сфере эмоций, в отличие от активности, связанной с деятельностью сознания. Причем пассионариев могут характеризовать весьма далекие от идеальных качества: амбициозность, гордость, тщеславие, алчность и пр. «Пассионарность – это характерологическая доминанта, необходимое внутреннее стремление (осознанное или чаще неосознанное) к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели (чаще иллюзорной). Заметим, что цель эта представляется пассионарной особи ценнее даже собственной жизни и счастья современников и соплеменников. Степень пассионарности может быть различной, но для того, чтобы явление пассионарности имело явные и фиксируемые в истории проявления, необходимо, чтобы пассионариев было много, т.е. пассионарность полагается как признак не только индивидуальный, но и популяционный. Гумилев формулирует весьма любопытный закон, согласно которому работа, выполняемая этническим коллективом, прямо пропорциональна уровню пассионарного напряжения, а пассионарное напряжение этноса – это количество имеющейся в этнической системе пассионарности, поделенное на количество персон, составляющих этнос. Периоды же стабильного роста культуры и уровня жизни связаны с периодами общего снижения и спада пассионарного напряжения. Теория фазового развития этноса позволяет говорить о рождении нового направления – социоестественной истории. Пассионарность включает в себя два фактора: потерю энергии первоначального толчка (старение) и насильственное воздействие соседних этносов или других сил природы (смещение). Последнее имеет деформирующий характер. Быстрый подъем пассионарности и медленная его утрата – схема, действительная для всех известных этносов. Принцип этногенеза указывает на угасание импульса вследствие энтропии, или (что то же самое) система утрачивает пассионарность из-за сопротивления окружающей среды – этнической или природной. В общем плане источник пассионарности связывается с факторами космического порядка, в частности с циклическими процессами солнечной активности. Гипотеза вариабельного космического облучения предлагает определенный ответ на вопрос о механизме образования этносов. Поверхность Земли как экран принимает космические лучи, источником которых могут быть либо многолетние вариации солнечной активности, либо вспышки новых звезд. Большая часть их задерживается ионосферой. Оставшаяся часть, деформированная магнитным или гравитационным полем Земли, принимает облик геодезических линий, часть из которых обладает мутагенными свойствами. В облученных ареалах появляются мутанты, но мутанты-уроды устраняются естественным отбором быстро, а пассионарии – медленно, ибо они есть норма. Человеческий разум соотносится с формулами энергопотоков, он обусловливает действия, отвечающие импульсам энергопотоков. Если допустить, что человеческий разум – путь к экрану, отбрасывающему биохимические импульсы, как зеркало отбрасывает солнечный луч, превращая его в лик, то обратный путь биохимического импульса, зафиксированный человеческим сознанием, будет тем, что принято называть мироощущением, с которым, однако, не следует смешивать сознание и мировоззрение. Гумилев подчеркивает, что биогенная миграция атомов химических элементов всегда стремится к материальному проявлению в биосфере, т.е. имеет в виду факт повышенной активности. Эволюция социогенеза достаточно сложна. Современный этап развития представлений о социальной эволюции вводит понятие «мулътикультурные конфигурации», показывающее не только известную градацию мира на восток-запад, север-юг, но и взаимодействие над-, меж и региональных сообществ. Фундаментальным основанием мультикультурной эволюции является повсеместная экспансия транснациональной рыночной модели. Она влечет за собой сдвиги в сфере социальных отношений, изменение стереотипов всех видов. Выделяют пять видов специфических цивилизационных пространств: атлантическое, тихоокеанское, евразийское, «южное» и транснациональное. Как считают философы, процесс социального эволюционирования предполагает становление нового мирового порядка не как покорение одной цивилизации другими, а как возникновение и становление общемировой, общепланетарной цивилизации, субъект которой – человечество в целом. Значимым становится императив «Думать глобально – действовать локально». Отличительным симптомом и признаком такой универсализации является возможность быстрой сетевой компьютерной связи человека с интеллектуальными ресурсами всего человечества, коллективным интеллектом и мозгом планеты.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ГУМИЛЕВ Лев Николаевич (1912-1992)

Историк культуры, этнограф. Род. в семье Н.С. Гумилева и А.А. Ахматовой. Расстрел в 1921 отца и постоянное преследование властями матери сказались на жизненном пути Г. В 1936-56 его четырежды арестовывали и трижды давали тюремные сроки. После второго освобождения Г. (1943) отправляется добровольцем на фронт и доходит до Берлина. Начиная с 30-х гг. - времени учебы в Ленинград. ун-те - Г. проявляет интерес к народам Центр. Азии, в особенности к кочевым, к-рый в дальнейшем приводит ученого к специальному исследованию их истории и культуры.

Гл. идей Г. является теория пассионарности. Основные ее положения были сформулированы в марте 1939 в тюремном заключении. По собств. признанию автора, на разработку его концепции особое влияние оказали идеи Г. Вернадского, евразийцев и автора теории системного подхода Л. фон Берталанфи. По всей видимости, в этот ряд следует поставить и нем. антропогеографа Ратцеля, предложившего исследовать культуру как феномен, возникающий на стыке географии и истории, а также Фрейда с его учением о бессознательном и представлением о культуре как рез-те сублимации либидо, что, вероятно, сказалось на разработке Г. теории пассионарности.

Культурологич. концепция Г. отрицает цикличность. По его мнению, культура развивается импульсивно и состоит из "концов и начал". Одни культуры служат основой для других, но ни о какой преемственности не может быть и речи. Динамика развития культуры проходит, согласно его теории пассионарности, ряд закономерных фаз от негэнтропийного толчка до финальной энтропийной фазы гомеостаза.

Под культурой Г. понимает совокупность материального производства и традиций. Фиксировать момент, а тем более процесс зарождения культур невозможно. Определению поддается лишь фаза становления, к-рая обладает вполне опр. признаками. Предыдущая фаза, т.е. собственно кулыпурогенез, является инкубационной по отношению к становлению. Но именно в этот период складывается смысл и направленность культуры, зарождаются ее стереотипы, накладывающие отпечаток на все последующее развитие культуры, вплоть до ее исчезновения.

Исследуя проблему происхождения культуры, Г. принимает концепцию С. Лема, согласно к-рой в куль-турогенезе, наряду с факторами физич., биол., социального и технико-эконом. характера участвуют и "чисто культурная вариация", связанная с возможностью выбора тех или иных решений. Для реализации выбора необходима "энергия, преломленная через психофизиологию особи, т.е. пассионарность". Т.о. пассионар-ность понимается Г., как основа любой культуры, в то время как факторы Лема определяют конкр. характер и смысл культуры.

Фазе культурогенеза не свойственно создание оригинального искусства, т.к. все силы молодого этноса, носителя нарождающейся культуры, затрачиваются на развитие хозяйства, войну и организацию общественного строя. Искусство в этом случае либо продолжает культурные традиции предшествующей эпохи, либо заимствует элементы чужой культуры, что определяется этнопсихол. симпатией носителей одной культуры к другой, называемой Г. комплементарностью. Напр., скиф. культура оказала сильное воздействие на своих завоевателей юечжей (согдов) и соседей-хуннов, культура к-рых также восходит к андроновской культуре II тысячелетия до н.э.

Появление новой культуры инициируется мощным всплеском пассионарного напряжения. Это приводит либо к поглощению ряда сопредельных культур, либо к расширению ареала за счет неокультуренных территорий, либо к сочетанию обоих процессов. Несмотря на то что культурогенез находится в прямой зависимости от пассионарности, ее избыток отрицательно влияет на последующее развитие культуры, т.к. в этом случае пассионарное сверхнапряжение направляется на саморазрушение. Поэтому лишь расширение ареала приводит к снижению уровня пассионарности до оптимума, когда становится возможной продуктивная деятельность и "кристаллизуется культура того или иного этноса".

Связывая культуру с жизнедеятельностью людей, Г. считает ее одним из свойств этноса и, в силу этого, различает культуру возможных этнич. объединений: консорций, конвиксий, субэтносов, этносов, суперэтносов. Объединяющим моментом является наличие этнокультурных доминант, словесных выражений тех или иных идеалов, к-рые в каждом случае имеют одинаковые значения и сходную смысловую динамику, определяемые ритмом культуры. Сходство ритмич. рисунка всех чело-веч. объединений в рамках этноса и суперэтноса приводит к культурному противопоставлению прочим группировкам на уровне "свой - чужой" и определяет отношение "мы - они".

Этнокультурный ритм не является врожденным; что это свойство этнич. коллектива, а не особи. Ритм культуры задается конкр. этнической группировкой, представляющей собой пассионарное поле одного ритма, к-рое отличает ее от других этнич. объединений.

В свою очередь, ритмич. рисунок той или иной культуры определяется истор. фактором - предшествующими культурными традициями и геогр. фактором - вмещающим ландшафтом, т.е. местом, где зародилась культура. Особое внимание Г. уделяет геогр. фактору: однородный ландшафтный ареал препятствует быстрому развитию культуры, но тем самым и стабилизирует культуру обитающих в нем этносов. Разнородный вмещающий ландшафт способствует возникновению процессов культурогенеза, а также стимулирует изменения, ведущие к смене культур.

Одним из вариантов появления разнородных ландшафтов Г., по-видимому, считает его целенаправленное антропогенное изменение. Признавая, что культуры народов, активно преобразующих природу, развиваются более динамично, он не считает носителей экстенсивных культур примитивными и малоразвитыми (сюда он относит греков, арабов, центрально-азиат. кочевников). Классифицируя культуры по способу их взаимодействия с природой, Г.выделяет два типа: 1) приспособление к природным условиям; 2) изменение природных условий. Рассматривая второй тип, Г. утверждает, что радикальное изменение природных условий возможно лишь однажды за все время существования культуры. Вторичное изменение обязательно приведет к смене культурного типа, т.к. осн. назначение культуры - консервация представлений опр. народа о его взаимоотношениях с природой. Культура представляет собой достаточно жесткую замкнутую систему, неспособную к самостоят, развитию, т.к. она лежит за пределами природного саморазвития и является делом человеч. рук. Поэтому культура может либо сохраняться, либо разрушаться. Отличное определение

Неполное определение ↓

ГУМИЛЕВ ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ

(1912-1992) историк культуры, этнограф. Род. в семье Н.С. Гумилева и А.А. Ахматовой. Расстрел в 1921 отца и постоянное преследование властями матери сказались на жизненном пути Г. В 1936-56 его четырежды арестовывали и трижды давали тюремные сроки. После второго освобождения Г. (1943) отправляется добровольцем на фронт и доходит до Берлина. Начиная с 30-х гг. - времени учебы в Ленинград. ун-те - Г. проявляет интерес к народам Центр. Азии, в особенности к кочевым, к-рый в дальнейшем приводит ученого к специальному исследованию их истории и культуры. Гл. идей Г. является теория пассионарности. Основные ее положения были сформулированы в марте 1939 в тюремном заключении. По собств. признанию автора, на разработку его концепции особое влияние оказали идеи Г. Вернадского (см. Вернадский, Георгий), евразийцев и автора теории системного подхода Л. фон Берталанфи. По всей видимости, в этот ряд следует поставить и нем. антропогеографа Ратцеля (см. Ратцель), предложившего исследовать культуру как феномен, возникающий на стыке географии и истории, а также Фрейда с его учением о бессознательном и представлением о культуре как рез-те сублимации либидо, что, вероятно, сказалось на разработке Г. теории пассионарности. Культурологич. концепция Г. отрицает цикличность. По его мнению, культура развивается импульсивно и состоит из “концов и начал”. Одни культуры служат основой для других, но ни о какой преемственности не может быть и речи. Динамика развития культуры проходит, согласно его теории пассионарности, ряд закономерных фаз от негэнтропийного толчка до финальной энтропийной фазы гомеостаза. Под культурой Г. понимает совокупность материального производства и традиций. Фиксировать момент, а тем более процесс зарождения культур невозможно. Определению поддается лишь фаза становления, к-рая обладает вполне опр. признаками. Предыдущая фаза, т.е. собственно Культурогенез, является инкубационной по отношению к становлению. Но именно в этот период складывается смысл и направленность культуры, зарождаются ее стереотипы, накладывающие отпечаток на все последующее развитие культуры, вплоть до ее исчезновения. Исследуя проблему происхождения культуры, Г. принимает концепцию С. Лема, согласно к-рой в культурогенезе, наряду с факторами физич., биол., социального и технико-эконом. характера участвуют и “чисто культурная вариация”, связанная с возможностью выбора тех или иных решений. Для реализации выбора необходима “энергия, преломленная через психофизиологию особи, т.е. пассионарность”. Т.о. пассионарность понимается Г., как основа любой культуры, в то время как факторы Лема определяют конкр. характер и смысл культуры. Фазе культурогенеза не свойственно создание оригинального искусства, т.к. все силы молодого этноса, носителя нарождающейся культуры, затрачиваются на развитие хозяйства, войну и организацию общественного строя. Искусство в этом случае либо продолжает культурные традиции предшествующей эпохи, либо заимствует элементы чужой культуры, что определяется этнопсихол. симпатией носителей одной культуры к другой, называемой Г. комплементарностью. Напр., скиф. культура оказала сильное воздействие на своих завоевателей юечжей (согдов) и соседей-хуннов, культура к-рых также восходит к андроновской культуре II тысячелетия до н.э. Появление новой культуры инициируется мощным всплеском пассионарного напряжения. Это приводит либо к поглощению ряда сопредельных культур, либо к расширению ареала за счет неокультуренных территорий, либо к сочетанию обоих процессов. Несмотря на то что культурогенез находится в прямой зависимости от пассионарности, ее избыток отрицательно влияет на последующее развитие культуры, т.к. в этом случае пассионарное сверхнапряжение направляется на саморазрушение. Поэтому лишь расширение ареала приводит к снижению уровня пассионарности до оптимума, когда становится возможной продуктивная деятельность и “кристаллизуется культура того или иного этноса”. Связывая культуру с жизнедеятельностью людей, Г. считает ее одним из свойств этноса и, в силу этого, различает культуру возможных этнич. объединений: консорций, конвиксий, субэтносов, этносов, суперэтносов. Объединяющим моментом является наличие этнокультурных доминант, словесных выражений тех или иных идеалов, к-рые в каждом случае имеют одинаковые значения и сходную смысловую динамику, определяемые ритмом культуры. Сходство ритмич. рисунка всех человеч. объединений в рамках этноса и суперэтноса приводит к культурному противопоставлению прочим группировкам на уровне “свой - чужой” и определяет отношение “мы - они”. Этнокультурный ритм не является врожденным; это свойство этнич. коллектива, а не особи. Ритм культуры задается конкр. этнической группировкой, представляющей собой пассионарное поле одного ритма, к-рое отличает ее от других этнич. объединений. В свою очередь, ритмич. рисунок той или иной культуры определяется истор. фактором - предшествующими культурными традициями и геогр. фактором - вмещающим ландшафтом, т.е. местом, где зародилась культура. Особое внимание Г. уделяет геогр. фактору: однородный ландшафтный ареал препятствует быстрому развитию культуры, но тем самым и стабилизирует культуру обитающих в нем этносов. Разнородный вмещающий ландшафт способствует возникновению процессов культурогенеза, а также стимулирует изменения, ведущие к смене культур. Одним из вариантов появления разнородных ландшафтов Г., по-видимому, считает его целенаправленное антропогенное изменение. Признавая, что культуры народов, активно преобразующих природу, развиваются более динамично, он не считает носителей экстенсивных культур примитивными и малоразвитыми (сюда он относит греков, арабов, центрально-азиат. кочевников). Классифицируя культуры по способу их взаимодействия с природой, Г.выделяет два типа: 1) приспособление к природным условиям; 2) изменение природных условий. Рассматривая второй тип, Г. утверждает, что радикальное изменение природных условий возможно лишь однажды за все время существования культуры. Вторичное изменение обязательно приведет к смене культурного типа, т.к. осн. назначение культуры - консервация представлений опр. народа о его взаимоотношениях с природой. Культура представляет собой достаточно жесткую замкнутую систему, неспособную к самостоят. развитию, т.к. она лежит за пределами природного саморазвития и является делом человеч. рук. Поэтому культура может либо сохраняться, либо разрушаться. Время существования культур Г. связывает с продолжительностью пассионарного напряжения от толчка до рассеивания пассионарной энергии у этноса - носителя культуры. В среднем это время составляет 1500 лет. Так, согласно расчетам Г., вост.-славянская древнерус. культура существовала в 1-15 вв., а выделившаяся из нее около 1200 года российская культура к сегодняшнему дню насчитывает 800 лет. Соч. : Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990; М., 1994; Этносфера: История людей и история природы. М., 1993; Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации. М., 1993; Из истории Евразии. М., 1993; Древние тюрки. М., 1993. Сочинения. М., 1994; От Руси к России: очерки этнич. истории. М., 1994; Конец и вновь начало. М., 1994; Черная легенда: друзья и недруги Великой степи. М., 1994; Древний Тибет. М., 1996. А. В. Шабага. Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996

Отличное определение

Неполное определение ↓

Знаменитый историк Гумилев Лев - сын легендарных поэтов Николая Гумилева и Анны Ахматовой. В молодости он подвергся репрессиям и побывал в лагерях. Как ученый Гумилев больше всего известен своей пассионарной теорией этногенеза и исследованиями Востока.

Детство

Родился Лев Гумилев 1 октября 1912 года в Санкт-Петербурге. Он был единственным ребенком своих родителей. В 1918 году Ахматова и Гумилев развелись. Тогда же началась Гражданская война. С отцом Лев в последний раз виделся в 1921 году в Бежецке. Вскоре поэт Николай Гумилев был расстрелян большевиками (его обвинили в участии в антисоветском заговоре).

В дальнейшем ребенок рос с бабушкой по отцовской линии. В 1929 году окончивший школу Гумилев Лев перебрался из Бежецка в Ленинград к матери. Жить он стал в коммуналке в Фонтанном доме, где его соседями были отчим и его многочисленная родня. Из-за своего аристократического происхождения Гумилев испытывал затруднения с поступлением в высшее учебное заведение.

Молодость

В 1931 году Лев Гумилев поступил на курсы в геологическую экспедицию. Затем последовало длительное путешествие на восток страны. Именно тогда сформировались интересы, которые определили Гумилева как историка и ученого в целом. Молодой человек побывал в Таджикистане, в Прибайкалье. В 1933 году после возвращения из экспедиции Гумилев Лев оказался в Москве.

В Первопрестольной юноша сблизился с поэтом Осипом Мандельштамом, считавшим его «продолжением отца». Тогда же Гумилев стал работать в литературной сфере - он переводил стихи поэтов разных советских национальностей. В том же 1933 году Лев впервые был арестован (арест длился 9 дней). Проблема заключалась в «неблагонадежности» литератора. Сказывались происхождение и круг общения. Его патрон Осип Мандельштам вскоре будет репрессирован.

В 1934 году Гумилев Лев, несмотря на статус лишенца, поступил в Ленинградский университет, где он выбрал исторический факультет. Будучи студентом, молодой человек жил в нужде и нищете, часто переходившей в натуральный голод. Его преподавателями были яркие и заслуженные ученые: Василий Струве, Соломон Лурье, Евгений Тарле, Александр Якубовский и другие. Своим главным учителем и наставником Лев Николаевич считал китаеведа Николая Кюнера.

После возвращения из новой экспедиции Гумилев был арестован во второй раз. Шел 1935 год. Накануне в Ленинграде убили Кирова, и в городе начались массовые репрессии. На допросе Гумилев признался, что его публичные разговоры носили антисоветский характер. Вместе с ним арестовали отчима Пунина. За мужчин вступилась Анна Ахматова. Она убедила Бориса Пастернака написать просительное письмо Иосифу Сталину. Вскоре и Пунина, и Гумилева отпустили.

В лагере

Из-за ареста Лев был отчислен из университета. По протекции он, однако, стал членом археологической экспедиции, исследовавшей руины хазарского города Саркела. Затем Гумилев был восстановлен в ЛГУ. Однако уже в 1938 году, в разгар репрессий, его вновь арестовали и на этот раз приговорили к 10-летнему сроку в ГУЛАГе.

Норильский лагерь стал местом, где отбывал свое заключение Лев Гумилев. Биография молодого интеллигента была похожа на биографии многих других его современников из той же среды. В лагере Гумилев оказался вместе со многими учеными и мыслителями. Зеку помогали его учителя и товарищи. Так, Николай Кюнер отправлял Гумилеву книги.

Тем временем началась Великая Отечественная война. Многие лагерники стремились попасть на фронт. Гумилев оказался в Красной армии только в 1944 году. Он стал зенитчиком, участвовал в нескольких наступательных операциях. Его армия вошла в немецкий город Альтдамм. Гумилев получил медали «За победу над Германией» и «За взятие Берлина». В ноябре 1945 года уже свободный военный вернулся в Ленинград.

Новый срок

После войны Гумилев устроился на работу пожарным в Институт востоковедения. Эта должность позволяла заниматься в богатой библиотеке академии наук. Затем Гумилев в возрасте 33 лет защитил диплом на тему центральноазиатских терракотовых статуэток. В 1948 году настала очередь диссертации о тюркском каганате. Жизнь ученого устроилась ненадолго.

В 1949 году Гумилев вновь оказался в лагере. На этот раз причина его преследования заключалась, с одной стороны, в «Ленинградском деле», а с другой - в давлении на мать историка, Анну Ахматову. Лев Николаевич сидел в лагере до XX съезда КПСС и наступившей вслед за ним реабилитации. Анна Ахматова посвятила сыну поэму «Реквием» о советских репрессиях. Отношения Гумилева с матерью были крайне сложными и противоречивыми. После окончательного возвращения из лагеря Лев Николаевич несколько раз ссорился с Ахматовой. Анна Андреевна скончалась в 1966 году.

Первые три года на свободе Гумилев являлся старшим научным сотрудником библиотеки Эрмитажа. В это время ученый обрабатывал собственные рабочие черновики, написанные в лагерях. Во второй половине 1950-х гг. Лев Николаевич много общался с востоковедом Юрием Рерихом, основоположником евразийской теории Петром Савицким и Георгием Вернадским.

Первые статьи Гумилева были опубликованы в 1959 году. Ученому пришлось долгое время бороться с предубежденностью и подозрительностью научного сообщества к своей личности. Когда же его материалы, наконец, стали попадать в печать, они сразу же заслужили всеобщее признание. Статьи историка появлялись в изданиях «Вестник древней истории», «Советская этнография», «Советская археология».

«Хунну»

Первой монографией Льва Гумилева стала книга «Хунну», рукопись которой он принес в Институт востоковедения в 1957 году (издана она была через три года). Это произведение считается краеугольным камнем творчества исследователя. Именно в нем впервые были заложены те идеи, которые позже Гумилев развивал на протяжении всей своей научной карьеры. Это противопоставление России Европе, объяснение социальных и исторических явлений природными факторами (в том числе ландшафтом) и самые ранние отсылки к понятию пассионарности.

Наибольшее признание труд «Хунну» получил у тюркологов и синологов. Книгу сразу же заметили главные советские китаисты. В то же время уже первая монография Гумилева нашла принципиальных критиков. Дальнейшее творчество Льва Николаевича также вызывало прямо противоположные оценки.

Русь и Орда

В 1960-е гг. тема отечественной средневековой истории стала главной в работах, которые публиковал Лев Гумилев. Древняя Русь интересовала его со многих сторон. Ученый начал с того, что провел исследование «Слова о полку Игореве», дав ему новую датировку (середина, а не конец XII столетия).

Затем Гумилев занялся темой империи Чингисхана. Его интересовало, как в суровой степной Монголии возникло государство, завоевавшее половину мира. Восточным ордам Лев Николаевич посвятил книги «Хунну», «Хунну в Китае», «Древние тюрки», «Поиски вымышленного царства».

Пассионарность и этногенез

Самая известная часть научного наследия, которое оставил Лев Гумилев - теория этногенеза и пассионарности. Первая статья, посвященная этой теме, была опубликована им в 1970 году. Гумилев называл пассионарностью сверхнапряженную активность человека в его стремлении достичь определенной цели. Историк наложил это явление на учение о формировании этносов.

Теория Льва Гумилева гласила, что выживаемость и успешность народа зависит от количества в нем пассионариев. Ученый не считал данный фактор единственным, однако отстаивал его важность в процессе формирования и вытеснения этносов конкурентами.

Вызвавшая серьезные научные споры пассионарная теория Льва Гумилева гласила, что причиной возникновения большого количества лидеров и неординарных личностей являются цикличные пассионарные толчки. Данное явление корнями уходило в биологию, генетику и антропологию. В результате него возникали суперэтносы, считал Лев Гумилев. Книги ученого включали в себя гипотезы о причинах происхождения пассионарных толчков. Автор называл ими в том числе и энергетические импульсы космического характера.

Вклад в евразийство

Как мыслитель Гумилев считается сторонником евразийства - философского учения о корнях российской культуры, кроющихся в синтезе европейских и кочевых азиатских традиций. При этом ученый в своих работах вообще не касался политической стороны спора, чем заметно отличался от многих адептов данной теории. Гумилев (особенно на закате жизни) много критиковал западные заимствования в России. В то же время он не был противником демократии и рыночной экономики. Историк лишь считал, что российский этнос, в силу своей молодости, отстает от европейцев и поэтому не готов перенять западные институты.

Своеобразная авторская трактовка евразийства отразилась на нескольких работах, которые написал Лев Гумилев. «Древняя Русь и Великая степь», «Черная легенда», «Эхо Куликовской битвы» - вот лишь неполный перечень этих произведений. В чем заключается их основной посыл? Гумилев считал, что татаро-монгольское иго на самом деле было союзом Орды и Руси. Например, Александр Невский помогал Батыю, а взамен получал поддержку в борьбе против западных крестоносцев.

Хазария

Одним из самых спорных произведений Гумилева является «Зигзаг истории». Этот очерк затрагивал малоизученную тему Хазарского каганата на юге современной России. В своем труде Гумилев описал историю этого государства. Автор подробно остановился на роли евреев в жизни Хазарии. Правители этого государства, как известно, приняли иудаизм. Гумилев считал, что каганат жил под еврейским игом, конец которому был положен после похода киевского князя Святослава Игоревича.

Последние годы

С началом перестройки в советской печати вновь появились стихи Николая Гумилева. Его сын контактировал с «Литературной газетой» и «Огоньком», помогал собирать материалы и даже сам читал произведения отца на публичных мероприятиях. Гласность увеличила тиражи книг и самого Льва Николаевича. В последние советские годы были изданы многие его работы: «Этногенез», «Этногенез и биосфера Земли» и т. д.

В 1990 году Ленинградское телевидение записало полтора десятка лекций историка. Это была вершина его прижизненной популярности и известности. На следующий год Гумилев стал академиком РАЕН. В 1992 году Лев Николаевич перенес операцию по удалению желчного пузыря. В результате нее открылось обильное внутреннее кровотечение. Последние дни жизни ученый провел в коме. Он скончался 15 июня 1992 года в возрасте 79 лет.